Прошу тебя.
Он поцеловал ее, прижимая к себе так тесно, словно хотел передать Мэйсон часть своей силы.
– Господи, как я скучал по тебе, – прошептал он и поднял ее на руки. Мэйсон почувствовала, как страхи ее уходят, растворяясь в энергии жизни, волнами исходившей от Ричарда.
Он бережно положил ее на кровать, быстро сбросил одежду и снял с Мэйсон ночную рубашку. Затем накрыл ее своим телом и принялся ласкать.
– Я здесь, – шептал он ей на ухо. – Тебе нечего больше бояться.
Скоро страх ушел, ушел совсем. Его место заполнило ощущение счастья, блаженства и любви. Ничто не могло омрачать их нежного соития. Мэйсон растворилась в Ричарде, в жаре его губ, в вибрации плоти, в его преданности…
Потом они долго лежали в объятиях друг друга в темноте, ничего не говорили, лишь слушали дыхание друг друга. Мэйсон чувствовала, что он дает ей время собраться с духом, не подталкивая, но терпеливо ожидая, чтобы она рассказала о том, что произошло сегодня.
У Мэйсон не было желания об этом говорить. Она хотела, чтобы все забылось, ушло само собой. Но она понимала, что рано или поздно иллюзию мирного благополучия придется разрушить. Придется обо всем рассказать.
– Дюваль вызывал меня в Префектуру.
Ричард поцеловал Мэйсон в висок.
– Расскажи, как это было, только не торопись.
Она так и сделала.
– Дюваль что-то подозревает, – задумчиво сказал Гаррет, когда Мэйсон закончила свой рассказ. – Но у него ничего нет. Он просто рассчитывает взять тебя на испуг. Заставить совершить оплошность.
– Я тоже так подумала. Но ему ведь ничего не стоит выяснить, что в Бостоне нет никаких записей об Эми Колдуэлл.
– Уже есть. У меня нашелся там полезный знакомый, и теперь там есть запись и о рождении Эми Колдуэлл, и о ее крещении, и об окончании колледжа для женщин мисс Ганновер. Имеется также запись о том, что ты приобрела билет на пароход во Францию.
Мэйсон была потрясена предусмотрительностью Ричарда. И даже слегка напугана ею. Тем не менее, новость значительно подняла ей настроение. Мэйсон прижалась к Ричарду теснее, положила ладони ему на грудь, чувствуя, как бьется его сердце.
– Ты обо всем позаботился?
– Я старался.
– А как Лугини? Как с ним обстоят дела?
– Вначале он был не слишком сговорчив, но я сумел его убедить.
– Значит, он обеспечит нам защиту с флангов?
– Скоро увидим. Кстати, тебе удалось выкроить время для работы среди всех этих неприятностей?
– Я закончила одну картину.
– Давай посмотрим.
Мэйсон накинула рубашку и пошла в студию за картиной. Ричард включил настольную лампу. Мэйсон поставила картину на кровать, прислонив к спинке.
Ричард долго смотрел на полотно, никак не выражая своих чувств.
Мэйсон не выдержала и заговорила первой:
– Я не могу назвать эту работу хорошей. Чего-то в ней не хватает.
Ричард вскинул голову.
– Мне нравится концепция. Трапеция в «Фоли-Бержер». Но контраст между чистотой и великолепием гимнастки и тусклой толпой недостаточно ярок, чтобы произвести необходимый эффект.
– Возможно, проблема в том, что я больше не ощущаю того, что ощущала раньше.
– Нет, проблема в том, что ты жила в состоянии постоянного стресса и временно разминулась со своей музой. – Ричард продолжал смотреть на картину.
Мэйсон чувствовала себя ужасно. Словно она предала его. Те три картины, а теперь еще и эта. Не надо быть провидицей, чтобы угадать: они для него не значили ровным счетом ничего.
– Я постараюсь исправиться, – пообещала Мэйсон.
Ричард долго смотрел на холст и молчал. Наконец он сказал.
– Нет, пожалуй, мы обойдемся без картин. Это слишком опасно. Теперь, когда Дюваль следит за каждым нашим шагом, разыграть доставку картин из Штатов невозможно. Так что ограничимся теми восемнадцатью холстами, что у нас есть.
И все же он продолжал пристально смотреть на разочаровавшую его картину, словно что-то искал в ней и не находил Он словно не верил своим глазам. Мэйсон заметила этот взгляд и так расстроилась, что подошла и убрала картину.
– Позволь мне избавиться от этой вещи.
Когда она вернулась в комнату, Ричард снова стал собой. Мэйсон выключила свет и легла рядом с ним. Он нежно поцеловал ее в лоб. Но, уютно прижавшись к нему, Мэйсон не могла не чувствовать то, что его разочарование качеством картин разрушило что-то главное между ними.
Мэйсон попыталась уснуть, успокаивая себя тем, что снова лежит в его объятиях, что с ним она в безопасности, что он ее защитит. Но она понимала, что его состояние далеко от безмятежности. Ричард лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Мэйсон чувствовала, как он отдаляется от нее.
В ту ночь Ричарду снова приснился кошмар. Он проснулся от собственного крика. Мэйсон включила свет и прижала его к себе, но на этот раз, чтобы вырваться из кошмара, Ричарду потребовалось куда больше времени.
– Ты не хочешь рассказать мне о своем сне? – осторожно спросила она. – Я хочу помочь тебе. Я не могу видеть твои страдания.
Ричард покачал головой:
– Я не могу его описать. Там нет никакого смысла, никакой последовательности. Я думаю, мне просто надо как-то научиться с этим жить, и все.
– Но вдруг тебе станет легче, если ты поговоришь об этом?
– Что мне точно поможет, – сказал он, в изнеможении опустив голову на подушку, – так это успешное воплощение в жизнь наших планов. Я не могу объяснить… но у меня такое чувство, что всю свою жизнь я шел к выполнению этой миссии. И я не могу избавиться от ощущения, что как только миссия наша будет завершена и Мэйсон станет для мира тем, чем она должна стать, кошмары исчезнут сами собой.
Ричард, наконец, уснул, но Мэйсон не могла уснуть. То, как он отзывался о ней в третьем лице… В свете его явного разочарования ее работой… Все это как-то тревожило.
Глава 20
На следующей неделе прославленный собиратель картин Эдуард Андре и его жена-портретистка, Нелли Жакома, устраивали воскресный прием в своем доме на бульваре Осман по поводу приезда в Париж редкого гостя, весьма уважаемой в мире искусства фигуры, Альберто Лугини из Академии изящных искусств в Риме. Хотя тема предполагаемого выступления сеньора Лугини не разглашалась, ходили слухи о том, что он намерен изложить свою позицию в отношении предмета, разделившего парижских критиков на два непримиримых лагеря, а именно высказаться о своем отношении к произведениям прославившейся посмертно американской импрессионистки Мэйсон Колдуэлл. Ожидали, что Лугини, как и многие другие его коллеги, развенчает так называемый феномен Колдуэлл. Но то были лишь предположения, а что произойдет на самом деле, никто не знал. Что придавало предстоящему событию особую интригу.
Вернувшись из Овера в Париж, Мэйсон все дни проводила в одиночестве. Она была в депрессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Он поцеловал ее, прижимая к себе так тесно, словно хотел передать Мэйсон часть своей силы.
– Господи, как я скучал по тебе, – прошептал он и поднял ее на руки. Мэйсон почувствовала, как страхи ее уходят, растворяясь в энергии жизни, волнами исходившей от Ричарда.
Он бережно положил ее на кровать, быстро сбросил одежду и снял с Мэйсон ночную рубашку. Затем накрыл ее своим телом и принялся ласкать.
– Я здесь, – шептал он ей на ухо. – Тебе нечего больше бояться.
Скоро страх ушел, ушел совсем. Его место заполнило ощущение счастья, блаженства и любви. Ничто не могло омрачать их нежного соития. Мэйсон растворилась в Ричарде, в жаре его губ, в вибрации плоти, в его преданности…
Потом они долго лежали в объятиях друг друга в темноте, ничего не говорили, лишь слушали дыхание друг друга. Мэйсон чувствовала, что он дает ей время собраться с духом, не подталкивая, но терпеливо ожидая, чтобы она рассказала о том, что произошло сегодня.
У Мэйсон не было желания об этом говорить. Она хотела, чтобы все забылось, ушло само собой. Но она понимала, что рано или поздно иллюзию мирного благополучия придется разрушить. Придется обо всем рассказать.
– Дюваль вызывал меня в Префектуру.
Ричард поцеловал Мэйсон в висок.
– Расскажи, как это было, только не торопись.
Она так и сделала.
– Дюваль что-то подозревает, – задумчиво сказал Гаррет, когда Мэйсон закончила свой рассказ. – Но у него ничего нет. Он просто рассчитывает взять тебя на испуг. Заставить совершить оплошность.
– Я тоже так подумала. Но ему ведь ничего не стоит выяснить, что в Бостоне нет никаких записей об Эми Колдуэлл.
– Уже есть. У меня нашелся там полезный знакомый, и теперь там есть запись и о рождении Эми Колдуэлл, и о ее крещении, и об окончании колледжа для женщин мисс Ганновер. Имеется также запись о том, что ты приобрела билет на пароход во Францию.
Мэйсон была потрясена предусмотрительностью Ричарда. И даже слегка напугана ею. Тем не менее, новость значительно подняла ей настроение. Мэйсон прижалась к Ричарду теснее, положила ладони ему на грудь, чувствуя, как бьется его сердце.
– Ты обо всем позаботился?
– Я старался.
– А как Лугини? Как с ним обстоят дела?
– Вначале он был не слишком сговорчив, но я сумел его убедить.
– Значит, он обеспечит нам защиту с флангов?
– Скоро увидим. Кстати, тебе удалось выкроить время для работы среди всех этих неприятностей?
– Я закончила одну картину.
– Давай посмотрим.
Мэйсон накинула рубашку и пошла в студию за картиной. Ричард включил настольную лампу. Мэйсон поставила картину на кровать, прислонив к спинке.
Ричард долго смотрел на полотно, никак не выражая своих чувств.
Мэйсон не выдержала и заговорила первой:
– Я не могу назвать эту работу хорошей. Чего-то в ней не хватает.
Ричард вскинул голову.
– Мне нравится концепция. Трапеция в «Фоли-Бержер». Но контраст между чистотой и великолепием гимнастки и тусклой толпой недостаточно ярок, чтобы произвести необходимый эффект.
– Возможно, проблема в том, что я больше не ощущаю того, что ощущала раньше.
– Нет, проблема в том, что ты жила в состоянии постоянного стресса и временно разминулась со своей музой. – Ричард продолжал смотреть на картину.
Мэйсон чувствовала себя ужасно. Словно она предала его. Те три картины, а теперь еще и эта. Не надо быть провидицей, чтобы угадать: они для него не значили ровным счетом ничего.
– Я постараюсь исправиться, – пообещала Мэйсон.
Ричард долго смотрел на холст и молчал. Наконец он сказал.
– Нет, пожалуй, мы обойдемся без картин. Это слишком опасно. Теперь, когда Дюваль следит за каждым нашим шагом, разыграть доставку картин из Штатов невозможно. Так что ограничимся теми восемнадцатью холстами, что у нас есть.
И все же он продолжал пристально смотреть на разочаровавшую его картину, словно что-то искал в ней и не находил Он словно не верил своим глазам. Мэйсон заметила этот взгляд и так расстроилась, что подошла и убрала картину.
– Позволь мне избавиться от этой вещи.
Когда она вернулась в комнату, Ричард снова стал собой. Мэйсон выключила свет и легла рядом с ним. Он нежно поцеловал ее в лоб. Но, уютно прижавшись к нему, Мэйсон не могла не чувствовать то, что его разочарование качеством картин разрушило что-то главное между ними.
Мэйсон попыталась уснуть, успокаивая себя тем, что снова лежит в его объятиях, что с ним она в безопасности, что он ее защитит. Но она понимала, что его состояние далеко от безмятежности. Ричард лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Мэйсон чувствовала, как он отдаляется от нее.
В ту ночь Ричарду снова приснился кошмар. Он проснулся от собственного крика. Мэйсон включила свет и прижала его к себе, но на этот раз, чтобы вырваться из кошмара, Ричарду потребовалось куда больше времени.
– Ты не хочешь рассказать мне о своем сне? – осторожно спросила она. – Я хочу помочь тебе. Я не могу видеть твои страдания.
Ричард покачал головой:
– Я не могу его описать. Там нет никакого смысла, никакой последовательности. Я думаю, мне просто надо как-то научиться с этим жить, и все.
– Но вдруг тебе станет легче, если ты поговоришь об этом?
– Что мне точно поможет, – сказал он, в изнеможении опустив голову на подушку, – так это успешное воплощение в жизнь наших планов. Я не могу объяснить… но у меня такое чувство, что всю свою жизнь я шел к выполнению этой миссии. И я не могу избавиться от ощущения, что как только миссия наша будет завершена и Мэйсон станет для мира тем, чем она должна стать, кошмары исчезнут сами собой.
Ричард, наконец, уснул, но Мэйсон не могла уснуть. То, как он отзывался о ней в третьем лице… В свете его явного разочарования ее работой… Все это как-то тревожило.
Глава 20
На следующей неделе прославленный собиратель картин Эдуард Андре и его жена-портретистка, Нелли Жакома, устраивали воскресный прием в своем доме на бульваре Осман по поводу приезда в Париж редкого гостя, весьма уважаемой в мире искусства фигуры, Альберто Лугини из Академии изящных искусств в Риме. Хотя тема предполагаемого выступления сеньора Лугини не разглашалась, ходили слухи о том, что он намерен изложить свою позицию в отношении предмета, разделившего парижских критиков на два непримиримых лагеря, а именно высказаться о своем отношении к произведениям прославившейся посмертно американской импрессионистки Мэйсон Колдуэлл. Ожидали, что Лугини, как и многие другие его коллеги, развенчает так называемый феномен Колдуэлл. Но то были лишь предположения, а что произойдет на самом деле, никто не знал. Что придавало предстоящему событию особую интригу.
Вернувшись из Овера в Париж, Мэйсон все дни проводила в одиночестве. Она была в депрессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84