Ее разбудил смех. В ее доме, даже при полном скоплении жильцов, никогда никто не осмеливался «так» смеяться. В ее доме жили вполне добропорядочные люди, которые по ночам предпочитали спать. Да, ее дом наполняли всеразличные звуки — постанывания ступеней, поскрипывание половиц, шорох дверей. Старенький джентльмен мистер Пилокси страдал бессонницей и его шаги ночью, будили пожилую даму в круглых очках миссис Уилоби, которая имела несчастье поселиться внизу, как раз под комнатами мистера Пилокси. Иногда она просыпалась, услышав возмущенный стук палки миссис Уилоби, которой та стучала о потолок… Но в целом, ее дом дышал умиротворенностью, спокойствием, там никогда не смеялись ночью.
Она с трудом выкарабкиваясь из уютного кокона сна, приоткрыла глаза. Может быть ей пригрезилось? Но тут где-то рядом громко хлопнула дверь. Она услышала шаги, смех. Взвизгнула женщина, но не испуганно, нет, она тут же довольно засмеялась, и ей вторил мужской бас. Послышались стоны…
Соседняя с ней комната в наем не сдавалась. А единственная женщина, которая могла находиться с ней на третьем этаже, могла быть только Мэг. Но Мэг никогда так не смеялась!
Гейл рывком села в постели, с ее головы что-то сползло и она нащупала длинные фальшивые волосы.
Парик.
Ей даже не надо было оборачиваться, чтобы почувствовать, что рядом с ней в постели, все еще лежит незнакомец и безмятежно спит. Ее охватила ужас и одновременно паника.
Приподняв покрывало, она ступила босыми ногами на пол и начала судорожно отыскивать свою одежду. Дойдя до кушетки, Гейл начала натягивать на себя сорочку и лишь почувствовав на своем теле этот эфемерный кусок такни, хоть как-то успокоилась. Это было почти что смешно, но ей было страшно оставаться голой в присутствии незнакомого человека, который всего несколько часов назад где ее только не трогал. Мало того что трогал… целовал.
Сейчас, он вроде бы спал. Проснись он, открой глаза или хуже того, скажи ей что-нибудь — она с воплями бросилась бы прочь от него. Но он спал. Безмятежно, ровно дыша, не шевелясь.
О-о, она позже будет анализировать то, что произошло этой ночью. Позже. Не сейчас, когда ей так… страшно.
Гейл заставила свое оцепеневшее тело двигаться. И тем не менее, подбирая разбросанные в разных частях комнаты чулки, подвязки и туфельки — «Генрих» снимая их с нее, бросал все куда попало, она то и дело, спрашивала себя — «неужели это я?».
Неужели это она сама принимала такое живое участие в том действии, которое сейчас казалось ей давно прошедшим спектаклем? Неужели она сама с готовностью легла в постель к чужому, незнакомому мужчине?
Нащупав расстегнутый корсет, она поняла, что ни за что на свете сама его не оденет — как не вертись, самой застегнуть все эти крючки она попросту не сможет. Она бросила его на пол и оставила так — валящимся на полу. Плевать, что проснувшись, «Генрих», подумает о ней, как о неряхе. Натягивая на себя платье, она ужаснулась, услышав, как натянувшаяся ткань затрещала. Но все обошлось благополучно, по крайней мере швы держались и видимых прорех не обнаружилось. Оставалось лишь нацепить парик и молча скрыться. Гейл подошла к кровати, чувствуя, как покрывается липким потом от страха, что сейчас этот мужчина проснется, и тем не менее, попыталась достать свой парик, но рука незнакомца тяжело придавила большую его часть. Эту часть ее маскарада вытащить было невозможно…
Там, в коридоре, горел свет — под их дверью пробивалась полоска яркого света. Ее могут увидеть, узнать. Она даже представила себе эту сцену — головы присутствующих поворачиваются ей вслед, а потом все начинают шушукаться.
Идиотка! У тебя же есть маска!
Этот злой, испуганный голос внутри нее, не мог быть ее внутренним «я». И все же он им был. О, он еще будет изводить ее угрызениями совести и кошмарными подробностями этой ночи.
Отыскав маску, Гейл тут же завязала ленты и пошла к выходу. Открыв дверь, она кинула последний взгляд на своего ночного любовника, то ли желая убедиться, что он еще спит, то ли просто рассмотреть его как следует, чтобы затем всю последующую жизнь избегать его как чумы… Взглянула, да так и застыла, позволяя лучу света играть на мускулах его груди, высвечивать твердые губы и чуть подрагивающие закрытые глаза… ДЖОСЛИНА!
Ужас, шок, страх — парализовали ее. Пригвожденная к месту этим открытием, она даже забыла о том, что нужно дышать. Вероятно, в скором времени, она превратилась бы и в соляной столб, но тут ее муж пошевелился, чуть слышно вздохнул, будто бы просыпаясь и вот уже она мчалась со всех ног куда глаза глядят, подальше от этого места, от этого проклятого дома и почти бывшего мужа…
В голове ее только звучало одно его имя, стократным эхом все повторяя и повторяя — «Джослин! Джо-о-слин! Джослин! Это был Джослин!».
Уже значительно позже, она вспомнила, как он легкомысленно заявил, что у него нет семьи…
От резкого толчка, Гейл практически свалилась с сиденья.
Вцепившись в потертую кожу сиденья, она чудом осталась на месте. Глаза испуганно приоткрылись и на какое-то время ее оставили воспоминания. Она чутко вслушивалась в площадную ругань возницы с каким-то мальчишкой, который зазевавшись, чуть не угодил под копыта лошади…
Но она так и не рискнула выглянуть из окна, боясь быть узнанной, поэтому терпеливо ждала окончания этой жаркой баталии, даже не смотря на то что ей было холодно и так хотелось поторопить возницу.
Через пять минут, экипаж продолжил свой размеренный ход и ее вновь охватили воспоминания…
Она забыла в той комнате свое ожерелье. Она даже не вспоминала о нем, пока не достигла безопасности своей комнаты в «Олбани», где на туалетном столике лежал раскрытый бархатный футляр.
Вместо того, чтобы бежать в комнату Элиота, что она намеривалась сделать в первую очередь, она села на стул перед этим футляром и разревелась. Не удели она своему «позору» так много времени, она бы успела перехватить Эллиота до того, как тот скрылся из города.
Перевернув страницу «Таймс» и пробежав глазами по заголовкам, Джослин отложил еще сырую газету в сторону.
Ничего интересного.
Закинув ногу на ногу, он не спеша оглядел комнату, в которой мужчины всех возрастов читали газеты, курили сигары или трубки — кто что предпочитал, и распивали чай.
Пожалуй, он был здесь единственным, кто начинал это утро с хорошего бокала «Шабли». И, пожалуй, впервые, его любимый клуб «Брукс» напоминал ему дамский кружок по рукоделию.
Нетерпение, что изводило его вот уже вторые сутки, не давало ему спокойно побыть дома и чтобы избежать тянущихся до бесконечности часов, он пришел сюда, надеясь, за разговорами или игрой в карты, убить время. Но как оказалось, по утрам в «Бруксе» — джентльмены предпочитали попивать чай, читать газеты и курить свои дурацкие сигары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74