— Но некоторые из ваших показаний, направленных против барона Флери, напомнили мне об одном несчастном случае — брат ваш утонул, и вы вследствие этого оставили Германию?
— Да, ваша светлость.
— Вы случайно встретились с господином фон Эшенбахом в ваших странствованиях по свету?
— Нет. Он был дружен с моими родителями; он звал меня и брата моего к себе в Бразилию — я уехал из Германии согласно его желанию.
— А, так вы, стало быть, его приемный сын, его наследник?..
— Во всяком случае, он думал, что я должен принять от него его богатства за ту любовь и попечение, которые я ему оказывал. Но я без ужаса не мог подумать о сокровищах этого человека, когда пред смертью он открыл мне свою тайну. Я не могу простить ему его молчания, через которое так много дурного совершалось в его отечестве, между тем как одного его слова достаточно было, чтобы уничтожить причину зла. Он не был мужествен и боялся запятнать свое имя… Оставленное им наследство я употребил на общественные учреждения… Счастье благоприятствовало моим частным предприятиям — и я стою на своих собственных ногах.
— Вы намерены возвратиться в Бразилию? — спросил князь с каким-то странным, двусмысленным взглядом и подошел ближе к португальцу.
— Нет — я желаю сделаться полезным в моем отечестве… Ваша светлость, я питаю благую надежду, что с того момента, как тот жалкий интриган безвозвратно переступил порог, новая жизнь настанет для всей страны…
Лицо его светлости омрачилось. Он опустил голову и исподлобья измерил пронзительным взглядом португальца.
— Да, он жалкий интриган, вконец испорченная душа, — сказал князь медленно, напирая на каждое слово, — Но мы не должны забывать, милостивый государь, что он в то же время был великим государственным человеком!
— Как, ваша светлость, этот человек, который самые ничтожные стремления к высшим потребностям в народе забивал немедленно своей железной рукой?.. Человек, который в продолжение всей своей долгой деятельности ни одним пальцем не шевельнул, чтобы поднять страну в ее материальном положении, а напротив, со злобой преследовал каждое отдельное лицо, желавшее принести пользу народу, из опасения, вероятно, что мужик с сытым брюхом захочет, чего доброго, на досуге бросить взгляд в политическую кухню государственного правителя?..
Лицемер, не носивший и искры религии в своей груди, но приклеивший ее к своему скипетру; поддерживаемый воем властолюбивой касты, обладающей правом свободной речи; из благотворной, высшей силы, источника света, который должен был бы освежать человеческую душу, он сделал пугало, которое безжалостно душит каждого, кто приблизится к нему!.. Пройдите, ваша светлость, по всей стране…
— Тише, тише! — прервал его князь, замахав руками; лицо его приняло холодное и жесткое выражение. — Мы живем не на востоке и не в то сказочное время, когда великие визири прохаживались по улицам, чтобы услышать приговор народа своему правлению… В наше время так много появилось стремлений, фантазий и всяких бредней, что, право, человеку здравомыслящему трудно становится среди этого хаоса… Мне известны ваши убеждения — заведение ваше служит вывеской им; я не сержусь на вас за это, но моими убеждениями они никогда не могут быть… Вы ненавидите дворянство — я же буду поддерживать его и охранять до конца моей жизни… Да, я не задумавшись принес бы исповедываемому мной принципу самые тяжелые жертвы… Я не сомневаюсь, что сегодняшние события, если они станут известны, должны принести много дурных последствий, и потому они вдвойне неприятны для меня… Того несчастного, само собой разумеется, я должен удалить… Но если удаление его станут объяснять другими мотивами, одним словом, если бы дело это в самом худшем его свете можно было замять теперь же, я готов с полной охотой смотреть на все случившееся — разумеется, за исключением личности барона Флери, — так, будто ничего не случилось… Я оставляю в ваше полное распоряжение, милая графиня, имущество, о котором идет речь…
— Ваша светлость! — вскричала молодая девушка, как бы не веря своим ушам. — О, — прибавила она с горестью, — это слишком недостойное наказание для меня!.. Я навсегда отказываюсь от него! — запротестовала она торжественно.
— Но, милое дитя, не принимайте дело это так трагически! — успокаивал ее князь. — Никто никогда не думал о нем так строго… Но пора вам отправляться. В скором времени я побываю в Грейнсфельде и буду говорить с вами — в скором времени вы будете жить при моем дворе под покровительством княгини.
Ни лице Гизелы отразился испуг, и в то же время оно покрылось румянцем.
— Ваша светлость осыпает меня милостями, — проговорила она, с твердостью глядя в глаза князя. — Я вдвойне благодарна за это отличие, так как фамилия Фельдерн, по справедливости, не заслуживает его… Но тем не менее я должна отказаться от чести жить при дворе в А., ибо мой жизненный путь с недавних пор совершенно ясно и определенно начертан предо мной.
Князь отступил от изумления.
— Можно узнать, в чем дело? — спросил он. Молодая девушка, вспыхнув, отрицательно покачала головой; затем она невольно сделала быстрое движение к двери, как бы желая удалиться. Его светлость молча протянул ей на прощанье руку.
— Все же я не буду терять вас из виду, графиня Штурм, — сказал он после небольшой паузы. — И если у вас будет когда-нибудь желание, которое я смогу исполнить, то вы доверите его мне, не правда ли?
Гизела сделала глубокий реверанс и переступила порог комнаты. Дверь затворилась.
Прежняя маленькая хозяйка этих роскошных покоев проходила по ним последний раз.
Быстро, точно кто ее преследовал, она миновала коридор. Внизу лестницы стояла госпожа фон Гербек.
— Ради бога, милая графиня, куда вы девались? — вскричала она с досадой. — Не совсем любезно с ваше стороны оставлять меня одну на такое долгое время!
— Я была у его светлости, — отрывисто возразила Гизела, быстро проходя мимо гувернантки в уединенную залу, в которой она сначала дожидалась князя.
— Прошу вас распорядиться экипажем и уехать в Грейнсфельд, — сказала молодая девушка повелительным тоном, войдя в комнату.
— А вы? — спросила гувернантка, ничего не подозревая о случившемся.
— Я с вами не поеду.
— Как, вы остаетесь в Белом замке? Без меня? — вскричала она, оскорбляясь и постепенно возвышая голос.
— Я не остаюсь в Аренсберге… В эти немногие часы отношения мои к этому дому изменились так, что присутствие мое здесь невозможно, — Боже милосердный, что же случилось? — вскричала озадаченная толстуха.
— Здесь я не могу распространяться с вами об этом предмете, госпожа фон Гербек… Уезжайте как можно скорее в Грейнсфельд… Объяснения, которые еще между нами необходимы, я буду иметь с вами письменно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Да, ваша светлость.
— Вы случайно встретились с господином фон Эшенбахом в ваших странствованиях по свету?
— Нет. Он был дружен с моими родителями; он звал меня и брата моего к себе в Бразилию — я уехал из Германии согласно его желанию.
— А, так вы, стало быть, его приемный сын, его наследник?..
— Во всяком случае, он думал, что я должен принять от него его богатства за ту любовь и попечение, которые я ему оказывал. Но я без ужаса не мог подумать о сокровищах этого человека, когда пред смертью он открыл мне свою тайну. Я не могу простить ему его молчания, через которое так много дурного совершалось в его отечестве, между тем как одного его слова достаточно было, чтобы уничтожить причину зла. Он не был мужествен и боялся запятнать свое имя… Оставленное им наследство я употребил на общественные учреждения… Счастье благоприятствовало моим частным предприятиям — и я стою на своих собственных ногах.
— Вы намерены возвратиться в Бразилию? — спросил князь с каким-то странным, двусмысленным взглядом и подошел ближе к португальцу.
— Нет — я желаю сделаться полезным в моем отечестве… Ваша светлость, я питаю благую надежду, что с того момента, как тот жалкий интриган безвозвратно переступил порог, новая жизнь настанет для всей страны…
Лицо его светлости омрачилось. Он опустил голову и исподлобья измерил пронзительным взглядом португальца.
— Да, он жалкий интриган, вконец испорченная душа, — сказал князь медленно, напирая на каждое слово, — Но мы не должны забывать, милостивый государь, что он в то же время был великим государственным человеком!
— Как, ваша светлость, этот человек, который самые ничтожные стремления к высшим потребностям в народе забивал немедленно своей железной рукой?.. Человек, который в продолжение всей своей долгой деятельности ни одним пальцем не шевельнул, чтобы поднять страну в ее материальном положении, а напротив, со злобой преследовал каждое отдельное лицо, желавшее принести пользу народу, из опасения, вероятно, что мужик с сытым брюхом захочет, чего доброго, на досуге бросить взгляд в политическую кухню государственного правителя?..
Лицемер, не носивший и искры религии в своей груди, но приклеивший ее к своему скипетру; поддерживаемый воем властолюбивой касты, обладающей правом свободной речи; из благотворной, высшей силы, источника света, который должен был бы освежать человеческую душу, он сделал пугало, которое безжалостно душит каждого, кто приблизится к нему!.. Пройдите, ваша светлость, по всей стране…
— Тише, тише! — прервал его князь, замахав руками; лицо его приняло холодное и жесткое выражение. — Мы живем не на востоке и не в то сказочное время, когда великие визири прохаживались по улицам, чтобы услышать приговор народа своему правлению… В наше время так много появилось стремлений, фантазий и всяких бредней, что, право, человеку здравомыслящему трудно становится среди этого хаоса… Мне известны ваши убеждения — заведение ваше служит вывеской им; я не сержусь на вас за это, но моими убеждениями они никогда не могут быть… Вы ненавидите дворянство — я же буду поддерживать его и охранять до конца моей жизни… Да, я не задумавшись принес бы исповедываемому мной принципу самые тяжелые жертвы… Я не сомневаюсь, что сегодняшние события, если они станут известны, должны принести много дурных последствий, и потому они вдвойне неприятны для меня… Того несчастного, само собой разумеется, я должен удалить… Но если удаление его станут объяснять другими мотивами, одним словом, если бы дело это в самом худшем его свете можно было замять теперь же, я готов с полной охотой смотреть на все случившееся — разумеется, за исключением личности барона Флери, — так, будто ничего не случилось… Я оставляю в ваше полное распоряжение, милая графиня, имущество, о котором идет речь…
— Ваша светлость! — вскричала молодая девушка, как бы не веря своим ушам. — О, — прибавила она с горестью, — это слишком недостойное наказание для меня!.. Я навсегда отказываюсь от него! — запротестовала она торжественно.
— Но, милое дитя, не принимайте дело это так трагически! — успокаивал ее князь. — Никто никогда не думал о нем так строго… Но пора вам отправляться. В скором времени я побываю в Грейнсфельде и буду говорить с вами — в скором времени вы будете жить при моем дворе под покровительством княгини.
Ни лице Гизелы отразился испуг, и в то же время оно покрылось румянцем.
— Ваша светлость осыпает меня милостями, — проговорила она, с твердостью глядя в глаза князя. — Я вдвойне благодарна за это отличие, так как фамилия Фельдерн, по справедливости, не заслуживает его… Но тем не менее я должна отказаться от чести жить при дворе в А., ибо мой жизненный путь с недавних пор совершенно ясно и определенно начертан предо мной.
Князь отступил от изумления.
— Можно узнать, в чем дело? — спросил он. Молодая девушка, вспыхнув, отрицательно покачала головой; затем она невольно сделала быстрое движение к двери, как бы желая удалиться. Его светлость молча протянул ей на прощанье руку.
— Все же я не буду терять вас из виду, графиня Штурм, — сказал он после небольшой паузы. — И если у вас будет когда-нибудь желание, которое я смогу исполнить, то вы доверите его мне, не правда ли?
Гизела сделала глубокий реверанс и переступила порог комнаты. Дверь затворилась.
Прежняя маленькая хозяйка этих роскошных покоев проходила по ним последний раз.
Быстро, точно кто ее преследовал, она миновала коридор. Внизу лестницы стояла госпожа фон Гербек.
— Ради бога, милая графиня, куда вы девались? — вскричала она с досадой. — Не совсем любезно с ваше стороны оставлять меня одну на такое долгое время!
— Я была у его светлости, — отрывисто возразила Гизела, быстро проходя мимо гувернантки в уединенную залу, в которой она сначала дожидалась князя.
— Прошу вас распорядиться экипажем и уехать в Грейнсфельд, — сказала молодая девушка повелительным тоном, войдя в комнату.
— А вы? — спросила гувернантка, ничего не подозревая о случившемся.
— Я с вами не поеду.
— Как, вы остаетесь в Белом замке? Без меня? — вскричала она, оскорбляясь и постепенно возвышая голос.
— Я не остаюсь в Аренсберге… В эти немногие часы отношения мои к этому дому изменились так, что присутствие мое здесь невозможно, — Боже милосердный, что же случилось? — вскричала озадаченная толстуха.
— Здесь я не могу распространяться с вами об этом предмете, госпожа фон Гербек… Уезжайте как можно скорее в Грейнсфельд… Объяснения, которые еще между нами необходимы, я буду иметь с вами письменно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85