А. Сбытова, созданную на базе ВВС Московского округа, что своими активными действиями авиагруппа причиняет врагу значительный урон: ударами по железнодорожным узлам, станциям и перегонам срывает подвоз боеприпасов, вооружения, горючего; снижает темпы наступления противника, давая тем самым нашим войскам время для перегруппировки, занятия новых рубежей обороны. Ощутимую поддержку с воздуха авиагруппа оказывала 5-й армии, прикрывавшей можайскую оборонительную линию. Время терять было непростительно, и на следующий же день после прибытия в полк я уже слетал для ознакомления с районом, где мне предстояло работать.
В конце ноября — начале декабря сорок первого ;года боевые действия под Москвой приняли предельно ожесточенный характер. В схватках с гитлеровцами наши воины проявляли поистине массовый героизм. Теперь уже во все хрестоматии вошел беспримерный подвиг 28 героев-панфиловцев: у разъезда Дубосеково они остановили пятьдесят вражеских танков. Тогда же мы впервые услышали о панфиловцах, и слова, сказанные политруком Клочковым: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» — стали священной клятвой каждого из нас.
Прошло совсем немного времени — каких-то двадцать дней, — противник потерял в боях 155 тысяч убитыми, свыше 100 тысяч ранеными. Нашими войсками было уничтожено около 800 танков, 300 орудий и минометов, 1500 самолетов. А Гитлер еще надеялся окружить Москву, да так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель не мог уйти из города! Была создана специальная зондеркоманда для массовых убийств москвичей, сформирован специальный инженерный батальон для подрыва Кремля. Геббельс — тот даже распорядился, чтобы в газетах, которым предстояло выйти 2 декабря, было оставлено место — для сообщения о взятии советской столицы.
А на московские вокзалы ночами потянулись поезда с ранеными. Их было много — всех не успевали даже увозить в госпитали. Тогда москвичи брали раненых на санки, на тележки и увозили прямо с вокзала к себе домой — там отогревали. Весь мир следил за исходом напряженной борьбы…
Вечером 4 декабря наш полковой почтальон, как обычно, разносил по землянкам газеты — их мы всегда ждали с нетерпением. Бегло пробежав по колонкам «Известий» — оперативным сводкам с фронтов, — я, помню, остановился на передовой статье. Чем-то взволновала меня та передовица. Спустя годы отыскал ее в библиотечной подшивке, и она словно отбросила меня назад, в тот морозный декабрьский вечер сорок первого — канун нашего контрнаступления под Москвой:
«Пусть проверяет нас время, борьба — ее тяготы и невзгоды не согнут и не сломят нас. Золото очищается в огне, сталь закаляется в огне, человек раскрывается в огне борьбы. Пройдут годы, и, когда наши дети или внуки спросят нас: „Что ты делал в дни войны?“ — каждый из нас, современников Великой Отечественной, должен иметь право ответить, гордо подняв голову:
«Я исполнял свой долг, я бился вместе с народом, я отдавал борьбе все силы свои, все способности и все умение свое, я внес свою лепту в дело нашей победы!»
На следующий день войска левого крыла Калининского фронта, а 6 декабря — ударные группы Западного и Юго-Западного фронтов перешли в контрнаступление. Немцы были застигнуты врасплох: трудно было даже определить: частная ли то операция или контрнаступление? Ведь удар по врагу мы наносили в полосе ни много ни мало от Калинина до Ельца — протяженностью около 1000 километров!
И мне открылась с высоты полета истребителя картина, потрясающая душу. Неустанно била артиллерия. Из лесов вырывался вулканический огонь — это «катюши» вели свою стрельбу десятками полков одновременно. Все горело, искрилось под крылом самолета мириадами вспышек: огонь с тыла, огонь с фронта, огонь справа и слева. Под этой огненной лавой рушились доты и дзоты, заваливались блиндажи, гибли батареи пушек и минометов. Было ясно: пришло время, и решается судьба Москвы. Тяжкий, страшный час…
9 декабря войска нашего, Западного, фронта получили директиву:
«Практика наступления и преследования противника показывает, что некоторые наши части совершенно неправильно ведут бой и вместо стремительного продвижения вперед путем обхода арьергардов противника ведут фронтальный затяжной бой с ним.
Приказываю:
1. Категорически запретить вести фронтальные бои с прикрывающими частями противника, запретить вести фронтальные бои против укрепленных позиций, против арьергардов осгавлять небольшие заслоны и стремительно их обходить, выходя как можно глубже на пути отхода противника.
2. Гнать противника днем и ночью. В случае переутомления частей выделять отряды преследования.
3. Действия наших войск обеспечить противотанковой обороной, разведкой и постоянным охранением, имея в виду, что противник при отходе будет искать случая контратаковать.
Жуков».
И наши войска гнали немцев, не давая им опомниться. 13 декабря весь мир облетело сообщение о разгроме под Москвой фланговых группировок гитлеровской армии. Немцы понесли большие потери в живой силе и технике. А мы освободили около 400 населенных пунктов!
Сообщение о первых результатах контрнаступления Красной Армии широко комментировалось мировой печатью. 15 декабря английская газета «Тайме» в редакционном обзоре под заголовком «Победа русских» отмечала: «Москва явилась серьезной проверкой людей, техники и командования, тяжелым испытанием, которое русские выдержали лучше, нежели их противник».
А вот что писали солдаты, которым гитлеровская пропаганда после взятия Москвы обещала красивый отдых. «В настоящее время у нас опять творится нечто дикое. Нам беспрерывно досаждают русские летчики. Превосходство немецкой авиации в данный момент опять почти незаметно. Вчера десять русских истребителей на бреющем полете напали на нас в открытом поле. Могу тебе сказать, что мне было весьма не по себе…» — так ефрейтор Ганс Бергомозер делился впечатлениями о войне в России со своей невестой. А эти строки из письма ефрейтора А. Шахнера: «Чувствую себя теперь препаршиво в этой ужасной России. За это время я пережил страшные вещи. У канала Москва — Волга встретили страшное сопротивление русских, русские самолеты. Никогда я не видел их в таком количестве, как здесь. Русские здорово обкладывают нас. Под нажимом русских началось наше отступление. Просто вспомнить о нем не решаюсь. То, что здесь совершили с нами, словами описать невозможно. Преследуемые русскими на земле и с воздуха, рассеянные, окруженные, мы мчались назад по четыре-пять автомобилей в ряд… Противник упорен и ожесточен. У русских много оружия. Выработали они его невероятное количество. Народ здесь сражается фанатически, не останавливаясь ни перед чем, лишь бы уничтожить нас…»
И солдаты и генералы вермахта причины своего поражения под Москвой пытались объяснить то русской зимой, то бездорожьем, то «невероятным количеством» техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
В конце ноября — начале декабря сорок первого ;года боевые действия под Москвой приняли предельно ожесточенный характер. В схватках с гитлеровцами наши воины проявляли поистине массовый героизм. Теперь уже во все хрестоматии вошел беспримерный подвиг 28 героев-панфиловцев: у разъезда Дубосеково они остановили пятьдесят вражеских танков. Тогда же мы впервые услышали о панфиловцах, и слова, сказанные политруком Клочковым: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» — стали священной клятвой каждого из нас.
Прошло совсем немного времени — каких-то двадцать дней, — противник потерял в боях 155 тысяч убитыми, свыше 100 тысяч ранеными. Нашими войсками было уничтожено около 800 танков, 300 орудий и минометов, 1500 самолетов. А Гитлер еще надеялся окружить Москву, да так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель не мог уйти из города! Была создана специальная зондеркоманда для массовых убийств москвичей, сформирован специальный инженерный батальон для подрыва Кремля. Геббельс — тот даже распорядился, чтобы в газетах, которым предстояло выйти 2 декабря, было оставлено место — для сообщения о взятии советской столицы.
А на московские вокзалы ночами потянулись поезда с ранеными. Их было много — всех не успевали даже увозить в госпитали. Тогда москвичи брали раненых на санки, на тележки и увозили прямо с вокзала к себе домой — там отогревали. Весь мир следил за исходом напряженной борьбы…
Вечером 4 декабря наш полковой почтальон, как обычно, разносил по землянкам газеты — их мы всегда ждали с нетерпением. Бегло пробежав по колонкам «Известий» — оперативным сводкам с фронтов, — я, помню, остановился на передовой статье. Чем-то взволновала меня та передовица. Спустя годы отыскал ее в библиотечной подшивке, и она словно отбросила меня назад, в тот морозный декабрьский вечер сорок первого — канун нашего контрнаступления под Москвой:
«Пусть проверяет нас время, борьба — ее тяготы и невзгоды не согнут и не сломят нас. Золото очищается в огне, сталь закаляется в огне, человек раскрывается в огне борьбы. Пройдут годы, и, когда наши дети или внуки спросят нас: „Что ты делал в дни войны?“ — каждый из нас, современников Великой Отечественной, должен иметь право ответить, гордо подняв голову:
«Я исполнял свой долг, я бился вместе с народом, я отдавал борьбе все силы свои, все способности и все умение свое, я внес свою лепту в дело нашей победы!»
На следующий день войска левого крыла Калининского фронта, а 6 декабря — ударные группы Западного и Юго-Западного фронтов перешли в контрнаступление. Немцы были застигнуты врасплох: трудно было даже определить: частная ли то операция или контрнаступление? Ведь удар по врагу мы наносили в полосе ни много ни мало от Калинина до Ельца — протяженностью около 1000 километров!
И мне открылась с высоты полета истребителя картина, потрясающая душу. Неустанно била артиллерия. Из лесов вырывался вулканический огонь — это «катюши» вели свою стрельбу десятками полков одновременно. Все горело, искрилось под крылом самолета мириадами вспышек: огонь с тыла, огонь с фронта, огонь справа и слева. Под этой огненной лавой рушились доты и дзоты, заваливались блиндажи, гибли батареи пушек и минометов. Было ясно: пришло время, и решается судьба Москвы. Тяжкий, страшный час…
9 декабря войска нашего, Западного, фронта получили директиву:
«Практика наступления и преследования противника показывает, что некоторые наши части совершенно неправильно ведут бой и вместо стремительного продвижения вперед путем обхода арьергардов противника ведут фронтальный затяжной бой с ним.
Приказываю:
1. Категорически запретить вести фронтальные бои с прикрывающими частями противника, запретить вести фронтальные бои против укрепленных позиций, против арьергардов осгавлять небольшие заслоны и стремительно их обходить, выходя как можно глубже на пути отхода противника.
2. Гнать противника днем и ночью. В случае переутомления частей выделять отряды преследования.
3. Действия наших войск обеспечить противотанковой обороной, разведкой и постоянным охранением, имея в виду, что противник при отходе будет искать случая контратаковать.
Жуков».
И наши войска гнали немцев, не давая им опомниться. 13 декабря весь мир облетело сообщение о разгроме под Москвой фланговых группировок гитлеровской армии. Немцы понесли большие потери в живой силе и технике. А мы освободили около 400 населенных пунктов!
Сообщение о первых результатах контрнаступления Красной Армии широко комментировалось мировой печатью. 15 декабря английская газета «Тайме» в редакционном обзоре под заголовком «Победа русских» отмечала: «Москва явилась серьезной проверкой людей, техники и командования, тяжелым испытанием, которое русские выдержали лучше, нежели их противник».
А вот что писали солдаты, которым гитлеровская пропаганда после взятия Москвы обещала красивый отдых. «В настоящее время у нас опять творится нечто дикое. Нам беспрерывно досаждают русские летчики. Превосходство немецкой авиации в данный момент опять почти незаметно. Вчера десять русских истребителей на бреющем полете напали на нас в открытом поле. Могу тебе сказать, что мне было весьма не по себе…» — так ефрейтор Ганс Бергомозер делился впечатлениями о войне в России со своей невестой. А эти строки из письма ефрейтора А. Шахнера: «Чувствую себя теперь препаршиво в этой ужасной России. За это время я пережил страшные вещи. У канала Москва — Волга встретили страшное сопротивление русских, русские самолеты. Никогда я не видел их в таком количестве, как здесь. Русские здорово обкладывают нас. Под нажимом русских началось наше отступление. Просто вспомнить о нем не решаюсь. То, что здесь совершили с нами, словами описать невозможно. Преследуемые русскими на земле и с воздуха, рассеянные, окруженные, мы мчались назад по четыре-пять автомобилей в ряд… Противник упорен и ожесточен. У русских много оружия. Выработали они его невероятное количество. Народ здесь сражается фанатически, не останавливаясь ни перед чем, лишь бы уничтожить нас…»
И солдаты и генералы вермахта причины своего поражения под Москвой пытались объяснить то русской зимой, то бездорожьем, то «невероятным количеством» техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96