Затем нам раздавали анкеты только с вопросами, на которые мы сами должны были отвечать. Под конец мы писали сочинения.
По воскресеньям мы осматривали — в штатском, разумеется, — Мюнхен и окрестности. Мы знали, что нам не следует посещать в военной форме швабингские кабачки в артистическом квартале города, ибо там запросто могли освистать или вышвырнуть нас за дверь. На форму бундесвера смотрели безо всякого удовольствия, а в Мюнхене-Швабинге и подавно.
Я зашел в «Бюргербройкеллер», где когда-то начинал Гитлер свою политическую карьеру. Там подавали жареные колбаски с мюнхенским пивом, а под вечер случались потасовки, хотя никто в военной форме туда не являлся. Если под рукой не было «пруссака» или вообще «пришлого» человека, с которым можно затеять драку, добрые баварцы ссорились между собой, подчас даже из-за «полютюки».
Каждую субботу нас посещал патер, который разъезжал на «фольксвагене» («опеле»), любил выпить у нас в столовой кружку пива и вел с нами душеспасительные беседы. Он принадлежал к числу тех немногих людей, которые ничего не имели против нашей формы и даже горячо за нас заступались. К этому обязывала пастора военно-церковная служба.
Другим видом «обслуживания» были лекции о так называемых правилах житейского поведения. Эти занятия вел протестантский священник. От своего католического собрата он отличался только тем, что носил костюм, галстук и воротничок. В вопросе о ремилитаризации и в своем страхе перед «красной опасностью» они проявляли полное единодушие.
Двое из наших сокурсников сдали обмундирование в каптерку, сложили чемоданы и вернулись к своей гражданской профессии. На их взгляд, бундесверу не хватало «молодцеватости». Скоро обнаружилось, что им нужно было только запастись терпением.
А мы продолжали зубрить, писать тесты и получать отметки. Кто не просил о зачислении в какой-нибудь определенный гарнизон, получал, окончив курсы, назначение через отдел кадров бундесвера в Бонне.
Перед нашим отъездом состоялся прощальный вечер, на котором присутствовал начальник курсов подполковник Даумиллер, один из первых офицеров, принятых в бундесвер, который проходил инструктаж в США. Я очень ценил его за знание дела, за умение передавать свои познания другим, за то, что он был доступен для каждого и никогда не повышал голос, хотя всех держал в руках, К сожалению, я мало встречал таких даумиллеров, но, будь их даже больше, сущность армии — сейчас мне это ясно — не изменилась бы.
Эти «офицеры с душой», как их часто называют, бывали во время войны — правда, в редчайших случаях — фанатичными национал-социалистами.
Однако их образцовое отношение к подчиненным, их чувство товарищества объединяло вокруг них людей в крепко спаянное содружество; солдаты шли за такими командирами в огонь и в воду. Помимо своей воли и сами того не зная, эти «офицеры с душой» не только становились живым руководством к действию, воплотить которое тщетно старались фанатичные приверженцы Гитлера, но и немало способствовали укреплению фашистской системы. В конечном счете роль их в бундесвере нисколько не изменилась.
В те дни, когда я, как и большинство моих сокурсников, восхищался подполковником Даумиллером, я не задумывался над этой проблемой. Тогда я еще верил, что удастся создать демократический бундесвер, если большинство офицерства будет таким, как Даумиллер. Поэтому я, стоя на этой точке зрения, особенно возмущался, когда встречал на своем пути другой тип офицера.
Я был направлен в штаб военно-воздушных сил в Карлсруэ и сначала работал в группе «Инфраструктур» под командой подполковника Шальмайера, бывшего летчика-бомбардировщика, истеричного крикуна со всеми повадками, усвоенными им во время службы в нацистской авиации. В его группе атмосфера была неприятная, этакая смесь старомодно-вежливого обращения с кастовым высокомерием и наглостью военных летчиков.
Нас разместили в маленькой старинной гостинице. Впрочем, как уже упоминалось, штаб военно-воздушных сил в Карлсруэ находился в «Рейхсхофе», напротив центрального вокзала. Обсуждения служебных дел происходили обычно после трапезы, за кофейным столом.
Одна из тем этих бесед особенно запечатлелась у меня в памяти.
Подполковник Шальмайер просил каждого из нас в отдельности направлять ему предложения об изменениях военной формы, которые он собирался передавать по инстанциям. При этом обнаружилось, что он не может обойтись без золотого шитья, канители, серебряного канта, погон, аксельбантов, портупеи и пистолета или кортика.
Он мечтал о роскошной форме военно-воздушных сил, которую ввел Геринг, но побаивался выражать свои чувства перед начальством, поэтому пытался осуществить свои желания через других, заставляя нас писать всякие предложения.
Я был счастлив, когда мог уйти по собственному желанию из группы «Инфраструктур» и был переведен в штаб в «Рейхсхофе» в качестве офицера по связи с прессой.
Мой дебют в качестве офицера по связи с прессой
5 октября 1957 года у завсегдатаев офицерского клуба лица были растерянные, все говорили только об одном: накануне был запущен первый советский спутник на орбиту вокруг Земли.
Газеты были полны сообщений об этом почти невероятном событии, а журналисты изощрялись в самых различных догадках по поводу веса и горючего ракеты.
Для нас отдельные подробности были как будто не так уж важны. Мы считали, что теперь затронуты интересы американцев. Но второй спутник — ровно через месяц — был опять советский. Когда Соединенным Штатам после нескольких неудач при старте удалось наконец 1 февраля 1958 года добиться того, чтобы «Эксплорер-1» оторвался от пусковой установки, с облегчением вздохнули не только американцы. Мы опять занялись своими внутренними делами, к которым, между прочим, относился и перевод в армию начальника отдела кадров бундесвера бригадного генерала Мюллера-Гиллебрандта. У него были трения со Штраусом. В сущности, оба они ставили перед собой одну и ту же стратегическую цель, но средства для достижения этой цели у них были разные. Генерал стремился выдвигать старых офицеров с большим сроком службы и соответственно этому продвигать их, повышая в звании. Штраус же, будучи сторонником новшеств, считал, что длительный срок службы сам по себе не является привилегией, и отдавал предпочтение офицерам, имеющим технический опыт и высшее специальное образование. По его мнению, формирование современной и боеспособной армии идет недостаточно быстро.
Создалась почти такая же ситуация, как когда-то. Расчетливые генералы, которые хотели «ставить наверняка», пытались игнорировать жуликоватого ефрейтора Гитлера. А сейчас генерал стал поперек дороги штатскому — Штраусу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
По воскресеньям мы осматривали — в штатском, разумеется, — Мюнхен и окрестности. Мы знали, что нам не следует посещать в военной форме швабингские кабачки в артистическом квартале города, ибо там запросто могли освистать или вышвырнуть нас за дверь. На форму бундесвера смотрели безо всякого удовольствия, а в Мюнхене-Швабинге и подавно.
Я зашел в «Бюргербройкеллер», где когда-то начинал Гитлер свою политическую карьеру. Там подавали жареные колбаски с мюнхенским пивом, а под вечер случались потасовки, хотя никто в военной форме туда не являлся. Если под рукой не было «пруссака» или вообще «пришлого» человека, с которым можно затеять драку, добрые баварцы ссорились между собой, подчас даже из-за «полютюки».
Каждую субботу нас посещал патер, который разъезжал на «фольксвагене» («опеле»), любил выпить у нас в столовой кружку пива и вел с нами душеспасительные беседы. Он принадлежал к числу тех немногих людей, которые ничего не имели против нашей формы и даже горячо за нас заступались. К этому обязывала пастора военно-церковная служба.
Другим видом «обслуживания» были лекции о так называемых правилах житейского поведения. Эти занятия вел протестантский священник. От своего католического собрата он отличался только тем, что носил костюм, галстук и воротничок. В вопросе о ремилитаризации и в своем страхе перед «красной опасностью» они проявляли полное единодушие.
Двое из наших сокурсников сдали обмундирование в каптерку, сложили чемоданы и вернулись к своей гражданской профессии. На их взгляд, бундесверу не хватало «молодцеватости». Скоро обнаружилось, что им нужно было только запастись терпением.
А мы продолжали зубрить, писать тесты и получать отметки. Кто не просил о зачислении в какой-нибудь определенный гарнизон, получал, окончив курсы, назначение через отдел кадров бундесвера в Бонне.
Перед нашим отъездом состоялся прощальный вечер, на котором присутствовал начальник курсов подполковник Даумиллер, один из первых офицеров, принятых в бундесвер, который проходил инструктаж в США. Я очень ценил его за знание дела, за умение передавать свои познания другим, за то, что он был доступен для каждого и никогда не повышал голос, хотя всех держал в руках, К сожалению, я мало встречал таких даумиллеров, но, будь их даже больше, сущность армии — сейчас мне это ясно — не изменилась бы.
Эти «офицеры с душой», как их часто называют, бывали во время войны — правда, в редчайших случаях — фанатичными национал-социалистами.
Однако их образцовое отношение к подчиненным, их чувство товарищества объединяло вокруг них людей в крепко спаянное содружество; солдаты шли за такими командирами в огонь и в воду. Помимо своей воли и сами того не зная, эти «офицеры с душой» не только становились живым руководством к действию, воплотить которое тщетно старались фанатичные приверженцы Гитлера, но и немало способствовали укреплению фашистской системы. В конечном счете роль их в бундесвере нисколько не изменилась.
В те дни, когда я, как и большинство моих сокурсников, восхищался подполковником Даумиллером, я не задумывался над этой проблемой. Тогда я еще верил, что удастся создать демократический бундесвер, если большинство офицерства будет таким, как Даумиллер. Поэтому я, стоя на этой точке зрения, особенно возмущался, когда встречал на своем пути другой тип офицера.
Я был направлен в штаб военно-воздушных сил в Карлсруэ и сначала работал в группе «Инфраструктур» под командой подполковника Шальмайера, бывшего летчика-бомбардировщика, истеричного крикуна со всеми повадками, усвоенными им во время службы в нацистской авиации. В его группе атмосфера была неприятная, этакая смесь старомодно-вежливого обращения с кастовым высокомерием и наглостью военных летчиков.
Нас разместили в маленькой старинной гостинице. Впрочем, как уже упоминалось, штаб военно-воздушных сил в Карлсруэ находился в «Рейхсхофе», напротив центрального вокзала. Обсуждения служебных дел происходили обычно после трапезы, за кофейным столом.
Одна из тем этих бесед особенно запечатлелась у меня в памяти.
Подполковник Шальмайер просил каждого из нас в отдельности направлять ему предложения об изменениях военной формы, которые он собирался передавать по инстанциям. При этом обнаружилось, что он не может обойтись без золотого шитья, канители, серебряного канта, погон, аксельбантов, портупеи и пистолета или кортика.
Он мечтал о роскошной форме военно-воздушных сил, которую ввел Геринг, но побаивался выражать свои чувства перед начальством, поэтому пытался осуществить свои желания через других, заставляя нас писать всякие предложения.
Я был счастлив, когда мог уйти по собственному желанию из группы «Инфраструктур» и был переведен в штаб в «Рейхсхофе» в качестве офицера по связи с прессой.
Мой дебют в качестве офицера по связи с прессой
5 октября 1957 года у завсегдатаев офицерского клуба лица были растерянные, все говорили только об одном: накануне был запущен первый советский спутник на орбиту вокруг Земли.
Газеты были полны сообщений об этом почти невероятном событии, а журналисты изощрялись в самых различных догадках по поводу веса и горючего ракеты.
Для нас отдельные подробности были как будто не так уж важны. Мы считали, что теперь затронуты интересы американцев. Но второй спутник — ровно через месяц — был опять советский. Когда Соединенным Штатам после нескольких неудач при старте удалось наконец 1 февраля 1958 года добиться того, чтобы «Эксплорер-1» оторвался от пусковой установки, с облегчением вздохнули не только американцы. Мы опять занялись своими внутренними делами, к которым, между прочим, относился и перевод в армию начальника отдела кадров бундесвера бригадного генерала Мюллера-Гиллебрандта. У него были трения со Штраусом. В сущности, оба они ставили перед собой одну и ту же стратегическую цель, но средства для достижения этой цели у них были разные. Генерал стремился выдвигать старых офицеров с большим сроком службы и соответственно этому продвигать их, повышая в звании. Штраус же, будучи сторонником новшеств, считал, что длительный срок службы сам по себе не является привилегией, и отдавал предпочтение офицерам, имеющим технический опыт и высшее специальное образование. По его мнению, формирование современной и боеспособной армии идет недостаточно быстро.
Создалась почти такая же ситуация, как когда-то. Расчетливые генералы, которые хотели «ставить наверняка», пытались игнорировать жуликоватого ефрейтора Гитлера. А сейчас генерал стал поперек дороги штатскому — Штраусу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134