Но рана еще кровоточила и болела. Инфекция проникла глубоко внутрь.
Сюзанна не только лечила, она ухаживала за ним. На следующий день после того как Вес прошелся на костылях, она побрила брата, а затем, обернувшись к нему, с улыбкой смущения спросила, не хочет ли он быть следующим клиентом.
Райс ощупал свое лицо. Черт подери! Он весь зарос щетиной! Должно быть, он выглядит как сам дьявол. Реддинг не был уверен, что он уже достаточно силен, чтобы побриться самостоятельно. Он долго колебался, прежде чем согласиться. Конечно было бы чертовски приятно вновь почувствовать себя чистым и гладко выбритым, но он даже не подозревал, в какое волнение приведут его прикосновения ее пальцев. Сюзанна взяла горячую салфетку, но долго не решалась приложить ее к лицу майора прежде, чем намылить ему щеки. Прикосновения ее пальцев вызывали у него горячую, нервную дрожь, которая начиналась в том месте, к которому она притрагивалась, а заканчивалась в паху. Райс чувствовал легкие похлопывания, но не был уверен, что он действительно хочет, чтобы она продолжала.
Но потом они взяли себя в руки.
— Я никогда не брила никого, кроме папы и брата, — поведала женщина и, проказливо улыбнувшись, пообещала не наносить физических увечий.
Майор никак не мог расслабиться, хотя никаких серьезных причин для волнения, казалось, не было. Что это он, черт подери, так беспокоится, брила она кого-нибудь или нет? И что это ему так понравилась ее улыбка? Беззаботная и беспечная, она еще больше украшала ее рот, чем печальная.
Он не сдержался и улыбнулся ей в ответ. Улыбка получилась слегка тревожной, потому что нечто в ее глазах просило об осторожности. Обычно они были широко раскрыты, но сейчас — как будто…
Райс отогнал эту мысль, приписав ее своей природной подозрительности. Женщина орудовала бритвой под присмотром солдата-джонни. Райс чувствовал точные движения бритвы и должен был сидеть смирно. Эти движения лезвия волновали его, казались ему глубоко личными, интимными, возбуждали кровь. Ему хотелось вскочить, прижать ее к себе, бросить на койку. Он прикрыл глаза в надежде успокоить страсть. А потом женщина исчезла. Он взял салфетку, которую она оставила, и вытер себе лицо. Если бы она дотронулась до него еще раз, он бы не выдержал и взорвался.
Это происходит потому, объяснял он сам себе, что ни одна женщина не брила его раньше, не ухаживала за ним, не прикасалась к нему так нежно и так умело. Это был забавный интимный опыт, который оставил по себе воспоминание не в одной точке тела.
С тех пор он брил сам себя, не желая оказаться в зависимом положении, памятуя, что с ним случилось однажды. А улыбка ее стала казаться ему двусмысленной. Это был знак-предупреждение.
Тем не менее Райс постоянно ловил себя на мысли о том, что с нетерпением ждет ее приходов, и негодовал на себя за это, но ровно до тех пор, пока не видел ее и не слышал ее нежного голоса.
До сих пор он никому не сообщил, что он не майор североамериканской армии, а — Господи помилуй! — перебежчик, человек, прорвавшийся через блокаду. И только по одной причине: он действительно сомневался в том, что ему поверят. Но это не было полной и окончательной правдой.
Чтобы остаться честным перед самим собой, а он не привык лукавить, он должен был сознаться, что не хочет лишиться общения с Сюзанной, даже в таком проклятом месте, как тюремный госпиталь. Он был очарован, восхищен ее разнообразными талантами. В некотором смысле она была похожа на бриллиант, который оставил ему Натан. Она была многогранна. Она была восхитительна. Даже бесценна. Но она была не для него.
Реддинг беспрестанно ворочался на койке. За сегодняшнее утро он перевернулся столько же раз, сколько за все предыдущие дни. Каждое движение причиняло боль, рана едва затянулась, но он делал над собой усилие, зная, что тренировка — это единственный способ обрести прежнюю силу. Каждым своим движением он поддразнивал Карра, заставляя и его делать то же.
Сейчас Вес уже мог преодолеть весь путь до конца комнаты. Но после каждой тренировки, обессиленный, он с руганью бросался на кровать и устремлял к потолку невидящий, безнадежный взгляд, полный отчаяния.
Райс мог понять состояние полковника, но при этом твердо знал, что он бы так себя не вел. Реддинг был нацелен на выживание. Он нашел способ уничтожить неравенство, на которое был обречен с рождения. Ублюдок, отродье проститутки, рожденное в конюшне, он стал хозяином своей судьбы и утер носы (опустошил карманы) так называемым благородным.
Железная госпитальная дверь открылась, и Райс замер в надежде увидеть Сюзанну. Он, кажется, перестал дышать, когда она показалась. От запястий до лодыжек женщина была затянута в гладкое темно-синее платье. Материал был тонким, и кое-где помялся, но игра света и тени оживили ее лицо, выгодно подчеркнув поразительный лиловый цвет ее глаз.
У Сюзанны не было ни корзинки, ни саквояжа с едой. Только маленькая холщовая сумочка. В лице ее читалась суровость. Женщина направилась к брату.
Сюзанна не услышала от него ни слова приветствия. Обычное унылое молчание. Она опустилась на колени рядом с койкой Веса.
— Говорят, правительство покидает Ричмонд. Пройдет еще несколько дней, Вес, и ты будешь свободен.
— Черт с ними, — ответил он резким, низким голосом. — Думаешь, меня это волнует? Какой смысл имеет свобода для мужчины с одной ногой? Для человека, который больше не мужчина?
— Я бы приняла Марка, каким бы он ни был, — твердо ответила женщина.
Райс весь сжался. Марк. Ее муж. Реддинг долгое время и не вспоминал о существовании ее супруга.
— Прости меня, Сью. За Марка, — произнес Вес срывающимся голосом. — Есть еще новости?
— Да, есть.
Настало время открыть ему правду. Она не могла больше таиться. Для того, чтобы совершить то, что она задумала, нужна его сила.
— Он скончался. В госпитале янки, — как она ни крепилась, голос ее дрожал. — Я узнала это несколько недель назад, но я… не хотела тебе говорить.
У Райса сжалось внутри. Интересно, будет ли кто-нибудь сожалеть о нем так же, задрожит ли когда-нибудь голос женщины, говорящей о нем. Смешная мысль. Черный Валлиец — так называли его те, чьего признания он когда-то добивался. Только одна женщина воспринимала его иначе. Другая женщина. В чем-то немного похожая на Сюзанну. Она совсем его не боялась.
Черт возьми! Он повернулся на другой бок, стараясь не слушать, как шепчутся брат и сестра. Но не мог. За ее признанием последовало долгое молчание. А потом — «О Боже мой», — произнесенное Весли.
Почувствовав сострадание в голосе Веса, Райс снова перевернулся и увидел, как полковник взял руку сестры и крепко сжал ее.
— Лучше бы ты сказала мне, — в голосе Веса звучало горькое сожаление. — Ты одна вынесла это все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Сюзанна не только лечила, она ухаживала за ним. На следующий день после того как Вес прошелся на костылях, она побрила брата, а затем, обернувшись к нему, с улыбкой смущения спросила, не хочет ли он быть следующим клиентом.
Райс ощупал свое лицо. Черт подери! Он весь зарос щетиной! Должно быть, он выглядит как сам дьявол. Реддинг не был уверен, что он уже достаточно силен, чтобы побриться самостоятельно. Он долго колебался, прежде чем согласиться. Конечно было бы чертовски приятно вновь почувствовать себя чистым и гладко выбритым, но он даже не подозревал, в какое волнение приведут его прикосновения ее пальцев. Сюзанна взяла горячую салфетку, но долго не решалась приложить ее к лицу майора прежде, чем намылить ему щеки. Прикосновения ее пальцев вызывали у него горячую, нервную дрожь, которая начиналась в том месте, к которому она притрагивалась, а заканчивалась в паху. Райс чувствовал легкие похлопывания, но не был уверен, что он действительно хочет, чтобы она продолжала.
Но потом они взяли себя в руки.
— Я никогда не брила никого, кроме папы и брата, — поведала женщина и, проказливо улыбнувшись, пообещала не наносить физических увечий.
Майор никак не мог расслабиться, хотя никаких серьезных причин для волнения, казалось, не было. Что это он, черт подери, так беспокоится, брила она кого-нибудь или нет? И что это ему так понравилась ее улыбка? Беззаботная и беспечная, она еще больше украшала ее рот, чем печальная.
Он не сдержался и улыбнулся ей в ответ. Улыбка получилась слегка тревожной, потому что нечто в ее глазах просило об осторожности. Обычно они были широко раскрыты, но сейчас — как будто…
Райс отогнал эту мысль, приписав ее своей природной подозрительности. Женщина орудовала бритвой под присмотром солдата-джонни. Райс чувствовал точные движения бритвы и должен был сидеть смирно. Эти движения лезвия волновали его, казались ему глубоко личными, интимными, возбуждали кровь. Ему хотелось вскочить, прижать ее к себе, бросить на койку. Он прикрыл глаза в надежде успокоить страсть. А потом женщина исчезла. Он взял салфетку, которую она оставила, и вытер себе лицо. Если бы она дотронулась до него еще раз, он бы не выдержал и взорвался.
Это происходит потому, объяснял он сам себе, что ни одна женщина не брила его раньше, не ухаживала за ним, не прикасалась к нему так нежно и так умело. Это был забавный интимный опыт, который оставил по себе воспоминание не в одной точке тела.
С тех пор он брил сам себя, не желая оказаться в зависимом положении, памятуя, что с ним случилось однажды. А улыбка ее стала казаться ему двусмысленной. Это был знак-предупреждение.
Тем не менее Райс постоянно ловил себя на мысли о том, что с нетерпением ждет ее приходов, и негодовал на себя за это, но ровно до тех пор, пока не видел ее и не слышал ее нежного голоса.
До сих пор он никому не сообщил, что он не майор североамериканской армии, а — Господи помилуй! — перебежчик, человек, прорвавшийся через блокаду. И только по одной причине: он действительно сомневался в том, что ему поверят. Но это не было полной и окончательной правдой.
Чтобы остаться честным перед самим собой, а он не привык лукавить, он должен был сознаться, что не хочет лишиться общения с Сюзанной, даже в таком проклятом месте, как тюремный госпиталь. Он был очарован, восхищен ее разнообразными талантами. В некотором смысле она была похожа на бриллиант, который оставил ему Натан. Она была многогранна. Она была восхитительна. Даже бесценна. Но она была не для него.
Реддинг беспрестанно ворочался на койке. За сегодняшнее утро он перевернулся столько же раз, сколько за все предыдущие дни. Каждое движение причиняло боль, рана едва затянулась, но он делал над собой усилие, зная, что тренировка — это единственный способ обрести прежнюю силу. Каждым своим движением он поддразнивал Карра, заставляя и его делать то же.
Сейчас Вес уже мог преодолеть весь путь до конца комнаты. Но после каждой тренировки, обессиленный, он с руганью бросался на кровать и устремлял к потолку невидящий, безнадежный взгляд, полный отчаяния.
Райс мог понять состояние полковника, но при этом твердо знал, что он бы так себя не вел. Реддинг был нацелен на выживание. Он нашел способ уничтожить неравенство, на которое был обречен с рождения. Ублюдок, отродье проститутки, рожденное в конюшне, он стал хозяином своей судьбы и утер носы (опустошил карманы) так называемым благородным.
Железная госпитальная дверь открылась, и Райс замер в надежде увидеть Сюзанну. Он, кажется, перестал дышать, когда она показалась. От запястий до лодыжек женщина была затянута в гладкое темно-синее платье. Материал был тонким, и кое-где помялся, но игра света и тени оживили ее лицо, выгодно подчеркнув поразительный лиловый цвет ее глаз.
У Сюзанны не было ни корзинки, ни саквояжа с едой. Только маленькая холщовая сумочка. В лице ее читалась суровость. Женщина направилась к брату.
Сюзанна не услышала от него ни слова приветствия. Обычное унылое молчание. Она опустилась на колени рядом с койкой Веса.
— Говорят, правительство покидает Ричмонд. Пройдет еще несколько дней, Вес, и ты будешь свободен.
— Черт с ними, — ответил он резким, низким голосом. — Думаешь, меня это волнует? Какой смысл имеет свобода для мужчины с одной ногой? Для человека, который больше не мужчина?
— Я бы приняла Марка, каким бы он ни был, — твердо ответила женщина.
Райс весь сжался. Марк. Ее муж. Реддинг долгое время и не вспоминал о существовании ее супруга.
— Прости меня, Сью. За Марка, — произнес Вес срывающимся голосом. — Есть еще новости?
— Да, есть.
Настало время открыть ему правду. Она не могла больше таиться. Для того, чтобы совершить то, что она задумала, нужна его сила.
— Он скончался. В госпитале янки, — как она ни крепилась, голос ее дрожал. — Я узнала это несколько недель назад, но я… не хотела тебе говорить.
У Райса сжалось внутри. Интересно, будет ли кто-нибудь сожалеть о нем так же, задрожит ли когда-нибудь голос женщины, говорящей о нем. Смешная мысль. Черный Валлиец — так называли его те, чьего признания он когда-то добивался. Только одна женщина воспринимала его иначе. Другая женщина. В чем-то немного похожая на Сюзанну. Она совсем его не боялась.
Черт возьми! Он повернулся на другой бок, стараясь не слушать, как шепчутся брат и сестра. Но не мог. За ее признанием последовало долгое молчание. А потом — «О Боже мой», — произнесенное Весли.
Почувствовав сострадание в голосе Веса, Райс снова перевернулся и увидел, как полковник взял руку сестры и крепко сжал ее.
— Лучше бы ты сказала мне, — в голосе Веса звучало горькое сожаление. — Ты одна вынесла это все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119