Бриллиант делал его состояние достаточным, чтобы соперничать с самыми богатыми семьями Англии. Но добиться положения в обществе Реддинг не смог. Деньги лишь открыли ему дорогу в великосветские притоны, где цвет Лондона предавался азартным играм, а его подмоченная репутация обсуждалась в будуарах светских львиц. Райс очень быстро обнаружил, что дальше полусвета он не продвигается, даже после того, как выиграл одно из самых старых поместий в Англии.
А затем он встретил Лорен Брэдли и Адриана Кэбота, брата того человека, чье имение он выиграл. Впервые в жизни Райс узнал, что такое великодушие и самопожертвование, наблюдая, как Лорен сражается во имя того, чтобы вернуть имение своему возлюбленному, и делает это даже тогда, когда думает, что потеряла любимого навсегда.
Итак, в момент слабости, единственный за всю его сознательную жизнь момент слабости, Райс Реддинг совершил немыслимое: в непредсказуемом припадке великодушия он простил долг.
Райсу почудилось потрескивание огня, затем он почувствовал, как кто-то тянет его за руку. Это был лоцман.
— Господин Реддинг! Вам нужно прыгать сейчас же. Прыгайте, ради Бога!
Черт возьми! Разве сейчас не февраль? Тем не менее, он жив.
Райс прыгнул. Тело его судорожно извивалось, агонизировало, сотрясалось в объятиях ледяной воды. Он прикладывал титанические усилия, чтобы выплыть из глубины на поверхность, боясь, что легкие его разорвутся, если он не окоченеет раньше. И Реддинг поклялся, что если он выберется живым из этой передряги, он больше никогда в жизни не совершит необдуманного поступка, особенно ради кого-нибудь другого. Никогда!
ГЛАВА 1

Тюрьма Либби. Ричмонд. Виргиния. 1865
На секунду Райду Реддингу показалось, что он находится в раю, и ангел принял облик женщины. Но холодный аналитический ум довольно скоро вывел его из заблуждения. Совершенно ясно, что он не сделал ничего достойного, чтобы претендовать на такое замечательное место. Напротив. Если бы Райс допускал существование ада, он должен был находиться именно там. В том месте, где Реддинг обнаружил себя, были все признаки преисподней, кроме раскаленных углей, а ими, видимо, было набито его тело. И если в таком месте находился ангел, то это можно было рассматривать как насмешку Всевышнего.
Все тело горело. Райс непроизвольно застонал от почти невыносимой боли в боку. Он попытался вспомнить, что произошло, но в сознании всплыли крики, ружейные выстрелы и судорожная, перекручивающая тело агония, которая длилась на протяжении многих дней, пока он то терял сознание, то приходил в себя. Райс помнил рывки, пронизывавшие тело болью, когда его переносили в тряский фургон, серую форму, брань и опять боль. Боль он запомнил лучше всего. Райс Реддинг уже не помнил своего существования вне ее.
Ангел приблизился к нему, держа в руках кувшин с водой. Мутным взглядом Райс следил за тем, как женщина-ангел опустила салфетку в кувшин и отерла пот с его лица. В жизни не испытывал он прикосновений более нежных и милосердных.
Неожиданно Райс вспомнил, что она уже делала это раньше. Ему был знаком аромат, окутывающий женщину, легкий, цветочный, запоминающийся на фоне всех других запахов — грязи, крови, смерти.
Реддинг попытался шевельнуться, но чуть не задохнулся от боли. Черт подери! Все тело горело. У него были ранения и раньше, но таких — никогда. Никогда Райс не испытывал такого невыносимого жжения, разъедавшего всю левую половину тела.
— Воды, — удалось ему прохрипеть сквозь слипшиеся губы. Женщина кивнула, и у Райса перед глазами мелькнула прядь темных волос, выбившаяся из-под белого чепчика, и живые лиловые глаза. Нет, конечно, это был не ангел. Реддинг цинично уверял себя в том, что ангел не может быть столь прекрасным. Опыт его общения с женщинами не оставлял в этом никакого сомнения. Женщина, подложив ему руку под голову, помогла Райсу сделать глоток из чашки, которую она держала в другой руке. Он знал, что быстро пить нельзя: не в первый раз Райс просыпался от томительной жажды. Однако было трудно удержаться и не проглотить всю воду одним махом.
Глоток за глотком… Райс медленно утолил жажду, удивляясь терпению женщины. Вдруг он почувствовал свой собственный нехороший запах и поморщился. Интересно, почему это не беспокоит ее?
Райс выпил всю воду и вознегодовал на себя за то, что не хотел отпускать ее. Он предпринял титаническое усилие и выпростал руку из-под зловонного одеяла и постарался рассмотреть те части тела, которые не были упакованы в голубую больничную пижаму. Потом Райс решил сбросить с себя одеяло, но женщина опустила руку на его плечо.
— Вы заболеете, — произнесла она. Говорила она медленно и протяжно.
Странное предостережение, подумал Райс, особенно, если принять во внимание его состояние. Он никогда не чувствовал себя хуже, чем сейчас. Но Райс заставил себя расслабиться и попытался улыбнуться.
— Заболею?
Огоньки юмора заплясали в ее удивительных глазах.
— Еще больше заболеете, — ответила женщина. — Сейчас вы выглядите намного лучше, чем вчера и позавчера.
Райс попытался сесть и придать себе мало-мальски достойный и независимый вид, но он был слаб, как слепой котенок.
— Где же, черт возьми?
Женщина наклонила голову, как бы с удивленным осуждением взывая к его благоразумию.
— Вы не янки, — полувопросительно-полуутвердительно произнесла она.
Райс попытался изменить положение тела еще раз, но его захлестнула новая волна боли, и он закрыл глаза, помогая себе сдержаться, чтобы не застонать, чтобы не показать слабости. Он ненавидел это — демонстрировать свою слабость. Он всегда презирал это. Давным-давно он научился тому, как надо скрывать боль и унижение под маской безразличия.
— Нет, — наконец выдавил из себя Райс.
— Англичанин?
— Из Уэльса, — ответил Райс, стараясь понять, где он находится и почему. Но, с другой стороны, он не был уверен, что действительно хочет знать это. И вообще у него появилось скверное предчувствие.
— Вы сражались на стороне янки?
Ее голос был так нежен и слаб, что ему приходилось напряженно прислушиваться, чтобы четко различить его среди стонов и всхлипов, наполнявших комнату.
Райс вновь прикрыл глаза, вспоминая события нескольких прошедших недель.
Доброе дело. Одно доброе дело, и — посмотрите, что из этого вышло. Все, больше никогда! Несчастье — порождение слабости. Он знал это. Он всегда знал это. Реддинг проклинал себя за осквернение собственных принципов.
Он до сих пор оставался в неведении относительно своего местонахождения.
— Тюрьма Либби, — пояснила женщина.
— Что еще такое тюрьма Либби?
Мягкие черные ресницы, обрамлявшие восхитительные лиловые глаза, широко распахнулись, брови изогнулись в изумлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119