Затем, налив в металлический чайник воды из ведра, она с надеждой спросила:
– Ну как, дело движется?
– Вроде бы.
Хэп выдвинул задвижку дымохода и, то открывая, то закрывая дверцу плиты, терпеливо раздувал огонь. И наконец Энни увидела первые языки пламени. С помощью ножа она сняла с коробочки крышку и заглянула внутрь. За эти три с лишним года чай высох до такой степени, что стал хрупким и ломким, легко рассыпаясь в порошок. Надеясь, что горячая вода сможет его оживить, она положила в фарфоровый чайничек три полные ложки чая.
– Дать вам хлеба с джемом к чаю?
– Как хотите.
Хэп поставил чайник с водой на плиту и сел за стол.
– А я и не знал, что джем хранится так долго, – сказал он, глядя на полную банку.
– Ну что вы, эту банку привезла мне Мэри – я имею в виду миссис Уиллетт. Пока вас не было, мы выбросили все, что было на полках.
– И мясные галеты тоже?
– Нет, она взяла их с собой – хотела попробовать дома. Когда я сказала, что вы отдали за банку целый доллар, она просто не позволила ее выкинуть.
– В таком случае я ни за что не ручаюсь, Энни, – пробормотал он, качая головой. – Возможно, вы видели своих соседей в последний раз, и вам придется вспахивать поле одной.
– Клянусь вам, Хэп, я ее предупреждала. Но она была уверена, что сможет каким-то образом обработать консервы и сделать их съедобными.
Свет фонаря зажег вокруг волос Энни мерцающий ореол, придавая ее облику почти неземную красоту. Глядя на нее, он забыл и об Аманде Росс, и о Клее Макалестере, и обо всем остальном. Энни слишком еще молода, слишком хороша собой, чтобы заживо похоронить себя. Как бы ей плохо ни приходилось эти три года, что бы с ней ни случилось, трудно поверить, что все умерло в ее душе. Что-то живое в ней обязательно должно остаться. И сейчас ему больше всего на свете хотелось быть тем человеком, который сможет разбудить в ней это живое.
– Что с вами, Хэп?
– Со мной? Ничего.
– Но у вас такое странное выражение лица.
– В самом деле?
– Ну да.
– Просто я думал, как здесь у вас хорошо и как было бы славно жить в подобном месте. Я представил себе: уютный дом, муж, жена, пара детишек – так оно ведь и должно быть, – мечтательно проговорил он.
– Да, но так, к сожалению, не всегда бывает, а если и бывает, то ненадолго.
– Мне, наверно, никогда до конца не понять, сколько я потерял, прожив жизнь один. Вы-то, по крайней мере, имели все это, пусть даже и недолго.
– Слишком недолго, – вздохнула она и без всякой паузы произнесла, резко меняя тему разговора: – Между прочим, послезавтра Рождество.
– Я знаю, Энни, но для меня Рождество не так уж много значит.
– Да, вы говорили об этом.
– В те времена, когда мы были вместе – Клод и другие мои братья, – все было иначе. Тогда мы отмечали все праздники. А потом, после войны, особенно с тех пор, как умерла мама, все потеряло смысл. – Хэп помолчал, а затем более обыденным тоном продолжал: – Ну а когда я нашел Клея, он, конечно, был еще совсем мальчишкой, но таких дикарей, как он, я и среди индейцев редко встречал. Так что, сами понимаете, отмечать Рождество Христово с мальчишкой, который верит, что волки могут разговаривать, по меньшей мере смешно.
– Ну а сейчас?
– Сейчас, конечно, другое дело. У них в Ибарре будут праздновать Рождество как полагается, уж будьте уверены. С женой, да еще и с ребенком на подходе, любой станет верующим, – и губы Хэпа изогнулись в кривой улыбке. – Черт, он ради жены даже заделался католиком.
– Должно быть, она необыкновенная женщина.
– О да, это уж точно.
Решив, что вода уже должна нагреться, Энни поднялась и сняла с плиты чайник. Затем, поднеся его к столу, налила кипяток в чайничек для заварки и закрыла его крышкой. Когда она ставила чайник на место, Хэп вдруг проговорил:
– Вы и сами женщина хоть куда, Энни!
Она даже похолодела от этих слов, но потом уверила себя, что он ничего такого не имел в виду. Он просто хотел сравнить ее с женой Клея Макалестера, и на это сравнение она чуть ли не напросилась сама.
Она взяла чайничек и налила в одну из чашек немного заварки, чтобы по цвету определить, заварился ли чай.
– Боже, до чего же слабый! – воскликнула она.
– Ничего страшного. Я постараюсь сделать его покрепче.
– Хотите сказать, что положите туда сахар? Ну так у вас просто получится сладкая водичка, а не чай.
– Возможно, у меня есть способ получше вашего. Ну-ка, налейте мне полчашки.
– Хватит?
– Да, больше не надо.
Пододвинув к себе сахарницу, он положил в чашку две ложки сахара.
– Пожалуй, достаточно, – решил он.
– Еще бы – на такое-то количество чая!
Затем он взял бутылку и налил в чашку виски, наполнив ее почти до краев.
– Попробую и скажу, как на вкус, – проговорил он и, отпив глоток, некоторое время держал жидкость во рту, смакуя ее. – Вы знаете, совсем неплохо. Хотите попробовать?
– Нет уж, спасибо.
– Что ж, дело ваше.
– Вот именно – мое.
– Да-а, непростая вы женщина, скажу я вам. Вы хоть знаете это?
Она почувствовала некоторое облегчение: «непростая женщина» – это все-таки лучше, чем «женщина хоть куда».
– Думаю, что знаю. Большинство женщин такие.
– Так, а теперь ваша очередь.
Взяв ее чашку, он вылил из нее примерно половину чая назад в чайничек, а затем, прежде чем она успела помешать, плеснул в чашку виски.
– Жизнь дается один раз, Энни, и было бы жаль, если бы вы прожили ее, не попробовав этого. Выпейте, вам это не повредит.
Она хотела было отодвинуть чашку, но он не позволил этого сделать, положив на ее руку свою.
– Это вам поможет заснуть, Энни. Вы забудете обо всем на свете. Отпейте немного и, если не понравится, выльете.
Звучало достаточно убедительно. Немного поколебавшись, она кивнула и, поднеся ко рту чашку, сделала небольшой глоток.
– Брр! – ее всю передернуло, и лицо исказилось гримасой.
– А теперь, – сказал он, пододвигая ей сахарницу, – попробуйте с сахаром.
Действительно, с сахаром было лучше. Как только жидкость достигла желудка, по всему телу Энни начало разливаться тепло, и ей стало удивительно хорошо. А к тому времени, когда она выпила все, кухня, с ее характерным запахом, с присущей ей домашней атмосферой и исходящим от плиты теплом, казалась ей уже самым славным местом на свете.
Он тоже испытывал нечто подобное. Искренне считая, что дал ей виски ради ее же блага, и в то же время замечая, как она постепенно становится все раскованнее и ее взгляд утрачивает выражение настороженности, он отчетливо ощутил, как в нем просыпается желание. Но он хорошо понимал, что не может себе позволить даже прикоснуться к ней, не говоря уже о том, чтобы попытаться разбудить в ней ответное желание. Она бы возненавидела его.
– Ну как, теперь сможете заснуть? – спросил он изменившимся от волнения голосом.
– Даже не знаю.
– Тогда, может, выпьете еще немного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Ну как, дело движется?
– Вроде бы.
Хэп выдвинул задвижку дымохода и, то открывая, то закрывая дверцу плиты, терпеливо раздувал огонь. И наконец Энни увидела первые языки пламени. С помощью ножа она сняла с коробочки крышку и заглянула внутрь. За эти три с лишним года чай высох до такой степени, что стал хрупким и ломким, легко рассыпаясь в порошок. Надеясь, что горячая вода сможет его оживить, она положила в фарфоровый чайничек три полные ложки чая.
– Дать вам хлеба с джемом к чаю?
– Как хотите.
Хэп поставил чайник с водой на плиту и сел за стол.
– А я и не знал, что джем хранится так долго, – сказал он, глядя на полную банку.
– Ну что вы, эту банку привезла мне Мэри – я имею в виду миссис Уиллетт. Пока вас не было, мы выбросили все, что было на полках.
– И мясные галеты тоже?
– Нет, она взяла их с собой – хотела попробовать дома. Когда я сказала, что вы отдали за банку целый доллар, она просто не позволила ее выкинуть.
– В таком случае я ни за что не ручаюсь, Энни, – пробормотал он, качая головой. – Возможно, вы видели своих соседей в последний раз, и вам придется вспахивать поле одной.
– Клянусь вам, Хэп, я ее предупреждала. Но она была уверена, что сможет каким-то образом обработать консервы и сделать их съедобными.
Свет фонаря зажег вокруг волос Энни мерцающий ореол, придавая ее облику почти неземную красоту. Глядя на нее, он забыл и об Аманде Росс, и о Клее Макалестере, и обо всем остальном. Энни слишком еще молода, слишком хороша собой, чтобы заживо похоронить себя. Как бы ей плохо ни приходилось эти три года, что бы с ней ни случилось, трудно поверить, что все умерло в ее душе. Что-то живое в ней обязательно должно остаться. И сейчас ему больше всего на свете хотелось быть тем человеком, который сможет разбудить в ней это живое.
– Что с вами, Хэп?
– Со мной? Ничего.
– Но у вас такое странное выражение лица.
– В самом деле?
– Ну да.
– Просто я думал, как здесь у вас хорошо и как было бы славно жить в подобном месте. Я представил себе: уютный дом, муж, жена, пара детишек – так оно ведь и должно быть, – мечтательно проговорил он.
– Да, но так, к сожалению, не всегда бывает, а если и бывает, то ненадолго.
– Мне, наверно, никогда до конца не понять, сколько я потерял, прожив жизнь один. Вы-то, по крайней мере, имели все это, пусть даже и недолго.
– Слишком недолго, – вздохнула она и без всякой паузы произнесла, резко меняя тему разговора: – Между прочим, послезавтра Рождество.
– Я знаю, Энни, но для меня Рождество не так уж много значит.
– Да, вы говорили об этом.
– В те времена, когда мы были вместе – Клод и другие мои братья, – все было иначе. Тогда мы отмечали все праздники. А потом, после войны, особенно с тех пор, как умерла мама, все потеряло смысл. – Хэп помолчал, а затем более обыденным тоном продолжал: – Ну а когда я нашел Клея, он, конечно, был еще совсем мальчишкой, но таких дикарей, как он, я и среди индейцев редко встречал. Так что, сами понимаете, отмечать Рождество Христово с мальчишкой, который верит, что волки могут разговаривать, по меньшей мере смешно.
– Ну а сейчас?
– Сейчас, конечно, другое дело. У них в Ибарре будут праздновать Рождество как полагается, уж будьте уверены. С женой, да еще и с ребенком на подходе, любой станет верующим, – и губы Хэпа изогнулись в кривой улыбке. – Черт, он ради жены даже заделался католиком.
– Должно быть, она необыкновенная женщина.
– О да, это уж точно.
Решив, что вода уже должна нагреться, Энни поднялась и сняла с плиты чайник. Затем, поднеся его к столу, налила кипяток в чайничек для заварки и закрыла его крышкой. Когда она ставила чайник на место, Хэп вдруг проговорил:
– Вы и сами женщина хоть куда, Энни!
Она даже похолодела от этих слов, но потом уверила себя, что он ничего такого не имел в виду. Он просто хотел сравнить ее с женой Клея Макалестера, и на это сравнение она чуть ли не напросилась сама.
Она взяла чайничек и налила в одну из чашек немного заварки, чтобы по цвету определить, заварился ли чай.
– Боже, до чего же слабый! – воскликнула она.
– Ничего страшного. Я постараюсь сделать его покрепче.
– Хотите сказать, что положите туда сахар? Ну так у вас просто получится сладкая водичка, а не чай.
– Возможно, у меня есть способ получше вашего. Ну-ка, налейте мне полчашки.
– Хватит?
– Да, больше не надо.
Пододвинув к себе сахарницу, он положил в чашку две ложки сахара.
– Пожалуй, достаточно, – решил он.
– Еще бы – на такое-то количество чая!
Затем он взял бутылку и налил в чашку виски, наполнив ее почти до краев.
– Попробую и скажу, как на вкус, – проговорил он и, отпив глоток, некоторое время держал жидкость во рту, смакуя ее. – Вы знаете, совсем неплохо. Хотите попробовать?
– Нет уж, спасибо.
– Что ж, дело ваше.
– Вот именно – мое.
– Да-а, непростая вы женщина, скажу я вам. Вы хоть знаете это?
Она почувствовала некоторое облегчение: «непростая женщина» – это все-таки лучше, чем «женщина хоть куда».
– Думаю, что знаю. Большинство женщин такие.
– Так, а теперь ваша очередь.
Взяв ее чашку, он вылил из нее примерно половину чая назад в чайничек, а затем, прежде чем она успела помешать, плеснул в чашку виски.
– Жизнь дается один раз, Энни, и было бы жаль, если бы вы прожили ее, не попробовав этого. Выпейте, вам это не повредит.
Она хотела было отодвинуть чашку, но он не позволил этого сделать, положив на ее руку свою.
– Это вам поможет заснуть, Энни. Вы забудете обо всем на свете. Отпейте немного и, если не понравится, выльете.
Звучало достаточно убедительно. Немного поколебавшись, она кивнула и, поднеся ко рту чашку, сделала небольшой глоток.
– Брр! – ее всю передернуло, и лицо исказилось гримасой.
– А теперь, – сказал он, пододвигая ей сахарницу, – попробуйте с сахаром.
Действительно, с сахаром было лучше. Как только жидкость достигла желудка, по всему телу Энни начало разливаться тепло, и ей стало удивительно хорошо. А к тому времени, когда она выпила все, кухня, с ее характерным запахом, с присущей ей домашней атмосферой и исходящим от плиты теплом, казалась ей уже самым славным местом на свете.
Он тоже испытывал нечто подобное. Искренне считая, что дал ей виски ради ее же блага, и в то же время замечая, как она постепенно становится все раскованнее и ее взгляд утрачивает выражение настороженности, он отчетливо ощутил, как в нем просыпается желание. Но он хорошо понимал, что не может себе позволить даже прикоснуться к ней, не говоря уже о том, чтобы попытаться разбудить в ней ответное желание. Она бы возненавидела его.
– Ну как, теперь сможете заснуть? – спросил он изменившимся от волнения голосом.
– Даже не знаю.
– Тогда, может, выпьете еще немного?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78