Когда кабан, истекая слюной, развернулся и застыл на месте, ворота открылись, и на арену втолкнули Робина Стюарта.
Ряды лучников, охранявших проходы, встретили его суровым молчанием. Горожане, наслушавшись басен, приписывавших ему всевозможные преступления, которых он не совершал, разразилась криками, свистом, оскорблениями и угрозами. Стюарт должен был стать четвертой куклой, и им было наплевать на то, виновен он или нет, главное — нашелся повод вволю посплетничать, а после посмотреть захватывающую казнь. Придворные, в зависимости от их звания и национальности, проявляли нетерпение, гнев, отвращение или просто предвкушали забаву. Лицо вдовствующей королевы превратилось в непроницаемую суровую маску, ведь множество людей смотрели на нее. Запела труба.
Кабан обычно полагается на свою силу и клыки, но не на ноги, короткие и неуклюжие. Чтобы убить его, нужно необычайно крепкое копье, острое, как бритва, с очень прочным упором, чтобы наконечник не погрузился слишком глубоко и человек не оказался бы в пределах досягаемости клыков в тот момент, когда кабан решится на последний, страшный бросок.
У Робина Стюарта в одной руке было именно такое копье, а в другой — меч. А еще за его спиной, незаметные для окружающих, стояли годы службы, когда ежегодно от Рождества до Сретения избранный отряд лучников помогал монарху травить, ловить в сеть и пронзать копьем кабанов. Более того: в нем кипел неистовый, вытеснивший даже страх гнев на судьбу, которая одним ударом лишила его достойной смерти и радости публичного обличения.
Он не думал, что его умышленно бросят погибать. Кто-нибудь вмешается, если сможет. Он здесь для того, чтобы сразиться со зверем, лучше всех прочих зверей оснащенным для борьбы, способным скорее, чем какой-либо другой, убить человека. И сейчас жизнь Стюарта зависела от него самого. А Тади Бой-Лаймонд, где бы он ни был, по-прежнему беспрепятственно шел к своей цели, все еще свободный и торжествующий.
Порыв ветра закачал последнюю куклу. Кабан услышал шорох и стал кружить вокруг нее. Затем остановился. Тяжелая голова снова повернулась, и маленькие, с красными прожилками глаза стали напряженно искать человека, присутствие которого уловил чуткий нюх. Молодой кабан, гроза лесов, сильно пахнущий зверь, рожденный, чтобы убивать, присел на задние ноги, яростно встряхнулся, нагнул голову, выставив клыки с повисшей на них соломой, и бросился на лучника.
Маргарет Эрскин так резко оглянулась, словно Вельзевул, владыка Аккарона 16), дернул ее за волосы. Она в замешательстве встретила прямой взгляд Джорджа Дугласа, на этот раз приподнявшего брови с подчеркнутым вопросительным выражением. Рядом с ним оставалось свободное место. Стараясь не привлекать внимания, она осторожно оглядела толпу и обнаружила, что вдовствующая королева, вызвавшая своего герольда для каких-то поручений, удержала его рядом с собой. Лаймонд непринужденно примостился у стула Марии де Гиз, отвлекая на себя внимание сидящих поблизости дам, и беспрепятственно наблюдал за Робином Стюартом, который как раз уклонился от первого броска кабана.
Перед Стюартом тоже открывался хороший обзор. Он поднял глаза, тяжело дыша после первого удара, который вскользь задел животное, но не пронзил его шкуру, и обнаружил, что Гелиогабал, светлый, изысканный, равнодушный, в золотистой одежде, сидит в первом ряду, с интересом наблюдая за ним.
Тогда преображенный гневом Робин Стюарт стал сражаться яростно и умело. Смех и оскорбления стихли — толпа начала проявлять сочувствие. Прямого удара лучнику никак не удавалось нанести, но темные пятна на шкуре зверя показывали, как близок Стюарт к цели; его раненая левая рука, его окровавленный дублет и сломанный меч, лежащий на траве, свидетельствовали о стоическом упорстве, которое всегда в нем таилось, проявляясь разве что в низких поступках и привычке ворчать.
К этому времени и человек, и зверь — оба устали от борьбы и потери крови. Кабан, в большей мере, чем Стюарт, поддерживаемый слепой яростью, поскользнулся и заметался по поросшей травой площадке, затем, развернувшись, пригнул голову и снова бросился в атаку.
Настал момент для Генриха закончить схватку, опустить жезл и предоставить лучнику возможность дожидаться казни с почетными ранами, полученными в честном бою. Теперь или никогда! Но лорд д'Обиньи удержал его, да король и сам страстно любил охоту — он так и не прикоснулся к жезлу. Тем временем Стюарт, по примеру римлян, встал на колени, прислонился спиной к стене замка, крепко зажал обеими руками древко копья и стал дожидаться встречи с кабаном. На долю секунды, пока неуклюжее создание набирало скорость, глаза Стюарта поднялись туда, где у перил скопились зрители. Кое-кто из публики в этот решающий момент вскочил на ноги, вытягивая шею. И среди них внезапно оказался герольд Вервассал.
Лицо Стюарта дрогнуло — прерывистый вздох, гримаса ненависти, может, даже подобие улыбки. Затем он весь напрягся, горя от возбуждения: внимание его сосредоточилось на атаке кабана.
Кабан явно обессилел, и поэтому споткнулся в последнюю головокружительную секунду перед ударом копья. Острие вонзилось не в мягкую податливую плоть, а около рыла, и ближайший клык перехватил его — копье скользнуло вбок, впилось в плечо и выпало из влажных рук Стюарта. Брызжущая слюной туша надвигалась на него, в лицо пахнуло зловонным дыханием. Лучник отскочил и теперь стоял безоружный. А кабан, пошатываясь, пробежал вдоль стены дюжину ярдов, развернулся и бросился к нему: зубы зверя скрежетали, древко копья раскачивалось и трепетало на ветру. И тут шотландская королева-мать уронила свой шарфик. Его отнесло на арену, и он, свернувшись гибким кольцом, колыхался на ветру. Серебряная вышивка на кайме сверкала.
— Вы не принесете мне его, господин Кроуфорд? — осведомилась королева.
Минуту, которая, казалось, длилась вечность, Лаймонд не двигался. Стремянка, по которой Бруске спускался на арену, лежала у его ног. Это была несусветная прихоть — но прихоть королевская. Выполнить такой приказ — первая заповедь рыцаря, не подчиниться ему публично не осмелился бы ни один мужчина. Выждав, по его мнению, достаточно, герольд повернулся и поклонился; встретив холодный взгляд из-под приподнятых бровей, Мария де Гиз улыбнулась. Лаймонд перемахнул через перила, спустился по лестнице и остановился на арене, держась за перекладину. Стюарт стоял спиной и не видел его. Кабан тяжело трусил по дальнему концу площадки.
Зверь, в отличие от Стюарта, оглушенного болью и страхом, заметил пришельца и почувствовал его запах. Он бочком, короткими перебежками, приближался к лучнику, останавливаясь, когда копье начинало дрожать в его теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Ряды лучников, охранявших проходы, встретили его суровым молчанием. Горожане, наслушавшись басен, приписывавших ему всевозможные преступления, которых он не совершал, разразилась криками, свистом, оскорблениями и угрозами. Стюарт должен был стать четвертой куклой, и им было наплевать на то, виновен он или нет, главное — нашелся повод вволю посплетничать, а после посмотреть захватывающую казнь. Придворные, в зависимости от их звания и национальности, проявляли нетерпение, гнев, отвращение или просто предвкушали забаву. Лицо вдовствующей королевы превратилось в непроницаемую суровую маску, ведь множество людей смотрели на нее. Запела труба.
Кабан обычно полагается на свою силу и клыки, но не на ноги, короткие и неуклюжие. Чтобы убить его, нужно необычайно крепкое копье, острое, как бритва, с очень прочным упором, чтобы наконечник не погрузился слишком глубоко и человек не оказался бы в пределах досягаемости клыков в тот момент, когда кабан решится на последний, страшный бросок.
У Робина Стюарта в одной руке было именно такое копье, а в другой — меч. А еще за его спиной, незаметные для окружающих, стояли годы службы, когда ежегодно от Рождества до Сретения избранный отряд лучников помогал монарху травить, ловить в сеть и пронзать копьем кабанов. Более того: в нем кипел неистовый, вытеснивший даже страх гнев на судьбу, которая одним ударом лишила его достойной смерти и радости публичного обличения.
Он не думал, что его умышленно бросят погибать. Кто-нибудь вмешается, если сможет. Он здесь для того, чтобы сразиться со зверем, лучше всех прочих зверей оснащенным для борьбы, способным скорее, чем какой-либо другой, убить человека. И сейчас жизнь Стюарта зависела от него самого. А Тади Бой-Лаймонд, где бы он ни был, по-прежнему беспрепятственно шел к своей цели, все еще свободный и торжествующий.
Порыв ветра закачал последнюю куклу. Кабан услышал шорох и стал кружить вокруг нее. Затем остановился. Тяжелая голова снова повернулась, и маленькие, с красными прожилками глаза стали напряженно искать человека, присутствие которого уловил чуткий нюх. Молодой кабан, гроза лесов, сильно пахнущий зверь, рожденный, чтобы убивать, присел на задние ноги, яростно встряхнулся, нагнул голову, выставив клыки с повисшей на них соломой, и бросился на лучника.
Маргарет Эрскин так резко оглянулась, словно Вельзевул, владыка Аккарона 16), дернул ее за волосы. Она в замешательстве встретила прямой взгляд Джорджа Дугласа, на этот раз приподнявшего брови с подчеркнутым вопросительным выражением. Рядом с ним оставалось свободное место. Стараясь не привлекать внимания, она осторожно оглядела толпу и обнаружила, что вдовствующая королева, вызвавшая своего герольда для каких-то поручений, удержала его рядом с собой. Лаймонд непринужденно примостился у стула Марии де Гиз, отвлекая на себя внимание сидящих поблизости дам, и беспрепятственно наблюдал за Робином Стюартом, который как раз уклонился от первого броска кабана.
Перед Стюартом тоже открывался хороший обзор. Он поднял глаза, тяжело дыша после первого удара, который вскользь задел животное, но не пронзил его шкуру, и обнаружил, что Гелиогабал, светлый, изысканный, равнодушный, в золотистой одежде, сидит в первом ряду, с интересом наблюдая за ним.
Тогда преображенный гневом Робин Стюарт стал сражаться яростно и умело. Смех и оскорбления стихли — толпа начала проявлять сочувствие. Прямого удара лучнику никак не удавалось нанести, но темные пятна на шкуре зверя показывали, как близок Стюарт к цели; его раненая левая рука, его окровавленный дублет и сломанный меч, лежащий на траве, свидетельствовали о стоическом упорстве, которое всегда в нем таилось, проявляясь разве что в низких поступках и привычке ворчать.
К этому времени и человек, и зверь — оба устали от борьбы и потери крови. Кабан, в большей мере, чем Стюарт, поддерживаемый слепой яростью, поскользнулся и заметался по поросшей травой площадке, затем, развернувшись, пригнул голову и снова бросился в атаку.
Настал момент для Генриха закончить схватку, опустить жезл и предоставить лучнику возможность дожидаться казни с почетными ранами, полученными в честном бою. Теперь или никогда! Но лорд д'Обиньи удержал его, да король и сам страстно любил охоту — он так и не прикоснулся к жезлу. Тем временем Стюарт, по примеру римлян, встал на колени, прислонился спиной к стене замка, крепко зажал обеими руками древко копья и стал дожидаться встречи с кабаном. На долю секунды, пока неуклюжее создание набирало скорость, глаза Стюарта поднялись туда, где у перил скопились зрители. Кое-кто из публики в этот решающий момент вскочил на ноги, вытягивая шею. И среди них внезапно оказался герольд Вервассал.
Лицо Стюарта дрогнуло — прерывистый вздох, гримаса ненависти, может, даже подобие улыбки. Затем он весь напрягся, горя от возбуждения: внимание его сосредоточилось на атаке кабана.
Кабан явно обессилел, и поэтому споткнулся в последнюю головокружительную секунду перед ударом копья. Острие вонзилось не в мягкую податливую плоть, а около рыла, и ближайший клык перехватил его — копье скользнуло вбок, впилось в плечо и выпало из влажных рук Стюарта. Брызжущая слюной туша надвигалась на него, в лицо пахнуло зловонным дыханием. Лучник отскочил и теперь стоял безоружный. А кабан, пошатываясь, пробежал вдоль стены дюжину ярдов, развернулся и бросился к нему: зубы зверя скрежетали, древко копья раскачивалось и трепетало на ветру. И тут шотландская королева-мать уронила свой шарфик. Его отнесло на арену, и он, свернувшись гибким кольцом, колыхался на ветру. Серебряная вышивка на кайме сверкала.
— Вы не принесете мне его, господин Кроуфорд? — осведомилась королева.
Минуту, которая, казалось, длилась вечность, Лаймонд не двигался. Стремянка, по которой Бруске спускался на арену, лежала у его ног. Это была несусветная прихоть — но прихоть королевская. Выполнить такой приказ — первая заповедь рыцаря, не подчиниться ему публично не осмелился бы ни один мужчина. Выждав, по его мнению, достаточно, герольд повернулся и поклонился; встретив холодный взгляд из-под приподнятых бровей, Мария де Гиз улыбнулась. Лаймонд перемахнул через перила, спустился по лестнице и остановился на арене, держась за перекладину. Стюарт стоял спиной и не видел его. Кабан тяжело трусил по дальнему концу площадки.
Зверь, в отличие от Стюарта, оглушенного болью и страхом, заметил пришельца и почувствовал его запах. Он бочком, короткими перебежками, приближался к лучнику, останавливаясь, когда копье начинало дрожать в его теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93