Знаю, конечно, — с легким презрением ответил Лаймонд. — Боже, неужели ты думал, что это новость для меня? А теперь ты направляешься домой, не так ли?
— Ты прав. — «Забавно получается, — недовольно подумал принц Барроу. — Какой бы гуманный порыв ни руководил мной сегодня, благодарности, похоже, не дождешься». — Я поеду домой после казни, — продолжил он, словно не замечая, как Абернаси вздрогнул от удивления. — Я обязан сделать это для него. По крайней мере, хоть кто-то останется рядом с беднягой, пока он будет страдать. — О'Лайам-Роу не добавил, что на колесе можно жить чуть не четверо суток.
— А женщина? — спросил Лаймонд.
Принц ожидал этого вопроса. Как только обвинение Стюарта против д'Обиньи провалилось, он сразу же понял, что не ведающий жалости Лаймонд ополчится против Уны.
— Судьба этой женщины меня не касается, — сказал О'Лайам-Роу, — и тебя не должна касаться тоже, если не хочешь нажить неприятностей.
— Если ты не пойдешь к ней, мой дорогой, — произнес Лаймонд, будто бы не заметив угрозы, — то можешь быть уверен, что пойду я. Видел ли ты Кормака О'Коннора?
— Я сделал больше того, — ответил О'Лайам-Роу, и его приятный голос разительно изменился, — я виделся с Уной О'Дуайер, и я написал ей письмо, в котором просил ничего не рассказывать ни о лорде д'Обиньи, ни о ее собственном участии в деле.
— Очень благородно с твоей стороны, — едко заметил Лаймонд. — Что ж, теперь его милость может делать все, что ему заблагорассудится?
— Не сомневаюсь, — глубоко вздохнув, сказал О'Лайам-Роу, — что ты или какой-то другой неугомонный парень найдет способ остановить его. Пойди сядь перед его милостью и покажи свои маленькие острые зубки. Может, он даже признается.
— Уна О'Дуайер заранее знала о том, что готовится у Тур-де-Миним, — проговорил Лаймонд. — Если ей известно имя хотя бы одного человека, связанного с д'Обиньи, этого будет достаточно. Ты столь высокого мнения об О'Конноре, что готов уступить ему и даму, и управление родной страной? Или ты боишься, что, добившись женщины, не сможешь ее удержать, и поэтому предпочитаешь отступиться? Впрочем, возможно, ты и прав: объедки с чужого стола.
О'Лайам-Роу вскочил, его светлые глаза сверкали.
— Не смей марать имени дамы, ты, платный шпион, разгребатель дерьма, лижущий чужие следы…
— Чертовски выразительно, — с горечью отметил Лаймонд, — но факты остаются фактами. Разве этот хитрый невежа, закусивший удила, твой идеал принца и любовника? И если меня выведут из игры, что ты намерен делать? Дождаться казни, а затем уехать домой? «Я обязан это сделать для него», — безжалостно передразнил Фрэнсис Кроуфорд. — А для Ирландии ты ничего не обязан сделать? Для себя? Для Уны О'Дуайер?
Принц Барроу приосанился и упрямо вскинул чисто выбритый подбородок.
— Я обязан проявить милосердие и оставить ее в покое, мой глухой и слепой апостол фанатичной службы. Она сама выбрала себе такую жизнь, и лицо ее в синяках, а на руках багровые рубцы.
Удар достиг цели. Принц это понял по тому, как сверкнули глаза Лаймонда.
Выдержав паузу, принц продолжил:
— Пойди и посмотри на нее. Они живут неподалеку. В конце концов, нельзя приготовить яичницу, не разбив…
— Ты оставил ее с ним? — перебил Лаймонд.
— Она не захотела покидать его, — просто ответил О'Лайам-Роу. — Что бы он ни сказал и ни сделал, она со всем согласится.
— Так же, как О'Лайам-Роу. — Лаймонд долго вглядывался в лицо принца, затем встал и в немом отчаянии обрушил кулаки на каменную плиту. — Филим, Филим, любой нормальный мужчина отправился бы туда и наделал бы из его костей рукояток для кинжалов!
— А ее превратил бы в фурию, рыдающую на могиле мученика, — отозвался О'Лайам-Роу, мертвенно побледнев. — Или в объедки со стола какого-нибудь другого мужчины. — Веки его опустились, с привычным рассеянным видом он смотрел в прямую спину Лаймонда. — У меня кое-какие дела. Можешь остаться здесь и поговорить с господином Абернаси, если хочешь. Оставляю вас точить оружие, выпалывать сорняки и рубить древо заблуждений. — Он какое-то время смотрел на обоих, затем покинул комнату. За ним, как тень, последовал Доули.
Лаймонд, обхватив голову руками, продолжал смотреть на огонь.
— Он влюблен в нее до смерти, этот увалень, — с сочувствием заметил Абернаси некоторое время спустя. — Не удивлюсь, если и тебя зацепило.
— Все может быть, — ответил Лаймонд, однако в его голосе не ощущалось любовной страсти.
— Она жила с отцом Кормака, прежде чем досталась ему, — вот почему женщина не бросит его.
— Знаю: но если мы отступимся от нее, — горько усмехнулся Лаймонд, выпрямляясь, — получится так же, как с Фаустиной, — мы потеряем и ее, и империю, что сулят ей в приданое. — Он помедлил, одарив Абернаси самой своей очаровательной улыбкой. — Что бы ты отдал за то, чтобы поменяться со мной местами?
— Ночь в клетке с моей львицей, — спокойно ответил Абернаси. — Вы спасли шкуру Робина Стюарта, но девушке придется пострадать?
— У меня есть запасная карта в рукаве на крайний случай, — заявил Фрэнсис Кроуфорд. — А если уж ты пустился в сравнения, то учти: я не оказал никакой услуги Робину Стюарту сегодня днем и, возможно, не окажу ее Уне О'Дуайер нынешним вечером. Так что милости мои я делю между всеми поровну.
Немного погодя он ушел; выждав некоторое время, смотритель тоже удалился.
О'Лайам-Роу вернулся домой очень поздно и пьяный. На следующий день, явившись с больной головой в замок, он нашел двор в хлопотах: готовился еще один торжественный переезд. Робина Стюарта под усиленной охраной увезли в его последнюю тюрьму в Плесси-Масе, куда в этот же день должен был прибыть сам король.
Новость эту ему сообщил лучник. О'Лайам-Роу остановился в раздумье у караульного помещения, и перед его взором предстали крытые синей черепицей крыши, плавно текущий Мен слева, а впереди — высокий шпиль собора. Неожиданно он услышал, что по булыжнику стучат подковы лошади, скачущей во весь опор, и остался стоять неподвижно, инстинктивно ожидая чего-то.
Всадник, спешившись, стремительно вбежал в караульное помещение и объявил, что Робин Стюарт бежал.
О'Лайам-Роу никогда не испытывал симпатии или сочувствия к этому тяжелому человеку, но отчасти понимал, какой отпечаток оставило в душе Стюарта беспечное прикосновение Кроуфорда из Лаймонда. Первой реакцией принца Барроу на новость были чувство облегчения и даже жалость: жизнь неудачника и изгоя — вот что оставалось теперь Робину Стюарту.
А затем он, ощутив холод в желудке, осознал, чем чреват побег Робина Стюарта: теперь будущие убийцы Марии получили карт-бланш, чтобы закончить свое черное дело.
Глава 3
ШАТОБРИАН: НАМАТРАСНИК, ПОЛНЫЙ СТРУН ОТ АРФ
Женщина, которая испытывает материальные затруднения, предлагает себя за невиданное, труднодостижимое приданое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Ты прав. — «Забавно получается, — недовольно подумал принц Барроу. — Какой бы гуманный порыв ни руководил мной сегодня, благодарности, похоже, не дождешься». — Я поеду домой после казни, — продолжил он, словно не замечая, как Абернаси вздрогнул от удивления. — Я обязан сделать это для него. По крайней мере, хоть кто-то останется рядом с беднягой, пока он будет страдать. — О'Лайам-Роу не добавил, что на колесе можно жить чуть не четверо суток.
— А женщина? — спросил Лаймонд.
Принц ожидал этого вопроса. Как только обвинение Стюарта против д'Обиньи провалилось, он сразу же понял, что не ведающий жалости Лаймонд ополчится против Уны.
— Судьба этой женщины меня не касается, — сказал О'Лайам-Роу, — и тебя не должна касаться тоже, если не хочешь нажить неприятностей.
— Если ты не пойдешь к ней, мой дорогой, — произнес Лаймонд, будто бы не заметив угрозы, — то можешь быть уверен, что пойду я. Видел ли ты Кормака О'Коннора?
— Я сделал больше того, — ответил О'Лайам-Роу, и его приятный голос разительно изменился, — я виделся с Уной О'Дуайер, и я написал ей письмо, в котором просил ничего не рассказывать ни о лорде д'Обиньи, ни о ее собственном участии в деле.
— Очень благородно с твоей стороны, — едко заметил Лаймонд. — Что ж, теперь его милость может делать все, что ему заблагорассудится?
— Не сомневаюсь, — глубоко вздохнув, сказал О'Лайам-Роу, — что ты или какой-то другой неугомонный парень найдет способ остановить его. Пойди сядь перед его милостью и покажи свои маленькие острые зубки. Может, он даже признается.
— Уна О'Дуайер заранее знала о том, что готовится у Тур-де-Миним, — проговорил Лаймонд. — Если ей известно имя хотя бы одного человека, связанного с д'Обиньи, этого будет достаточно. Ты столь высокого мнения об О'Конноре, что готов уступить ему и даму, и управление родной страной? Или ты боишься, что, добившись женщины, не сможешь ее удержать, и поэтому предпочитаешь отступиться? Впрочем, возможно, ты и прав: объедки с чужого стола.
О'Лайам-Роу вскочил, его светлые глаза сверкали.
— Не смей марать имени дамы, ты, платный шпион, разгребатель дерьма, лижущий чужие следы…
— Чертовски выразительно, — с горечью отметил Лаймонд, — но факты остаются фактами. Разве этот хитрый невежа, закусивший удила, твой идеал принца и любовника? И если меня выведут из игры, что ты намерен делать? Дождаться казни, а затем уехать домой? «Я обязан это сделать для него», — безжалостно передразнил Фрэнсис Кроуфорд. — А для Ирландии ты ничего не обязан сделать? Для себя? Для Уны О'Дуайер?
Принц Барроу приосанился и упрямо вскинул чисто выбритый подбородок.
— Я обязан проявить милосердие и оставить ее в покое, мой глухой и слепой апостол фанатичной службы. Она сама выбрала себе такую жизнь, и лицо ее в синяках, а на руках багровые рубцы.
Удар достиг цели. Принц это понял по тому, как сверкнули глаза Лаймонда.
Выдержав паузу, принц продолжил:
— Пойди и посмотри на нее. Они живут неподалеку. В конце концов, нельзя приготовить яичницу, не разбив…
— Ты оставил ее с ним? — перебил Лаймонд.
— Она не захотела покидать его, — просто ответил О'Лайам-Роу. — Что бы он ни сказал и ни сделал, она со всем согласится.
— Так же, как О'Лайам-Роу. — Лаймонд долго вглядывался в лицо принца, затем встал и в немом отчаянии обрушил кулаки на каменную плиту. — Филим, Филим, любой нормальный мужчина отправился бы туда и наделал бы из его костей рукояток для кинжалов!
— А ее превратил бы в фурию, рыдающую на могиле мученика, — отозвался О'Лайам-Роу, мертвенно побледнев. — Или в объедки со стола какого-нибудь другого мужчины. — Веки его опустились, с привычным рассеянным видом он смотрел в прямую спину Лаймонда. — У меня кое-какие дела. Можешь остаться здесь и поговорить с господином Абернаси, если хочешь. Оставляю вас точить оружие, выпалывать сорняки и рубить древо заблуждений. — Он какое-то время смотрел на обоих, затем покинул комнату. За ним, как тень, последовал Доули.
Лаймонд, обхватив голову руками, продолжал смотреть на огонь.
— Он влюблен в нее до смерти, этот увалень, — с сочувствием заметил Абернаси некоторое время спустя. — Не удивлюсь, если и тебя зацепило.
— Все может быть, — ответил Лаймонд, однако в его голосе не ощущалось любовной страсти.
— Она жила с отцом Кормака, прежде чем досталась ему, — вот почему женщина не бросит его.
— Знаю: но если мы отступимся от нее, — горько усмехнулся Лаймонд, выпрямляясь, — получится так же, как с Фаустиной, — мы потеряем и ее, и империю, что сулят ей в приданое. — Он помедлил, одарив Абернаси самой своей очаровательной улыбкой. — Что бы ты отдал за то, чтобы поменяться со мной местами?
— Ночь в клетке с моей львицей, — спокойно ответил Абернаси. — Вы спасли шкуру Робина Стюарта, но девушке придется пострадать?
— У меня есть запасная карта в рукаве на крайний случай, — заявил Фрэнсис Кроуфорд. — А если уж ты пустился в сравнения, то учти: я не оказал никакой услуги Робину Стюарту сегодня днем и, возможно, не окажу ее Уне О'Дуайер нынешним вечером. Так что милости мои я делю между всеми поровну.
Немного погодя он ушел; выждав некоторое время, смотритель тоже удалился.
О'Лайам-Роу вернулся домой очень поздно и пьяный. На следующий день, явившись с больной головой в замок, он нашел двор в хлопотах: готовился еще один торжественный переезд. Робина Стюарта под усиленной охраной увезли в его последнюю тюрьму в Плесси-Масе, куда в этот же день должен был прибыть сам король.
Новость эту ему сообщил лучник. О'Лайам-Роу остановился в раздумье у караульного помещения, и перед его взором предстали крытые синей черепицей крыши, плавно текущий Мен слева, а впереди — высокий шпиль собора. Неожиданно он услышал, что по булыжнику стучат подковы лошади, скачущей во весь опор, и остался стоять неподвижно, инстинктивно ожидая чего-то.
Всадник, спешившись, стремительно вбежал в караульное помещение и объявил, что Робин Стюарт бежал.
О'Лайам-Роу никогда не испытывал симпатии или сочувствия к этому тяжелому человеку, но отчасти понимал, какой отпечаток оставило в душе Стюарта беспечное прикосновение Кроуфорда из Лаймонда. Первой реакцией принца Барроу на новость были чувство облегчения и даже жалость: жизнь неудачника и изгоя — вот что оставалось теперь Робину Стюарту.
А затем он, ощутив холод в желудке, осознал, чем чреват побег Робина Стюарта: теперь будущие убийцы Марии получили карт-бланш, чтобы закончить свое черное дело.
Глава 3
ШАТОБРИАН: НАМАТРАСНИК, ПОЛНЫЙ СТРУН ОТ АРФ
Женщина, которая испытывает материальные затруднения, предлагает себя за невиданное, труднодостижимое приданое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93