Должен отметить, что впервые встречаю столь кровожадную мисс, как вы.
— Не стоит преувеличивать. — Гейл попыталась сказать это безразличным тоном, однако против воли опять покраснела, ей стало неловко, что он припомнил ей то падение в оранжерее.
— Преувеличивать? Отнюдь! — его рука, поддерживающая ее за талию, дрогнула. — У меня до сих пор болит все тело и я уверен, что завтра оно все сплошь покроется синяками.
— Это говорит лишь о том, что оно у вас слишком нежное. — Она уже хотела было иронично усмехнуться, чтобы еще больше подчеркнуть его изнеженность, как до нее дошло, что, то, что она только что произнесла, выглядело довольно двусмысленно. Она тут же с ужасом взглянула на него и ее догадки подтвердились.
— Как, как, вы сказали, — его правая бровь выгнулась дугой, а губы стали расползаться в улыбке, обнажавшей белоснежные зубы, — … нежное ? Подумать только, как быстро вы успели ощутить…
— Вы меня не так поняли!
Их разговор стал казаться ей еще более нереальным — неужели, они как ни в чем не бывало, разговаривают на столь деликатную тему? Но ему по-видимому, было все ни почем, ибо он с особым удовольствием, возразил ей:
— Что вы говорите. Хотя признаться, я не польщен. Честно говоря, даже огорчен, я уверен, что ни одному джентльмену, да впрочем, и не джентльмену, было бы неприятно узнать о их… мм, изнеженности.
То ли с ней сыграло шутку воображение, то ли он действительно после этих слов, еще крепче прижал ее к себе. Гейл нервно пробормотала:
— Сами виноваты. И потом, я вовсе не приглашала вас продолжить наше знакомство.
— Ну, вряд ли так можно это назвать…
— Вы так и будете подначивать меня? — ей надоело все время краснеть и выслушивать от него колкости. Она с вызовом посмотрела на него, давая понять, что не желает в таком случае продолжать их «знакомство»».
— Позвольте, дать вам один совет, мисс Уолден, так сказать на будущее…
Она деланно приподняла брови и нахально заявила:
— О, сейчас последует проповедь от умудренного жизнью и опытом человека!
Против воли, Джос почувствовал себя задетым. Вот тебе и юная провинциалка! Ее нисколечко не смущает, что она разговаривает с самим графом. Никакой почтительности. Высший свет такого поведения не одобрит, так что вряд ли ее ждет успешный взлет, особенно на фоне ослепительной красоты ее кузины.
— На вашем месте, я не отвергал бы так легко советы старших.
— Даже и не пытайтесь поддеть меня за счет моего возраста. Мне уже давно девятнадцать.
— Так много?
Теперь она вновь смутилась, а он почувствовал себя негодяем. Как это он забыл, что в его планы вовсе не входило чем-либо задеть ее. Совсем наоборот, он хотел приобрести ее в качестве своей подруги.
— Не бойтесь, я никому не скажу.
Она подняла на него свой взгляд и вдруг улыбнулась.
— А я и не боюсь. Мне все равно, тем более, что это вовсе и не секрет. — Ее улыбка стала еще более проказливой. — Танец закончился.
До него не сразу дошло, что именно она сказала. Он еще держал ее в своих объятьях и чувствовал себя сраженным — этим лукавым изгибом губ, преображающим все ее лицо, веселым искрам в глазах, легкому довольному румянцу. Опомнился он только тогда, когда она перестала улыбаться и выразительно посмотрела в сторону.
Что это с ним? Почему эта вполне обыкновенная девица, у которой к тому же веснушки, вдруг на какой-то миг показалась ему… красивой? Нет, нет, не то, скорее очаровательной.
Джос вновь по-хозяйски завладел ее рукой, и решительно идя сквозь толпу, быстренько препроводил ее к Алисии. На прощание, словно невзначай, он слегка сжал ее предплечье и тут же отпустил, обращаясь к ее тетке:
— Миссис Монтегью, ваша племянница покорила меня своей грацией, танцевать с нею было сплошное удовольствие…
Если бы Алисия, следила бы за ними на протяжении всего танца, то поняла бы, что это насмешка — об этом весьма ощутимо «говорила» его нога. Но та лишь горделиво кивнула. А он же, раскланявшись, тут же покинул их, даже не сделав попытки, задержаться подольше и продолжить беседу.
Гейл с некоторой тоской посмотрела ему вослед. Она так и не поняла этого последнего пожатия. Что это было — прощание или безмолвное обещание продолжить «знакомство»?
Никто из присутствующих и не догадывался, что за ослепительной улыбкой Селины Монтегью скрывалось отчаяние.
Эта улыбка так намертво приклеилась к ее лицу, что даже если она и захотела, то попросту не смогла бы перестать улыбаться. Ей стало казаться, что и по окончанию бала она будет улыбаться, и ложась спать, и во сне, и при пробуждении. Что теперь, эта маска лицемерного веселья будет с ней всегда.
И вот пока это лицо улыбалось, восхищая мужчин искрящимся блеском глаз и волнительным румянцем, отчего эти глупцы воображали, что она волнуется из-за кого-то одного из них, пока слышался ее легкий грудной смех и она кидала на кого-нибудь пронзительные взоры — ее душа разрывалась на части.
Стоило ей увидеть его — пожалуй, единственного мужчину в зале, кто был поглощен другой женщиной, а не ней, она в который уже раз задавала себе один и тот же вопрос — ну, почему?!
Зачем Энтони сделал это? Почему он предпочел ей — такой сказочно-красивой, как убеждали ее многие из мужчин, какую-то невзрачную Беатрисс?
Селине хотелось кричать, топать ногами, трясти Энтони как бездушную куклу, пока он не опомнится и наконец, по-настоящему не посмотрит на нее. По-настоящему, заинтересованно, как остальные мужчины — но, он проявлял редкостное безразличие. Его не волновало, что она окружена поклонниками, он не замечал, что большинство его гостей столпились в противоположной от жениха с невестой стороне, что становилось уже и вовсе неприличным. Нет, он не обращал на это никакого внимания, ибо был полностью поглощен своей невестой, которая в своей обычной ироничной манере что-то рассказывала ему, а он ей улыбался. Отнюдь не снисходительно, нет, такой улыбкой он улыбался только лишь ей — Селине, своей же невесте он улыбался по-настоящему.
Ее сердце разрывалось на части, каждый раз когда она видела эту его улыбку. Внутри нее с ужасающей быстротой образовывалась какая-то ледяная пустота, тело застывало и даже малейшее движение давалось ей с трудом — так что она напрочь отказалась от танцев. Она умирала, медленной мучительной агонией, с каждой его улыбкой обращенной не к ней, с каждым взглядом, кинутым на его будущую супругу. Впервые, она испытывала это беспомощное и такое беспощадное чувство, как ревность.
Но помимо этой пустоты, ревности и обиды, в ней довлел страх — страх, что все заметят ее состояние и начнут смеяться. Особенно женщины, которых она никогда не понимала, кроме разве что своей матери и Гейл, с которой выросла вместе.
Как бы смеялись все эти женщины, что сейчас подпирали стены, в ожидании своих мужчин, если бы поняли, что она страдает от ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Не стоит преувеличивать. — Гейл попыталась сказать это безразличным тоном, однако против воли опять покраснела, ей стало неловко, что он припомнил ей то падение в оранжерее.
— Преувеличивать? Отнюдь! — его рука, поддерживающая ее за талию, дрогнула. — У меня до сих пор болит все тело и я уверен, что завтра оно все сплошь покроется синяками.
— Это говорит лишь о том, что оно у вас слишком нежное. — Она уже хотела было иронично усмехнуться, чтобы еще больше подчеркнуть его изнеженность, как до нее дошло, что, то, что она только что произнесла, выглядело довольно двусмысленно. Она тут же с ужасом взглянула на него и ее догадки подтвердились.
— Как, как, вы сказали, — его правая бровь выгнулась дугой, а губы стали расползаться в улыбке, обнажавшей белоснежные зубы, — … нежное ? Подумать только, как быстро вы успели ощутить…
— Вы меня не так поняли!
Их разговор стал казаться ей еще более нереальным — неужели, они как ни в чем не бывало, разговаривают на столь деликатную тему? Но ему по-видимому, было все ни почем, ибо он с особым удовольствием, возразил ей:
— Что вы говорите. Хотя признаться, я не польщен. Честно говоря, даже огорчен, я уверен, что ни одному джентльмену, да впрочем, и не джентльмену, было бы неприятно узнать о их… мм, изнеженности.
То ли с ней сыграло шутку воображение, то ли он действительно после этих слов, еще крепче прижал ее к себе. Гейл нервно пробормотала:
— Сами виноваты. И потом, я вовсе не приглашала вас продолжить наше знакомство.
— Ну, вряд ли так можно это назвать…
— Вы так и будете подначивать меня? — ей надоело все время краснеть и выслушивать от него колкости. Она с вызовом посмотрела на него, давая понять, что не желает в таком случае продолжать их «знакомство»».
— Позвольте, дать вам один совет, мисс Уолден, так сказать на будущее…
Она деланно приподняла брови и нахально заявила:
— О, сейчас последует проповедь от умудренного жизнью и опытом человека!
Против воли, Джос почувствовал себя задетым. Вот тебе и юная провинциалка! Ее нисколечко не смущает, что она разговаривает с самим графом. Никакой почтительности. Высший свет такого поведения не одобрит, так что вряд ли ее ждет успешный взлет, особенно на фоне ослепительной красоты ее кузины.
— На вашем месте, я не отвергал бы так легко советы старших.
— Даже и не пытайтесь поддеть меня за счет моего возраста. Мне уже давно девятнадцать.
— Так много?
Теперь она вновь смутилась, а он почувствовал себя негодяем. Как это он забыл, что в его планы вовсе не входило чем-либо задеть ее. Совсем наоборот, он хотел приобрести ее в качестве своей подруги.
— Не бойтесь, я никому не скажу.
Она подняла на него свой взгляд и вдруг улыбнулась.
— А я и не боюсь. Мне все равно, тем более, что это вовсе и не секрет. — Ее улыбка стала еще более проказливой. — Танец закончился.
До него не сразу дошло, что именно она сказала. Он еще держал ее в своих объятьях и чувствовал себя сраженным — этим лукавым изгибом губ, преображающим все ее лицо, веселым искрам в глазах, легкому довольному румянцу. Опомнился он только тогда, когда она перестала улыбаться и выразительно посмотрела в сторону.
Что это с ним? Почему эта вполне обыкновенная девица, у которой к тому же веснушки, вдруг на какой-то миг показалась ему… красивой? Нет, нет, не то, скорее очаровательной.
Джос вновь по-хозяйски завладел ее рукой, и решительно идя сквозь толпу, быстренько препроводил ее к Алисии. На прощание, словно невзначай, он слегка сжал ее предплечье и тут же отпустил, обращаясь к ее тетке:
— Миссис Монтегью, ваша племянница покорила меня своей грацией, танцевать с нею было сплошное удовольствие…
Если бы Алисия, следила бы за ними на протяжении всего танца, то поняла бы, что это насмешка — об этом весьма ощутимо «говорила» его нога. Но та лишь горделиво кивнула. А он же, раскланявшись, тут же покинул их, даже не сделав попытки, задержаться подольше и продолжить беседу.
Гейл с некоторой тоской посмотрела ему вослед. Она так и не поняла этого последнего пожатия. Что это было — прощание или безмолвное обещание продолжить «знакомство»?
Никто из присутствующих и не догадывался, что за ослепительной улыбкой Селины Монтегью скрывалось отчаяние.
Эта улыбка так намертво приклеилась к ее лицу, что даже если она и захотела, то попросту не смогла бы перестать улыбаться. Ей стало казаться, что и по окончанию бала она будет улыбаться, и ложась спать, и во сне, и при пробуждении. Что теперь, эта маска лицемерного веселья будет с ней всегда.
И вот пока это лицо улыбалось, восхищая мужчин искрящимся блеском глаз и волнительным румянцем, отчего эти глупцы воображали, что она волнуется из-за кого-то одного из них, пока слышался ее легкий грудной смех и она кидала на кого-нибудь пронзительные взоры — ее душа разрывалась на части.
Стоило ей увидеть его — пожалуй, единственного мужчину в зале, кто был поглощен другой женщиной, а не ней, она в который уже раз задавала себе один и тот же вопрос — ну, почему?!
Зачем Энтони сделал это? Почему он предпочел ей — такой сказочно-красивой, как убеждали ее многие из мужчин, какую-то невзрачную Беатрисс?
Селине хотелось кричать, топать ногами, трясти Энтони как бездушную куклу, пока он не опомнится и наконец, по-настоящему не посмотрит на нее. По-настоящему, заинтересованно, как остальные мужчины — но, он проявлял редкостное безразличие. Его не волновало, что она окружена поклонниками, он не замечал, что большинство его гостей столпились в противоположной от жениха с невестой стороне, что становилось уже и вовсе неприличным. Нет, он не обращал на это никакого внимания, ибо был полностью поглощен своей невестой, которая в своей обычной ироничной манере что-то рассказывала ему, а он ей улыбался. Отнюдь не снисходительно, нет, такой улыбкой он улыбался только лишь ей — Селине, своей же невесте он улыбался по-настоящему.
Ее сердце разрывалось на части, каждый раз когда она видела эту его улыбку. Внутри нее с ужасающей быстротой образовывалась какая-то ледяная пустота, тело застывало и даже малейшее движение давалось ей с трудом — так что она напрочь отказалась от танцев. Она умирала, медленной мучительной агонией, с каждой его улыбкой обращенной не к ней, с каждым взглядом, кинутым на его будущую супругу. Впервые, она испытывала это беспомощное и такое беспощадное чувство, как ревность.
Но помимо этой пустоты, ревности и обиды, в ней довлел страх — страх, что все заметят ее состояние и начнут смеяться. Особенно женщины, которых она никогда не понимала, кроме разве что своей матери и Гейл, с которой выросла вместе.
Как бы смеялись все эти женщины, что сейчас подпирали стены, в ожидании своих мужчин, если бы поняли, что она страдает от ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74