в Польше-то Савицких, как у нас Сидоровых!
— Идут, — объясняю, — с нами наступает целая армада — Армия Людова!
Тогда ксендз перешел на шепот, и тут у меня брови на лоб поползли: оказалось, что под нами, в подвале, сидит человек двести вооруженных до зубов немецких солдат.
— Я не знаю, как мне быть, — продолжает ксендз и показывает на кованую железную дверь с громадным засовом. — Третий день их не кормлю, а они молчат.
— Но как ты загнал туда столько фашистов? — удивился я.
— Это просто было, — улыбается ксендз. — Стояла у нас здесь немецкая часть. Узнали немцы о моих запасах в подвале костела и устроили там обед. Вошли с оружием, зажгли свечи и принялись за копченые колбасы, окорока да виноградное вино! Пока пили, я их и запер. Наверху был один только солдат — дежурил на телефоне. Его мы оглушили…
Ксендз начинал нравиться мне.
— Но как же: святой отец — и оглушил? — решил все-таки выяснить я всю историю до конца.
— Это, пан Савицкий, совсем просто было, — отвечает ксендз. — Моя Ядвига подошла к нему, принялась кокетничать, а я в это время куском трубы от водопровода и стукнул его по голове. Он до сих пор там лежит, правда, живой. Мы с Ядвигой связали его…
«Что же делать? — задумался я, — надо как-то решать». На всякий случай распоряжаюсь поставить два танка напротив костела, пушки их направляем прямо на выход из подвала, и через кованую дверь начинаю переговоры. Слышно плохо, но, похоже, немцы готовы сдаться на милость победителя.
— Давай! — решительно командую ксендзу. Он не без труда открыл засов, потом отпер большим ключом внутренний замок — дверь тяжело, со скрипом распахнулась, и вот первыми показались из темноты подвала офицеры. Мои автоматчики прямо у выхода обыскали каждого: оружие отобрали, а потом согнали всех во двор костела. Эх и наглые же это были головорезы! Надменно так выстроились, словно не в плен попали, а на какой-то смотр. Выяснилось: компания сия ни больше ни меньше — эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова»!
Подъехал комдив наших танкистов. Держим с ним военный совет — как быть с этими разбойниками. Коль сдались в плен — теперь, действительно, хоть снова за орган садись да концерты по заявкам гоняй, пока пехота не подойдет. «Ахнуть бы по гадам из всех мортир!» — подмывало невольно. Но тут командиру танковой дивизии приходит простое и четкое решение:
— Пусть посидят в подвале — ну их к черту! Мне боевую задачу выполнять надо, а не выгуливать этих собак!..
Я с такой идеей был солидарен. Так что осмотрели мы тот подвал — не подвал, а целый конференц-зал! — все, чем подкопы можно было вести, убрали и загнали фашистов на старое место.
Чтобы смирно себя вели, дверь мы решили заминировать. При этом одному из старших офицеров «Мертвой головы» популярно объяснили, что произойдет, если его приятели вздумают ломиться наружу. Ксендза, когда установили мину, я попросил собрать всех его работников. Он сказал, что при костеле остался один. Тогда ему напомнили о Ядвиге. И вот пришла удивительной красоты полька. Речь с красавицей я повел по-военному кратко и жестко:
— Вход заминирован! Немцев здесь держать до прихода основных сил. За отступление от наших указаний — смерть!..
Девушка как-то по-доброму посмотрела на меня, мягко улыбнулась и спросила: «Цо пан мови?» Я тут понял, что в своей классово-непримиримой бдительности чуточку перегнул, вскочил в танк — и был таков.
В эти дни штаб 3-го истребительного авиакорпуса получил приказ часть своих сил направить на север, в Восточную Померанию. Случилось так, что наши соседи — войска 2-го Белорусского фронта — продвинулись на северо-запад, в район Эльбинга.
Между двумя фронтами получился разрыв, что и решили использовать гитлеровцы. Сосредоточив крупные силы в Восточной Померании, они готовились нанести контрудар с севера — во фланг 1-го Белорусского фронта.
Командующий маршал Г. К. Жуков принял тогда решение часть ударной группировки и армии второго эшелона ввести в сражение на правом крыле фронта. С полками, поддерживающими наступление армий на севере, я в основном тогда и работал. Надо сказать, немцы мало того, что сосредоточили в Восточной Померании до 35 своих наземных дивизий, для их поддержки они выделили около 400 боевых самолетов, из которых больше половины составляли истребители. Наша авиация, чтобы облегчить наземным войскам прорыв обороны противника, должна была разрушить опорные пункты Альтенведель, Штайнберг, Клайн Зильбер, Фалькенвальде, Гюнтерсберг, Рафенштайн. И летчики 16-й воздушной задание это выполнили добросовестно: потребовался 851 самолето-вылет, чтобы все опорные пункты были уничтожены.
1 марта началось наступление войск правого крыла 1-го Белорусского фронта. Истребители нашего 3-го авиакорпуса, 6-го и 13-го авиакорпусов прикрывали пехоту, боевые порядки 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, вели разведку, охотились за самолетами 6-го воздушного флота гитлеровцев.
На третий день наступления танкисты прорвались в район Гросс-Радова. Немцы отходили на север…
В памяти от тех дней сохранилось многое. Расскажу об одном из боевых вылетов. Предстояло лететь в район Штеттина. Взлетели парой. Мой ведомый — старший лейтенант Е. А. Донченко — летчик был молодой, еще недостаточно опытный, и командир полка майор А. Е. Рубахин не сразу решился отправить его на задание с командиром корпуса. Что ни говори, ведомый — щит ведущего. Но я любил летать с молодыми пилотами. Скидок на молодость парням не делал: противник ведь не интересуется, кто в его прицеле, молодой или пожилой. Зато я знал наверняка: удержится летчик в паре — не в парадном строю, а в дерзких боевых маневрах, когда навязываешь свою волю противнику сильному, коварному, — получится из него настоящий боец!
Так что взлетели мы с Донченко, прошли немного, и вижу, наперерез нам летят «фоккеры». Двумя группами — по десять-двенадцать самолетов — чинно так летят, самоуверенно. Принимаю решение ударить.
Имея тогда преимущество в высоте, с полупереворота бросил я свою машину в атаку, прорвался сквозь огненные кружева трасс и короткой очередью срезал ведущего группы. Задымил «фока», зачадил, как паровоз Стефенсона! Но в боевой обстановке не до батальных пейзажей с дымами. Эмоции, понятно, играют, от этого в бою не избавиться: сердце-то летчика не броне-спинка, которая прикрывает его в кабине от пуль да снарядов. Однако опытный боец волю своим чувствам дает потом, на земле. А пока он в небе — следит за обстановкой, ищет врага. Бой и быстротечен, и коварно изменчив. Только что ты сбил — и на коне! — а через секунду огненные трассы противника полосуют твою машину, и уже нет спасенья…
В том боевом вылете мой ведомый с честью выдержал трудный экзамен. Вовремя заметив пару «мессершмиттов», которые подкрадывались к нам со стороны, старший лейтенант Донченко предупредил меня, а уж дальше все — дело техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Идут, — объясняю, — с нами наступает целая армада — Армия Людова!
Тогда ксендз перешел на шепот, и тут у меня брови на лоб поползли: оказалось, что под нами, в подвале, сидит человек двести вооруженных до зубов немецких солдат.
— Я не знаю, как мне быть, — продолжает ксендз и показывает на кованую железную дверь с громадным засовом. — Третий день их не кормлю, а они молчат.
— Но как ты загнал туда столько фашистов? — удивился я.
— Это просто было, — улыбается ксендз. — Стояла у нас здесь немецкая часть. Узнали немцы о моих запасах в подвале костела и устроили там обед. Вошли с оружием, зажгли свечи и принялись за копченые колбасы, окорока да виноградное вино! Пока пили, я их и запер. Наверху был один только солдат — дежурил на телефоне. Его мы оглушили…
Ксендз начинал нравиться мне.
— Но как же: святой отец — и оглушил? — решил все-таки выяснить я всю историю до конца.
— Это, пан Савицкий, совсем просто было, — отвечает ксендз. — Моя Ядвига подошла к нему, принялась кокетничать, а я в это время куском трубы от водопровода и стукнул его по голове. Он до сих пор там лежит, правда, живой. Мы с Ядвигой связали его…
«Что же делать? — задумался я, — надо как-то решать». На всякий случай распоряжаюсь поставить два танка напротив костела, пушки их направляем прямо на выход из подвала, и через кованую дверь начинаю переговоры. Слышно плохо, но, похоже, немцы готовы сдаться на милость победителя.
— Давай! — решительно командую ксендзу. Он не без труда открыл засов, потом отпер большим ключом внутренний замок — дверь тяжело, со скрипом распахнулась, и вот первыми показались из темноты подвала офицеры. Мои автоматчики прямо у выхода обыскали каждого: оружие отобрали, а потом согнали всех во двор костела. Эх и наглые же это были головорезы! Надменно так выстроились, словно не в плен попали, а на какой-то смотр. Выяснилось: компания сия ни больше ни меньше — эсэсовцы из дивизии «Мертвая голова»!
Подъехал комдив наших танкистов. Держим с ним военный совет — как быть с этими разбойниками. Коль сдались в плен — теперь, действительно, хоть снова за орган садись да концерты по заявкам гоняй, пока пехота не подойдет. «Ахнуть бы по гадам из всех мортир!» — подмывало невольно. Но тут командиру танковой дивизии приходит простое и четкое решение:
— Пусть посидят в подвале — ну их к черту! Мне боевую задачу выполнять надо, а не выгуливать этих собак!..
Я с такой идеей был солидарен. Так что осмотрели мы тот подвал — не подвал, а целый конференц-зал! — все, чем подкопы можно было вести, убрали и загнали фашистов на старое место.
Чтобы смирно себя вели, дверь мы решили заминировать. При этом одному из старших офицеров «Мертвой головы» популярно объяснили, что произойдет, если его приятели вздумают ломиться наружу. Ксендза, когда установили мину, я попросил собрать всех его работников. Он сказал, что при костеле остался один. Тогда ему напомнили о Ядвиге. И вот пришла удивительной красоты полька. Речь с красавицей я повел по-военному кратко и жестко:
— Вход заминирован! Немцев здесь держать до прихода основных сил. За отступление от наших указаний — смерть!..
Девушка как-то по-доброму посмотрела на меня, мягко улыбнулась и спросила: «Цо пан мови?» Я тут понял, что в своей классово-непримиримой бдительности чуточку перегнул, вскочил в танк — и был таков.
В эти дни штаб 3-го истребительного авиакорпуса получил приказ часть своих сил направить на север, в Восточную Померанию. Случилось так, что наши соседи — войска 2-го Белорусского фронта — продвинулись на северо-запад, в район Эльбинга.
Между двумя фронтами получился разрыв, что и решили использовать гитлеровцы. Сосредоточив крупные силы в Восточной Померании, они готовились нанести контрудар с севера — во фланг 1-го Белорусского фронта.
Командующий маршал Г. К. Жуков принял тогда решение часть ударной группировки и армии второго эшелона ввести в сражение на правом крыле фронта. С полками, поддерживающими наступление армий на севере, я в основном тогда и работал. Надо сказать, немцы мало того, что сосредоточили в Восточной Померании до 35 своих наземных дивизий, для их поддержки они выделили около 400 боевых самолетов, из которых больше половины составляли истребители. Наша авиация, чтобы облегчить наземным войскам прорыв обороны противника, должна была разрушить опорные пункты Альтенведель, Штайнберг, Клайн Зильбер, Фалькенвальде, Гюнтерсберг, Рафенштайн. И летчики 16-й воздушной задание это выполнили добросовестно: потребовался 851 самолето-вылет, чтобы все опорные пункты были уничтожены.
1 марта началось наступление войск правого крыла 1-го Белорусского фронта. Истребители нашего 3-го авиакорпуса, 6-го и 13-го авиакорпусов прикрывали пехоту, боевые порядки 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, вели разведку, охотились за самолетами 6-го воздушного флота гитлеровцев.
На третий день наступления танкисты прорвались в район Гросс-Радова. Немцы отходили на север…
В памяти от тех дней сохранилось многое. Расскажу об одном из боевых вылетов. Предстояло лететь в район Штеттина. Взлетели парой. Мой ведомый — старший лейтенант Е. А. Донченко — летчик был молодой, еще недостаточно опытный, и командир полка майор А. Е. Рубахин не сразу решился отправить его на задание с командиром корпуса. Что ни говори, ведомый — щит ведущего. Но я любил летать с молодыми пилотами. Скидок на молодость парням не делал: противник ведь не интересуется, кто в его прицеле, молодой или пожилой. Зато я знал наверняка: удержится летчик в паре — не в парадном строю, а в дерзких боевых маневрах, когда навязываешь свою волю противнику сильному, коварному, — получится из него настоящий боец!
Так что взлетели мы с Донченко, прошли немного, и вижу, наперерез нам летят «фоккеры». Двумя группами — по десять-двенадцать самолетов — чинно так летят, самоуверенно. Принимаю решение ударить.
Имея тогда преимущество в высоте, с полупереворота бросил я свою машину в атаку, прорвался сквозь огненные кружева трасс и короткой очередью срезал ведущего группы. Задымил «фока», зачадил, как паровоз Стефенсона! Но в боевой обстановке не до батальных пейзажей с дымами. Эмоции, понятно, играют, от этого в бою не избавиться: сердце-то летчика не броне-спинка, которая прикрывает его в кабине от пуль да снарядов. Однако опытный боец волю своим чувствам дает потом, на земле. А пока он в небе — следит за обстановкой, ищет врага. Бой и быстротечен, и коварно изменчив. Только что ты сбил — и на коне! — а через секунду огненные трассы противника полосуют твою машину, и уже нет спасенья…
В том боевом вылете мой ведомый с честью выдержал трудный экзамен. Вовремя заметив пару «мессершмиттов», которые подкрадывались к нам со стороны, старший лейтенант Донченко предупредил меня, а уж дальше все — дело техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96