Девушка захлопала в ладоши и прыгнула на шею Сидуану, но нам кажется, что поцелуй, который она запечатлела на щеке своего жениха, предназначался скорее капитану.
Глава 36. Инструкции
Прием, оказанный Маку при входе в кардинальский дворец, полностью отличался от утреннего. Очевидно, часовые получили приказ, потому что капитану все отдавали честь и ему даже не пришлось называть свое имя.
Когда он вошел в приемную, лакей доложил: «Господин комендант крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель!»
Мак не сказал ни слова, и с достоинством, но без робости пронес свой новый титул мимо ожидавших приема.
Ришелье по-доброму улыбнулся ему навстречу.
— Ну, господин комендант, чем кончилась ваша экспедиция?
— Удовлетворительно, монсеньор, мы захватили четверых заговорщиков, которых солдаты вашего преосвященства охраняют внизу. Но самый опасный из них, их главарь дон Фелипе…
— Ускользнул от вас? — воскликнул, хмурясь, кардинал.
— Не совсем так, монсеньор, он покончил с собой.
И Мак рассказал все, что произошло.
— Я должен допросить этих людей, — сказал Ришелье. — Господин Мак, благоволите приказать доставить их сюда.
Мак повиновался.
Когда четверо испанцев вошли, они увидели совершенно другого человека, чем капитан несколько минут назад: взгляд его был прозрачен и жесток, лицо строго, а голос тверд.
— Господа, — сказал он, — ваши планы мне известны. Я в курсе вашего заговора и позвал вас сюда с единственной целью: предупредить, что вас ни что не спасет от кары, которая вас ожидает. Первое условие, чтобы воплотить в жизнь замыслы, подобные вашим, это осторожность, вы же вели себя, как малые дети, доверяющие свои тайны первому встречному. К несчастью для вас, в наши времена уже одно великое слово «заговор» многим кружит головы. Следовательно, те, кто участвует в заговоре, должны умереть. И не ждите помилования от короля. Об этом малозначительном деле он даже не узнает: такова моя воля.
Говоря все это, Ришелье смотрел на четырех несчастных взглядом, проникавшим до самой глубины души каждого.
Трое из них были бледны, но головы держали высоко, и в глазах их не было смятения.
Только один дон Хиль дрожал, лицо его было растеряно, и он бросал на кардинала умоляющие взгляды.
Ришелье узнал все, что хотел знать.
— Господин комендант, прикажите отвести этих троих обратно вниз, — сказал он, указывая Маку на дона Гарсию и его товарищей. — А вы сударь, — добавил он, обращаясь к дону Хилю, — останьтесь здесь.
Оставшись наедине с кардиналом, этот трус бросился перед ним на колени, и, умоляюще сложив руки, воскликнул:
— О, сжальтесь, монсеньор, сжальтесь, помилуйте меня. Я ни в чем нс виновен, я просто пришел следом за доном Фелипе, вот и все. Чем я могу склонить к милости ваше преосвященство? Если вам угодно, я уеду, я вернусь в Испанию, я готов оставаться в тюрьме до конца моих дней, но прошу вас, монсеньор, сохраните мне жизнь, только жизнь!
Ришелье с презрением смотрел на жалкого труса, ползавшего у его ног, и на лице его отражалось глубокое отвращение, которое ему внушала подобная низость.
— Прежде всего, — сказал он холодно, — назовите имена своих сообщников.
Дон Хиль встал, в глазах его засветилась надежда, и, полагая, что этим он купит свою жалкую жизнь, он, не колеблясь, назвал всех участников заговора.
Ошибки быть не могло: этот человек говорил искренне; он предавал своих братьев на смерть с радостью, почти что с гордостью.
Ришелье записывал.
Назвав последнее имя, дон Хиль, как бы с сожалением остановился.
Ришелье ударил по колокольчику. Вошел офицер.
— Попросите войти господина коменданта крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель, — сказал кардинал.
Вошел Мак.
— Господин комендант, — сказал Ришелье, — возьмите за труд доставить изменников в Шатле: вот приказ для господина де Гито. Казнь должна состояться сегодня и в самой тюрьме. Ступайте, — добавил он, делая знак дону Хилю следовать за Маком.
— Монсеньор! — с мольбой произнес несчастный, ломая руки, — мне казалось, что ваше преосвященство обещали мне! Умоляю вас, пощадите!
И он снова упал к ногам кардинала.
Ришелье протянул Маку список, который он составил со слов дона Хиля.
— Господин де Гито должен немедленно арестовать заговорщиков, имена которых значатся на этом листе, — продолжал он. — Но совершенно необходимо, чтобы все это было проделано в величайшей тайне.
Несчастный дон Хиль дрожал всем телом и глухо стонал.
Мак вызвал двух гвардейцев, и они скорее вынесли, чем вывели, испанца из рабочего кабинета Ришелье.
— Господин Мак, вернитесь сюда распорядившись относительно этих негодяев. Мне еще нужно с вами поговорить.
Мак поклонился и вышел.
Узкое лицо кардинала еще несколько мгновений сохраняло строгое выражение; казалось, его светлые холодные глаза продолжали следить за действующими лицами той сцены, которая только что разыгралась в его кабинете; потом он чуть заметно пожал плечами и снова углубился в изучение пергаментов, которыми был завален его стол.
Четверть часа спустя он снова принимал Мака.
— Монсеньор, — сказал Мак, — я хочу просить у вашего преосвященства о большой милости.
— О какой, сударь?
— В этот заговор была замешана женщина. И хотя до сих пор имя ее не было ни разу произнесено, я уверен, что ваше преосвященство не забыли ее.
— Я знаю, о ком вы собираетесь говорить, — ответил Ришелье и поморщился.
— Да, монсеньор, я прошу вас помиловать донью Манчу. Она спасла мне жизнь, и я не должен об этом забывать; кроме того, она соблаговолила подарить мне свою любовь, и я был бы в отчаянии, если бы она по моей вине оказалась замешанной в этом деле.
— Но, сударь, то, о чем вы просите, — ответил кардинал, — отнюдь не пустяк. Безусловно, поскольку донья Манча в большой милости у короля, она не может разделить судьбу своих сообщников. Но оставить ее на свободе?… А она не попытается воспользоваться своим влиянием на короля? Положение не из легких, потому что король, безусловно, не простил бы, если бы к женщине, которую он почтил своим вниманием, были бы приняты слишком строгие меры.
— Все это можно уладить, — сказал Мак. — Я видел донью Манчу. Если ваше преосвященство даст ей охранную грамоту, она тут же покинет Париж и уедет в Испанию.
— Вернется в Испанию? — воскликнул кардинал, и на лице его отразилось живейшее удивление. — Как, эта женщина, которая может надеяться на все, потому что ее любит король, согласна пожертвовать своим будущим и своим честолюбием?
— Монсеньор, — ответил Мак, — донья Манча не честолюбива, она просто подчинялась влиянию брата, который хотел воспользоваться ею для осуществления своих замыслов. Донья Манча — настоящая женщина, чувства которой не подчиняются рассудку, а в ее душе нет ни капли расчета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62