– Ну а ты? – спросил Кайл. – Или твои выходки столь невероятны, что в них невозможно поверить?
– Вряд ли, – призналась она. – В последнюю ночь семестра ко мне в постель забралась школьная староста, немка, напоминавшая телосложением Валькирию. – Серена опять хихикнула, и ее рука скользнула вниз по животу Кайла. – Это было что-то потрясающее!
Кайл был бы не прочь расспросить ее подробнее, но ему было нелегко совладать с языком.
– Я хочу устроить с тобой на пару что-нибудь из ряда вон выходящее, – продолжала Серена, наклоняя голову к пенису Кайла и медленно обводя его языком.
– Имеешь в виду, чтобы мы вдвоем улеглись в постель с твоей немецкой подружкой? – спросил Кайл, подумав о том, как ошибаются люди, считающие англичанок холодными.
Серена оторвалась от своего занятия.
– Нет, это было бы глупо. Я не стану размениваться на мелочи. Мне хочется выкинуть что-нибудь эдакое с далеко идущими последствиями, что-нибудь потрясающее.
– Мы можем сбежать и тайно обвенчаться, – сказал Кайл, решив, что если бы ему достало сил еще раз заняться любовью, он мог бы претендовать на место в Книге рекордов Гиннесса.
– Бегством никого не удивишь, – промурлыкала Серена и оседлала Кайла, придерживая его поднявшийся член рукой и настойчиво, дразняще поглаживая кончик.
– Уж поверь, для моих родителей это будет страшный удар, – возразил Кайл, гадая, долго ли он выдержит ласку, прежде чем взяться за дело. – Откровенно говоря, я даже не представляю, что могло бы шокировать их больше.
Серена приложила головку его члена к входу в свое лоно.
– Ты прав, – заплетающимся от вина и марихуаны языком отозвалась она. – Мои предки тоже будут взбешены. Это вызовет страшную шумиху. – Она уселась на плоть Кайла, зажмурив в экстазе глаза. – Что же нам мешает? Почему бы действительно не сбежать?
Кайл обхватил Серену руками и, перекатившись, подмял ее под себя.
– Потому, что у меня нет ни одного знакомого кузнеца, – объяснил он, глубоко вонзаясь в ее тело.
Серена рассмеялась и обвила Кайла ногами, внезапно ощутив уверенность, что любит его и всегда будет любить.
– Глупо, – сказала она. – Венчания в Гретна-Грин у кузнечной наковальни уже много лет запрещены.
– Почему же люди бегут туда? – Кайл судорожно вздохнул, крепко зажмурив глаза, и его лицо исказилось напряженной гримасой.
– Потому... – ответила Серена, судорожно дыша, – ...что в Шотландии с шестнадцатилетнего возраста можно жениться, не спрашивая родительского благословения.
– Мне уже исполнилось шестнадцать, – напомнил Кайл, словно в этом была нужда. Он чувствовал приближение оргазма, ему казалось, что это будет самое острое наслаждение, которое он когда-либо испытывал в жизни. – Давай плюнем на сегодняшний прием и вместо этого отправимся в Шотландию.
– С удовольствием, – отозвалась Серена, забрасывая ноги ему на плечи. – Ох, Кайл! О Господи! А-а-ах!
Глава 3
Лучи предзакатного солнца, проникавшие сквозь потолочное окно, освещали полуобнаженное тело Габриэль Меркадор. Девушка сидела совершенно неподвижно, облокотившись правой рукой о столик, левой подпирая подбородок и задумчиво устремив в пространство взор сверкающих глаз.
– На сегодня достаточно, – сказал тучный бородатый француз, стоявший в нескольких шагах от Габриэль. Он вытирал кисть ветошью, с удовлетворением разглядывая холст, натянутый на подрамник. – Еще два-три сеанса, и мы закончим, моя крошка.
Габриэль сбросила оцепенение и потянулась, словно кошка.
– Очень хорошо, – сказала она, даже не подумав подойти к мольберту и взглянуть на результат его трехчасовой работы. – Когда следующий сеанс, Филипп? Завтра, в это же время?
Филипп кивнул, продолжая рассматривать свое творение.
– Да, но очень жаль, что ты не можешь приходить раньше. Утром освещение гораздо лучше. В дневном свете появляется мягкость, несовместимая с тем, чего я стараюсь достичь.
Габриэль чуть заметно пожала плечами и шагнула к горке своей одежды.
– Это невозможно, – сказала она, протягивая руку к лифчику. – По утрам я позирую для Леона Дюрраса.
– Ба! – презрительно воскликнул Филипп, отрывая взгляд от картины и поворачиваясь к девушке. – Дюррас не сделал ни одной приличной работы и уже слишком стар, чтобы начинать.
Уголки полных губ Габриэль насмешливо приподнялись. Она регулярно позировала десятку художников и привыкла к их грызне и постоянным колкостям. На мгновение ей захотелось напомнить Филиппу о том, что последняя выставка Дюрраса имела шумный успех, но она решила воздержаться, зная, что в ответ Филипп на полчаса разразится страстной отповедью, а у нее не было времени выслушивать его язвительные речи.
– В таком случае завтра после обеда, – сказала Габриэль, застегивая короткую черную юбку и натягивая розовую блузку поверх полных упругих грудей.
– Разве что этот ублюдок Дюррас сдохнет и ты придешь ко мне утром, – с горечью произнес Филипп.
Габриэль усмехнулась. Двадцать лет назад, сразу после освобождения Парижа, жена Филиппа стала любовницей Дюрраса. Такого оскорбления Филипп не мог ни забыть, ни простить.
Она сунула ноги в туфли на шпильках, взяла соломенную хозяйственную сумку и двинулась к винтовой лестнице, ведущей из студии на первый этаж и затем на улицу.
– Ты сегодня поешь в «Черной кошке»? – неожиданно спросил Филипп.
Габриэль остановилась, положив руку на металлический поручень.
– Да, – кокетливо отозвалась она. – Ты придешь?
Филипп тут же забыл о ярости, которую вызвало упоминание о Леоне Дюррасе.
– Может быть, – ответил он улыбаясь.
– Тогда увидимся вечером, – сказала Габриэль и послала ему воздушный поцелуй.
Филипп годился ей в отцы, и все же она была не прочь с ним пофлиртовать. От этого у него поднималось настроение, а для Габриэль кокетство было второй натурой, и она заигрывала с мужчинами, порой сама не замечая этого.
Она торопливо пересекла сумрачный вестибюль и вышла на залитую солнцем улицу – хрупкая жизнерадостная женщина с копной ярко-рыжих кудрей, смешливыми зелеными глазами и пухлым чувственным ртом. Ее мать была вьетнамка, отец – француз. От матери она унаследовала высокие азиатские скулы и короткий прямой, безупречной формы нос. От отца ей достался твердый подбородок, сексуальность и несокрушимый здравый смысл, которым отличаются все француженки. Откуда взялся необычный цвет ее волос, не ведал никто. Как и все прочее в облике Габриэль, рыжие волосы составляли неотъемлемую часть ее неповторимой индивидуальности.
Габриэль зашла в булочную и купила два батона хлеба, расспросив хозяина о здоровье его супруги и школьных успехах детей. В запутанном лабиринте улиц, лежавших к югу от Сакре-Кёр, ее знали все – взрослые и дети, и каждый из них приветствовал ее с искренней радостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87