На ней было голубое ситцевое платье, взятое у Коры Спренгер. Она не стала принимать настойку опия: ей не хотелось ложиться. Все для нее было непривычно новым, и в продолжение дня у нее постоянно менялось настроение – то это была радость от вновь обретенной свободы, то боль от постигших ее потерь.
Ее рассеянно блуждающий взгляд остановился на кровати: красивое, аккуратно отвернутое стеганое одеяло домашней работы, накрахмаленная, отделанная кружевами, белоснежная простыня. В последний раз, когда ей довелось спать в настоящей постели, она лежала под своим собственным стеганым одеялом, а рядом был ее муж.
В ту ночь они с Итаном занимались любовью почти до полного изнеможения, а потом долго лежали без сна, строя планы поездки в Новый Орлеан. Они собирались навестить семью младшего брата мужа: Итану хотелось познакомить их с женой и детьми. Интересно, узнал ли Мэтью о смерти брата и привел ли в порядок их с мужем дела?
Обводя взглядом комнату и замечая все те мелочи, с помощью которых Коре удалось создать атмосферу уюта в доме, Энни ощущала горечь своих утрат еще острее – пожалуй, так тоскливо ей не было с тех пор, как у нее отняли Сюзанну. Теперь у нее не было никого – ни мужа, который поддержал бы ее в трудную минуту, ни малыша, который постоянно дергал бы ее за юбку, ни пытливой маленькой девочки, которая ходила бы за ней по пятам.
Но она на свободе, напомнила себе Энни, и должна быть благодарна судьбе хотя бы за это. Теперь она может искать Сюзанну и надоедать властям до тех пор, пока они не помогут ей в этом. Она может отправиться домой и, восстановив свои силы, приступить к поискам дочери.
Единственным звуком, нарушавшим тишину в доме, было громкое тиканье больших часов в гостиной. Энни слышала, как пробило сначала три четверти, а затем десять часов.
«Десять часов, и все хорошо, – внушала она себе, – а если и нет, ты должна сделать, чтоб было хорошо. Ведь ты старалась выжить не просто так».
Ощущение одиночества, создаваемое тиканьем часов, было невыносимым. Встав с кресла, она подошла к окну и выглянула на улицу. Ветер улегся, и буран полностью прекратился, покрыв землю толстым слоем первозданно чистого снега. При свете луны была видна одинокая фигура совершающего обход часового, который вскоре исчез между домами. И Энни почувствовала себя еще более одинокой.
Она подумала о Хэпе Уокере, который лежит сейчас в лазарете и может потерять ногу, а возможно, и саму жизнь. Майор Спренгер только о нем и говорил за ужином, и тогда она вспомнила – это тот самый Хэп Уокер, техасский рейнджер. Несколько лет назад, еще до войны, она прочла в городской газете Остина, что он, проявив незаурядную смелость и находчивость, освободил двух маленьких девочек, захваченных военным отрядом племени кайова. Незаметно прокравшись в стойбище индейцев и напугав их лошадей, так что те в панике бросились врассыпную, он воспользовался суматохой, схватил обеих девочек и увез их с собой. В то время эта история была у всех на устах.
Судя по рассказу майора, Хэп прожил необыкновенную жизнь. В восемнадцать лет – техасский рейнджер. В двадцать четыре – капитан батальона рейнджеров. Затем – техасский доброволец в Армии Конфедерации, где он тоже вырос до звания капитана. Дважды ранен в войну – один раз в Атланте, другой – при Шарпсберге, однако домой не стал возвращаться до самого окончания войны. Восстановлен в рядах рейнджеров, однако в прошлом году был вынужден уйти из-за раны – той самой, которая сейчас угрожала его жизни. Но до сих пор все называли его капитаном Уокером.
– Хэп Уокер, – рассказывал Спренгер, – был настоящей грозой индейцев и в этом отношении не имел себе равных во всем Техасе, к тому же он хорошо знал законы и не позволял нарушать их другим. Люди всегда могли на него рассчитывать, а он скорее бы умер, чем оставил бы кого-нибудь в беде. Да, Хэп был лучшим из лучших.
Но когда Кора спросила, как у Хэпа обстоят дела, лицо доктора Спренгера помрачнело.
– Меня сильно беспокоит его состояние, – признался он. – Не знаю, может, нужно было сразу отрезать ногу, и если температура к завтрашнему дню не спадет, это придется сделать. Остается лишь уповать на бога, что я не ошибся, решив с этим не торопиться.
– Но ты ведь сказал, что обнаружил источник заражения, – напомнила доктору Кора, – и что у него неплохие шансы на выздоровление.
– Это было еще до того, как подскочила температура. В шесть часов она у него была уже за тридцать девять, и это мне очень не нравится. Я сказал Нэшу, что в случае, если она и дальше будет подниматься, он должен дать Хэпу, кроме хинина, еще и сассафрас, хотя не хотелось бы заставлять его потеть, когда организм и так уже обезвожен.
Так оно и случилось: температура поднялась еще выше. Придя из лазарета, доктор Спренгер почти сразу же отправился спать, и поскольку Энни в это время была у себя в комнате, она так и не узнала, стало ли Уокеру лучше. И вот теперь она ни о чем другом не могла думать. Ее и саму удивило, как много для нее это значит. Видно, само Провидение позаботилось о том, чтобы капитан Уокер, сбившись с пути, забрел на стоянку команчей, и для нее окончились эти три года безысходного отчаяния. И разве не чудо, что им, несмотря на его состояние, удалось добраться до агентства? Ей хотелось бы поблагодарить его и за это, и за тех двух девочек, которых он спас от участи, постигшей Сюзанну.
Когда она отвернулась от окна, ее взгляд упал на шерстяную шаль, которую Кора дала ей на то время, пока будет дуть северный ветер. Но после трех суровых зим, проведенных Энни на равнинах Льяно-Эстакадо, ей в доме было тепло, несмотря на все сквозняки. И пока она рассеянно смотрела на шаль, у нее созрело решение сейчас же сходить к Уокеру и сказать, как она ему благодарна, а услышит ли он ее или нет, это не так уж и важно. Завтра может не представиться такой удобной возможности.
Она накинула шаль на плечи и, поплотнее в нее закутавшись, выскользнула из комнаты. Казалось, в доме не было ни души; тишину нарушало лишь тиканье часов, и сердце Энни, когда она открывала дверь на улицу, билось гулко и сильно, в унисон с часами. Одной рукой подобрав юбку, чтобы подол не волочился по снегу, а другой поддерживая шаль на груди, она осторожно спустилась по ступенькам и направилась через двор к больнице. У двери она минуту помедлила, стряхивая попавший на юбку снег, затем громко постучала и, подрагивая от холода, стала ждать, когда ей откроют.
– Миссис Брайс! – воскликнул, увидев ее, капрал Нэш – санитар, который сопровождал ее и Уокера в карете «Скорой помощи».
– Можно войти, сэр?
– Уже вроде бы поздно, – неуверенно ответил тот.
– Да, знаю, но мне нужно видеть капитана Уокера.
– А док знает, что вы здесь? – спросил он с подозрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Ее рассеянно блуждающий взгляд остановился на кровати: красивое, аккуратно отвернутое стеганое одеяло домашней работы, накрахмаленная, отделанная кружевами, белоснежная простыня. В последний раз, когда ей довелось спать в настоящей постели, она лежала под своим собственным стеганым одеялом, а рядом был ее муж.
В ту ночь они с Итаном занимались любовью почти до полного изнеможения, а потом долго лежали без сна, строя планы поездки в Новый Орлеан. Они собирались навестить семью младшего брата мужа: Итану хотелось познакомить их с женой и детьми. Интересно, узнал ли Мэтью о смерти брата и привел ли в порядок их с мужем дела?
Обводя взглядом комнату и замечая все те мелочи, с помощью которых Коре удалось создать атмосферу уюта в доме, Энни ощущала горечь своих утрат еще острее – пожалуй, так тоскливо ей не было с тех пор, как у нее отняли Сюзанну. Теперь у нее не было никого – ни мужа, который поддержал бы ее в трудную минуту, ни малыша, который постоянно дергал бы ее за юбку, ни пытливой маленькой девочки, которая ходила бы за ней по пятам.
Но она на свободе, напомнила себе Энни, и должна быть благодарна судьбе хотя бы за это. Теперь она может искать Сюзанну и надоедать властям до тех пор, пока они не помогут ей в этом. Она может отправиться домой и, восстановив свои силы, приступить к поискам дочери.
Единственным звуком, нарушавшим тишину в доме, было громкое тиканье больших часов в гостиной. Энни слышала, как пробило сначала три четверти, а затем десять часов.
«Десять часов, и все хорошо, – внушала она себе, – а если и нет, ты должна сделать, чтоб было хорошо. Ведь ты старалась выжить не просто так».
Ощущение одиночества, создаваемое тиканьем часов, было невыносимым. Встав с кресла, она подошла к окну и выглянула на улицу. Ветер улегся, и буран полностью прекратился, покрыв землю толстым слоем первозданно чистого снега. При свете луны была видна одинокая фигура совершающего обход часового, который вскоре исчез между домами. И Энни почувствовала себя еще более одинокой.
Она подумала о Хэпе Уокере, который лежит сейчас в лазарете и может потерять ногу, а возможно, и саму жизнь. Майор Спренгер только о нем и говорил за ужином, и тогда она вспомнила – это тот самый Хэп Уокер, техасский рейнджер. Несколько лет назад, еще до войны, она прочла в городской газете Остина, что он, проявив незаурядную смелость и находчивость, освободил двух маленьких девочек, захваченных военным отрядом племени кайова. Незаметно прокравшись в стойбище индейцев и напугав их лошадей, так что те в панике бросились врассыпную, он воспользовался суматохой, схватил обеих девочек и увез их с собой. В то время эта история была у всех на устах.
Судя по рассказу майора, Хэп прожил необыкновенную жизнь. В восемнадцать лет – техасский рейнджер. В двадцать четыре – капитан батальона рейнджеров. Затем – техасский доброволец в Армии Конфедерации, где он тоже вырос до звания капитана. Дважды ранен в войну – один раз в Атланте, другой – при Шарпсберге, однако домой не стал возвращаться до самого окончания войны. Восстановлен в рядах рейнджеров, однако в прошлом году был вынужден уйти из-за раны – той самой, которая сейчас угрожала его жизни. Но до сих пор все называли его капитаном Уокером.
– Хэп Уокер, – рассказывал Спренгер, – был настоящей грозой индейцев и в этом отношении не имел себе равных во всем Техасе, к тому же он хорошо знал законы и не позволял нарушать их другим. Люди всегда могли на него рассчитывать, а он скорее бы умер, чем оставил бы кого-нибудь в беде. Да, Хэп был лучшим из лучших.
Но когда Кора спросила, как у Хэпа обстоят дела, лицо доктора Спренгера помрачнело.
– Меня сильно беспокоит его состояние, – признался он. – Не знаю, может, нужно было сразу отрезать ногу, и если температура к завтрашнему дню не спадет, это придется сделать. Остается лишь уповать на бога, что я не ошибся, решив с этим не торопиться.
– Но ты ведь сказал, что обнаружил источник заражения, – напомнила доктору Кора, – и что у него неплохие шансы на выздоровление.
– Это было еще до того, как подскочила температура. В шесть часов она у него была уже за тридцать девять, и это мне очень не нравится. Я сказал Нэшу, что в случае, если она и дальше будет подниматься, он должен дать Хэпу, кроме хинина, еще и сассафрас, хотя не хотелось бы заставлять его потеть, когда организм и так уже обезвожен.
Так оно и случилось: температура поднялась еще выше. Придя из лазарета, доктор Спренгер почти сразу же отправился спать, и поскольку Энни в это время была у себя в комнате, она так и не узнала, стало ли Уокеру лучше. И вот теперь она ни о чем другом не могла думать. Ее и саму удивило, как много для нее это значит. Видно, само Провидение позаботилось о том, чтобы капитан Уокер, сбившись с пути, забрел на стоянку команчей, и для нее окончились эти три года безысходного отчаяния. И разве не чудо, что им, несмотря на его состояние, удалось добраться до агентства? Ей хотелось бы поблагодарить его и за это, и за тех двух девочек, которых он спас от участи, постигшей Сюзанну.
Когда она отвернулась от окна, ее взгляд упал на шерстяную шаль, которую Кора дала ей на то время, пока будет дуть северный ветер. Но после трех суровых зим, проведенных Энни на равнинах Льяно-Эстакадо, ей в доме было тепло, несмотря на все сквозняки. И пока она рассеянно смотрела на шаль, у нее созрело решение сейчас же сходить к Уокеру и сказать, как она ему благодарна, а услышит ли он ее или нет, это не так уж и важно. Завтра может не представиться такой удобной возможности.
Она накинула шаль на плечи и, поплотнее в нее закутавшись, выскользнула из комнаты. Казалось, в доме не было ни души; тишину нарушало лишь тиканье часов, и сердце Энни, когда она открывала дверь на улицу, билось гулко и сильно, в унисон с часами. Одной рукой подобрав юбку, чтобы подол не волочился по снегу, а другой поддерживая шаль на груди, она осторожно спустилась по ступенькам и направилась через двор к больнице. У двери она минуту помедлила, стряхивая попавший на юбку снег, затем громко постучала и, подрагивая от холода, стала ждать, когда ей откроют.
– Миссис Брайс! – воскликнул, увидев ее, капрал Нэш – санитар, который сопровождал ее и Уокера в карете «Скорой помощи».
– Можно войти, сэр?
– Уже вроде бы поздно, – неуверенно ответил тот.
– Да, знаю, но мне нужно видеть капитана Уокера.
– А док знает, что вы здесь? – спросил он с подозрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78