Мы с Бретонцем гребли достаточно ровно и мощно, Матуретт тоже не плошал. И чем ближе к середине реки, тем сильнее ощущалось, как подталкивает нас течение. Вот мы уже заскользили по воде легко и быстро. Течение набирало силу каждые полчаса, и нас несло все стремительней. Часов через шесть мы подошли совсем близко к острову и взяли курс прямо на него — темную сплошную полосу прямо посередине реки. Ночь была не очень темная, но увидеть нас с этого расстояния было практически невозможно, тем более что над водой поднимался туман. Мы подошли еще ближе. Когда очертания скал стали совсем отчетливы. Бретонец торопливо пересел в свое каноэ и отплыл, пробормотав:
— Удачи вам, ребята!
— Спасибо!
— Да ладно, чего там...
Нас несло прямо на остров. Я судорожно пытался выровнять лодку, но это не удавалось, течением нас несло прямо в заросли. Мы врезались в них с такой силой, что, если бы угодили в скалу, а не в листья и ветки, лодка бы непременно разбилась вдребезги и мы потеряли бы все наши припасы. Матуретт спрыгнул в воду и начал толкать лодку под сплошной навес растительности. Он толкал и толкал, и наконец мы остановились и, привязали лодку к ветке. Хлебнув немного рому, я вышел на берег один, оставив товарищей ждать.
Я шел, держа в руке компас. Обломил по дороге несколько веток и привязал к ним тряпичные полоски, специально с этой целью заготовленные из куска мешковины. Наконец впереди просветлело, и внезапно я увидел три хижины и услышал голоса. Я направился туда, не зная, как дать о себе знать. Подумав, что будет лучше, если они меня сами заметят, я решил закурить. В ту же секунду, как я чиркнул спичкой, откуда-то с лаем выскочила маленькая собачонка и запрыгала, стараясь вцепиться мне в ногу. «Не дай Бог, прокаженная, — подумал я. — Впрочем, что за глупости, у собак не бывает проказы».
— Кто там? Марсель, это ты?
— Я беглый.
— Чего ты тут потерял? Хочешь спереть что-нибудь? У нас нет ничего лишнего.
— Да нет. Мне нужна ваша помощь.
— За так или за бабки?
— Заткни пасть, Кукушка! — из хижины показались четыре тени. — Иди сюда, браток, только медленно. Держу пари, ты тот самый тип с ружьем. Если пришел с ним, клади на землю. Здесь тебе нечего бояться.
— Да, это я. Только никакого ружья у меня нет.
Я шагнул вперед и вскоре приблизился к ним. Было темно, и лиц я не различал. И, как полный дурак, протянул им руку. Но только ее никто не взял. Лишь чуть позже до меня дошло, каким неверным с моей стороны был этот жест. Они не хотели заражать меня.
— Идем в хижину, — сказал Кукушка. Хижину освещала масляная лампа, стоявшая на столе. — Садись.
Я сел на плетеный табурет. Кукушка зажег еще три лампы и одну поставил на стол прямо передо мной. Дым от фитиля тошнотворно вонял кокосовым маслом. Я сидел, остальные пятеро стояли. Я все еще толком не различал их лиц. Только мое было освещено, чего, собственно, они и добивались. Тот же голос, что приказал Кукушке заткнуться, произнес:
— Эй, Угорь, ступай в дом и спроси, вести его туда или нет. И не тяни с ответом. Особенно если Туссен скажет «да». Выпивки у нас тут нет, приятель. Вот разве что сырое яичко. — И он подтолкнул ко мне корзину, полную яиц.
— Нет, спасибо.
Тут один из них подошел совсем близко и присел по правую руку, и я впервые увидел лицо прокаженного. Оно было ужасно, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвернуться и не выказать свои чувства. Плоть и даже кости носа были совершенно изъедены болезнью — вместо носа была просто дырка в центре лица. Именно дырка, а не две. Одна огромная, как двухфранковая монета, дыра. Нижняя губа с правой стороны тоже была изъедена. Из этого отверстия торчали три длинных желтых зуба, и было видно, как они входят в голую кость верхней челюсти. Только одно ухо. Он опустил перевязанную правую руку на стол. На левой осталось всего два пальца, которыми он сжимал толстую сигару. Наверняка самокрутку, изготовленную из недосушенного листа — она была зеленоватого оттенка. Веко сохранилось лишь на левом глазу, а на правом отсутствовало вовсе. Глубокий шрам тянулся от этого глаза вверх и терялся в густых седых волосах. Хриплым голосом он сказал:
— Мы поможем тебе, приятель. Не стоит долго торчать в Гвиане. Иначе с тобой случится то же, что и со мной. А мне бы этого не хотелось...
— Спасибо.
— Здесь меня зовут Жан Бесстрашный. Я из Парижа. Был здоровее, красивее и сильнее тебя, пока не попал на каторгу. Десять лет — и посмотри, что со мной стало.
— Тебя что, не лечили?
— Почему же, лечили... После того как начали делать инъекции из масла шомогра, стало лучше. Вот, взгляни! — Он повернулся ко мне левой стороной. — Здесь уже подсыхает.
Мне стало невероятно жаль этого человека. И я протянул руку, желая дружеским жестом коснуться его щеки. Он отпрянул и сказал.
— Спасибо, что не побрезговал. Но вот тебе совет: никогда не дотрагивайся до больного, не ешь и не пей из одной с ним миски.
— Где тот тип, про которого вы говорили?
В дверях возникла тень человека — крошечного, прямо карлика.
— Туссен и другие хотят его видеть. Ведите его. Жан Бесстрашный поднялся и сказал:
— Иди за мной!
И мы вышли в темноту — четыре или пять человек впереди, затем я с Жаном потом остальные. Минуты через три мы вышли на широкую открытую поляну, освещенную луной, нечто вроде площади посреди поселка, В центре поляны стоял дом. Два его окна светились. У дверей нас поджидало человек двадцать. Мы приблизились к ним. Они посторонились и дали нам пройти Огромная прямоугольная комната метров сорок квадратных, с выложенным из крупных камней камином, освещалась двумя большими керосиновыми лампами. В кресле сидел человек без возраста, с белым как мел лицом. Позади на скамье — еще человек пять-шесть, Глаза у сидевшего в кресле оказались глубокими и черными, когда он взглянул на меня и сказал:
— Я — Туссен Корсиканец, а ты, должно быть, Папийон.
— Да.
— Новости распространяются тут быстро, порой быстрей, чем бегает человек. Где вы оставили ружье?
— Бросили в реку.
— Где?
— Прямо против больничной стены, там, где спрыгнули.
— Так, выходит, его можно достать?
— Наверное, там неглубоко.
— А ты откуда знаешь?
— Нам пришлось втаскивать раненого товарища в одну.
— А что с ним?
— Сломал ногу.
— Вы ему помогли?
— Расщепили ветку и наложили нечто вроде шины.
— Болит?
— Да.
— А где он?
— В лодке.
— Ты скачал, что пришел за помощью. Что тебе надо?
— Нам нужна лодка.
— Ты хочешь, чтобы мы дали тебе лодку?
— Да. Я заплачу.
— Ладно, продам тебе свою. Отличная лодка, совершенно новая. На той неделе спер в Альбине. Это не лодка, это лайнер! Там только одной вещи недостает, киля. С самого начала не было Но за пару часов мы тебе его поставим. Зато все остальное есть — руль, румпель, четырехметровая мачта из железного дерева и совершенно новенький полотняный парус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Удачи вам, ребята!
— Спасибо!
— Да ладно, чего там...
Нас несло прямо на остров. Я судорожно пытался выровнять лодку, но это не удавалось, течением нас несло прямо в заросли. Мы врезались в них с такой силой, что, если бы угодили в скалу, а не в листья и ветки, лодка бы непременно разбилась вдребезги и мы потеряли бы все наши припасы. Матуретт спрыгнул в воду и начал толкать лодку под сплошной навес растительности. Он толкал и толкал, и наконец мы остановились и, привязали лодку к ветке. Хлебнув немного рому, я вышел на берег один, оставив товарищей ждать.
Я шел, держа в руке компас. Обломил по дороге несколько веток и привязал к ним тряпичные полоски, специально с этой целью заготовленные из куска мешковины. Наконец впереди просветлело, и внезапно я увидел три хижины и услышал голоса. Я направился туда, не зная, как дать о себе знать. Подумав, что будет лучше, если они меня сами заметят, я решил закурить. В ту же секунду, как я чиркнул спичкой, откуда-то с лаем выскочила маленькая собачонка и запрыгала, стараясь вцепиться мне в ногу. «Не дай Бог, прокаженная, — подумал я. — Впрочем, что за глупости, у собак не бывает проказы».
— Кто там? Марсель, это ты?
— Я беглый.
— Чего ты тут потерял? Хочешь спереть что-нибудь? У нас нет ничего лишнего.
— Да нет. Мне нужна ваша помощь.
— За так или за бабки?
— Заткни пасть, Кукушка! — из хижины показались четыре тени. — Иди сюда, браток, только медленно. Держу пари, ты тот самый тип с ружьем. Если пришел с ним, клади на землю. Здесь тебе нечего бояться.
— Да, это я. Только никакого ружья у меня нет.
Я шагнул вперед и вскоре приблизился к ним. Было темно, и лиц я не различал. И, как полный дурак, протянул им руку. Но только ее никто не взял. Лишь чуть позже до меня дошло, каким неверным с моей стороны был этот жест. Они не хотели заражать меня.
— Идем в хижину, — сказал Кукушка. Хижину освещала масляная лампа, стоявшая на столе. — Садись.
Я сел на плетеный табурет. Кукушка зажег еще три лампы и одну поставил на стол прямо передо мной. Дым от фитиля тошнотворно вонял кокосовым маслом. Я сидел, остальные пятеро стояли. Я все еще толком не различал их лиц. Только мое было освещено, чего, собственно, они и добивались. Тот же голос, что приказал Кукушке заткнуться, произнес:
— Эй, Угорь, ступай в дом и спроси, вести его туда или нет. И не тяни с ответом. Особенно если Туссен скажет «да». Выпивки у нас тут нет, приятель. Вот разве что сырое яичко. — И он подтолкнул ко мне корзину, полную яиц.
— Нет, спасибо.
Тут один из них подошел совсем близко и присел по правую руку, и я впервые увидел лицо прокаженного. Оно было ужасно, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвернуться и не выказать свои чувства. Плоть и даже кости носа были совершенно изъедены болезнью — вместо носа была просто дырка в центре лица. Именно дырка, а не две. Одна огромная, как двухфранковая монета, дыра. Нижняя губа с правой стороны тоже была изъедена. Из этого отверстия торчали три длинных желтых зуба, и было видно, как они входят в голую кость верхней челюсти. Только одно ухо. Он опустил перевязанную правую руку на стол. На левой осталось всего два пальца, которыми он сжимал толстую сигару. Наверняка самокрутку, изготовленную из недосушенного листа — она была зеленоватого оттенка. Веко сохранилось лишь на левом глазу, а на правом отсутствовало вовсе. Глубокий шрам тянулся от этого глаза вверх и терялся в густых седых волосах. Хриплым голосом он сказал:
— Мы поможем тебе, приятель. Не стоит долго торчать в Гвиане. Иначе с тобой случится то же, что и со мной. А мне бы этого не хотелось...
— Спасибо.
— Здесь меня зовут Жан Бесстрашный. Я из Парижа. Был здоровее, красивее и сильнее тебя, пока не попал на каторгу. Десять лет — и посмотри, что со мной стало.
— Тебя что, не лечили?
— Почему же, лечили... После того как начали делать инъекции из масла шомогра, стало лучше. Вот, взгляни! — Он повернулся ко мне левой стороной. — Здесь уже подсыхает.
Мне стало невероятно жаль этого человека. И я протянул руку, желая дружеским жестом коснуться его щеки. Он отпрянул и сказал.
— Спасибо, что не побрезговал. Но вот тебе совет: никогда не дотрагивайся до больного, не ешь и не пей из одной с ним миски.
— Где тот тип, про которого вы говорили?
В дверях возникла тень человека — крошечного, прямо карлика.
— Туссен и другие хотят его видеть. Ведите его. Жан Бесстрашный поднялся и сказал:
— Иди за мной!
И мы вышли в темноту — четыре или пять человек впереди, затем я с Жаном потом остальные. Минуты через три мы вышли на широкую открытую поляну, освещенную луной, нечто вроде площади посреди поселка, В центре поляны стоял дом. Два его окна светились. У дверей нас поджидало человек двадцать. Мы приблизились к ним. Они посторонились и дали нам пройти Огромная прямоугольная комната метров сорок квадратных, с выложенным из крупных камней камином, освещалась двумя большими керосиновыми лампами. В кресле сидел человек без возраста, с белым как мел лицом. Позади на скамье — еще человек пять-шесть, Глаза у сидевшего в кресле оказались глубокими и черными, когда он взглянул на меня и сказал:
— Я — Туссен Корсиканец, а ты, должно быть, Папийон.
— Да.
— Новости распространяются тут быстро, порой быстрей, чем бегает человек. Где вы оставили ружье?
— Бросили в реку.
— Где?
— Прямо против больничной стены, там, где спрыгнули.
— Так, выходит, его можно достать?
— Наверное, там неглубоко.
— А ты откуда знаешь?
— Нам пришлось втаскивать раненого товарища в одну.
— А что с ним?
— Сломал ногу.
— Вы ему помогли?
— Расщепили ветку и наложили нечто вроде шины.
— Болит?
— Да.
— А где он?
— В лодке.
— Ты скачал, что пришел за помощью. Что тебе надо?
— Нам нужна лодка.
— Ты хочешь, чтобы мы дали тебе лодку?
— Да. Я заплачу.
— Ладно, продам тебе свою. Отличная лодка, совершенно новая. На той неделе спер в Альбине. Это не лодка, это лайнер! Там только одной вещи недостает, киля. С самого начала не было Но за пару часов мы тебе его поставим. Зато все остальное есть — руль, румпель, четырехметровая мачта из железного дерева и совершенно новенький полотняный парус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134