– иронически заметила Дженис, старательно пряча глаза, чтобы он не заметил в них затаенной боли. – Не припомню я ничего подобного.
– Значит, не хочешь припомнить, – хрипло сказал он, поднявшись из кресла и подсев к ней, – потому что в любом случае на тебе лежит немалая часть вины за нашу общую неосторожность. – Он поймал ее руку, и Дженис почувствовала, как ее бросило в жар и холод одновременно. – А если ты и в самом деле восприняла нашу близость не так остро, как я, то обещаю тебе, что в будущем все будет совершенно иначе.
6
– В будущем? – Дженис чуть не уронила чашку, которую собиралась поставить на поднос. – В каком будущем? Нет у нас никакого будущего! Ну поддались минутному безрассудству… С кем не бывает?
– Ну знаешь! – сказал он с чувством. – С такой же категоричностью ты могла бы запретить солнцу вставать по утрам. Природе нельзя приказывать.
– Я не природа, – вспыхнула она. – Я Дженис Моррисон и сама вольна определять, что мне делать, а что нет!
– Погоди, Джен, выслушай меня! Ты так долго присутствовала где-то рядом в моей жизни, что я воспринимал твое существование как нечто само собой разумеющееся. Вплоть до той самой ночи я и подумать не мог… – он смущенно мотнул головой, – что ты можешь так много для меня значить.
– Так много, что ты за целый месяц не удосужился хоть как-то связаться со мной!
– Черт возьми, я же все объяснил тебе! Я каждый день утром и вечером пытался связаться с тобой, хотя после того, как ты на глазах у подруги втоптала меня в грязь, не всякий сделал бы это…
– Ах, какой ты великодушный!..
– А потом еще твоя идиотская записка! «Забудь об этой ночи, считай, что ее и не было. И ты, и я знаем: вышла ошибка – усталость, напряжение, перехлест эмоций. Давай не будем делать из этого трагедию!..»
Дженис не сразу сообразила, что он цитирует послание, которое она оставила ему тогда.
Так, значит, он все-таки прочитал ее записку?..
– Погоди, я вовсе не имела в виду… – начала она, ошеломленная тем, какой смысл обрели ее же собственные слова в устах Адама. Она тогда пыталась предстать перед ним искушенной и умудренной жизненным опытом женщиной, спокойно выходящей из самых щекотливых ситуаций и стремящейся избавить его от ненужных угрызений совести. А вышло? Боже, какую идиотскую высокопарную чушь она написала!..
– Не знаю, что ты там имела в виду, но я цитирую тебя дословно. Собственно, можешь взглянуть сама – все это написано черным по белому.
Адам вынул из кармана сложенный вчетверо листок и бросил его ей.
– Прочти вслух! – почти грубо приказал он, не обращая внимания на растерянность Дженис.
Если до этого она чувствовала себя просто неловко, то сейчас ей захотелось провалиться сквозь землю. Беглого взгляда на записку было достаточно, чтобы она залилась краской.
– Читай! – повысил голос Адам, и Дженис, запинаясь, продолжила цитату:
– «…Важно понять, что эта встреча ничего не значит и ничего не меняет. Разойдемся как друзья и забудем обо всем, что случилось. Я со своей стороны обещаю это. Дженис».
А далее – как будто уже написанного мало – заключительная, и вовсе идиотская строчка:
«P.S. Позаботься о завтраке сам. Кофе на плите. И будь спокоен: все в порядке».
Впрочем, внимание Адама привлекла все же первая часть письма.
– «Усталость, напряжение, перехлест эмоций» , – раздраженно повторил он. – Уж так и написала бы: согрешил с перепою!
Слова эти болезненно ударили Дженис по самолюбию.
– Не хочешь ли ты сказать, – в негодовании воскликнула она, – будто я тебя сознательно подпоила или что ты в ту ночь совершенно ничего не соображал?!
– Нет, нет и нет! – крикнул Адам, ловя ее руки, которыми она тут же замолотила по его груди. – Нет, черт меня подери! Я действовал в здравом уме и твердой памяти… А впрочем, что я говорю: ты и сама все прекрасно чувствовала.
– Чувствовала? – все тем же вызывающим тоном, но уже менее уверенно переспросила Дженис. – О чем ты?
– О страсти, которая воспламенила в ту ночь нас обоих…
– Меня – нет!
Адам лишь рассмеялся, настолько неубедительной была ее ложь.
– Поверь, Джен, уж в чем, в чем, а в этом я разбираюсь. Я знаю, когда женщина возбуждена и желает меня, а когда нет. Едва наши тела соприкоснулись, мне все стало понятно. Это было как извержение вулкана, ничего подобного я в жизни не ощущал, но нам предстоит открывать это вновь и вновь – только так и не иначе! – Он отпустил ее руки, лицо его осветилось нежной улыбкой. – С одной разницей – впредь это будет еще восхитительнее, и силу моей страсти ты прочувствуешь в полной мере. Потому что я ни на секунду не забуду о тебе, а чтобы у тебя не оставалось сомнений, сразу предупреждаю: сегодня я чист, как стеклышко, я не выпил ни грамма…
– Адам! – предостерегла его Дженис, прижимаясь к спинке кровати, но он никак не отреагировал – слишком мало убедительности было в ее голосе.
– В конце концов, если я – источник твоих страданий, то я просто обязан возместить их наслаждением. Ну что, Джен? – рассмеялся он. – Неужели ты боишься?
– Не в этом дело! – с отчаянием начала она и сразу же запнулась.
Ну как она могла признаться, что после того, первого и единственного соития с ним, ей стало понятно: если еще хоть раз между ними произойдет нечто подобное (ах, какое наслаждение она получила тогда в его объятиях), она уже никогда не сможет обходиться без близости с ним и, стало быть, уже никогда не сможет противостоять ему. Ведь он же веревки из нее будет вить!
– В чем бы ни было дело, оставим сейчас все, как есть, милая, – прошелестел над самым ее ухом голос Адама. Он прижался губами к ее виску. – Только не надо возражать, дай мне шанс показать тебе всю силу моего желания…
Она не сможет противостоять ему… Но почему в будущем времени? – подумала Дженис. Она уже перестала противиться его жарким, страстным поцелуям, пробуждающим самый древний и самый сильный из всех инстинктов, живущих в человеческом теле.
Тяжесть одеяла стала вдруг непереносимой, жар, распаливший Дженис изнутри, заставил ее беспокойно заерзать на постели, а вздох, сорвавшийся с ее губ, был тут же перехвачен губами Адама.
– Будь со мной, Джен… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Я подарю тебе столько наслаждения!..
О каком сопротивлении могла идти речь, и для чего нужно было сопротивляться, если она сама нестерпимо жаждала близости с этим мужчиной, которая казалась ей такой же важной, естественной и необходимой, как потребность в дыхании?!
Тело Дженис стало мягким и податливым, как воск, губы раскрылись призывно и ободряюще, волна блаженства пробежала по ее телу, когда сильные крепкие руки Адама сомкнулись вокруг ее талии. Мягкая, вкрадчивая настойчивость Адама сменилась требовательной, неукротимой страстью, и сердце у нее яростно заколотилось, когда она услышала его приглушенный смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Значит, не хочешь припомнить, – хрипло сказал он, поднявшись из кресла и подсев к ней, – потому что в любом случае на тебе лежит немалая часть вины за нашу общую неосторожность. – Он поймал ее руку, и Дженис почувствовала, как ее бросило в жар и холод одновременно. – А если ты и в самом деле восприняла нашу близость не так остро, как я, то обещаю тебе, что в будущем все будет совершенно иначе.
6
– В будущем? – Дженис чуть не уронила чашку, которую собиралась поставить на поднос. – В каком будущем? Нет у нас никакого будущего! Ну поддались минутному безрассудству… С кем не бывает?
– Ну знаешь! – сказал он с чувством. – С такой же категоричностью ты могла бы запретить солнцу вставать по утрам. Природе нельзя приказывать.
– Я не природа, – вспыхнула она. – Я Дженис Моррисон и сама вольна определять, что мне делать, а что нет!
– Погоди, Джен, выслушай меня! Ты так долго присутствовала где-то рядом в моей жизни, что я воспринимал твое существование как нечто само собой разумеющееся. Вплоть до той самой ночи я и подумать не мог… – он смущенно мотнул головой, – что ты можешь так много для меня значить.
– Так много, что ты за целый месяц не удосужился хоть как-то связаться со мной!
– Черт возьми, я же все объяснил тебе! Я каждый день утром и вечером пытался связаться с тобой, хотя после того, как ты на глазах у подруги втоптала меня в грязь, не всякий сделал бы это…
– Ах, какой ты великодушный!..
– А потом еще твоя идиотская записка! «Забудь об этой ночи, считай, что ее и не было. И ты, и я знаем: вышла ошибка – усталость, напряжение, перехлест эмоций. Давай не будем делать из этого трагедию!..»
Дженис не сразу сообразила, что он цитирует послание, которое она оставила ему тогда.
Так, значит, он все-таки прочитал ее записку?..
– Погоди, я вовсе не имела в виду… – начала она, ошеломленная тем, какой смысл обрели ее же собственные слова в устах Адама. Она тогда пыталась предстать перед ним искушенной и умудренной жизненным опытом женщиной, спокойно выходящей из самых щекотливых ситуаций и стремящейся избавить его от ненужных угрызений совести. А вышло? Боже, какую идиотскую высокопарную чушь она написала!..
– Не знаю, что ты там имела в виду, но я цитирую тебя дословно. Собственно, можешь взглянуть сама – все это написано черным по белому.
Адам вынул из кармана сложенный вчетверо листок и бросил его ей.
– Прочти вслух! – почти грубо приказал он, не обращая внимания на растерянность Дженис.
Если до этого она чувствовала себя просто неловко, то сейчас ей захотелось провалиться сквозь землю. Беглого взгляда на записку было достаточно, чтобы она залилась краской.
– Читай! – повысил голос Адам, и Дженис, запинаясь, продолжила цитату:
– «…Важно понять, что эта встреча ничего не значит и ничего не меняет. Разойдемся как друзья и забудем обо всем, что случилось. Я со своей стороны обещаю это. Дженис».
А далее – как будто уже написанного мало – заключительная, и вовсе идиотская строчка:
«P.S. Позаботься о завтраке сам. Кофе на плите. И будь спокоен: все в порядке».
Впрочем, внимание Адама привлекла все же первая часть письма.
– «Усталость, напряжение, перехлест эмоций» , – раздраженно повторил он. – Уж так и написала бы: согрешил с перепою!
Слова эти болезненно ударили Дженис по самолюбию.
– Не хочешь ли ты сказать, – в негодовании воскликнула она, – будто я тебя сознательно подпоила или что ты в ту ночь совершенно ничего не соображал?!
– Нет, нет и нет! – крикнул Адам, ловя ее руки, которыми она тут же замолотила по его груди. – Нет, черт меня подери! Я действовал в здравом уме и твердой памяти… А впрочем, что я говорю: ты и сама все прекрасно чувствовала.
– Чувствовала? – все тем же вызывающим тоном, но уже менее уверенно переспросила Дженис. – О чем ты?
– О страсти, которая воспламенила в ту ночь нас обоих…
– Меня – нет!
Адам лишь рассмеялся, настолько неубедительной была ее ложь.
– Поверь, Джен, уж в чем, в чем, а в этом я разбираюсь. Я знаю, когда женщина возбуждена и желает меня, а когда нет. Едва наши тела соприкоснулись, мне все стало понятно. Это было как извержение вулкана, ничего подобного я в жизни не ощущал, но нам предстоит открывать это вновь и вновь – только так и не иначе! – Он отпустил ее руки, лицо его осветилось нежной улыбкой. – С одной разницей – впредь это будет еще восхитительнее, и силу моей страсти ты прочувствуешь в полной мере. Потому что я ни на секунду не забуду о тебе, а чтобы у тебя не оставалось сомнений, сразу предупреждаю: сегодня я чист, как стеклышко, я не выпил ни грамма…
– Адам! – предостерегла его Дженис, прижимаясь к спинке кровати, но он никак не отреагировал – слишком мало убедительности было в ее голосе.
– В конце концов, если я – источник твоих страданий, то я просто обязан возместить их наслаждением. Ну что, Джен? – рассмеялся он. – Неужели ты боишься?
– Не в этом дело! – с отчаянием начала она и сразу же запнулась.
Ну как она могла признаться, что после того, первого и единственного соития с ним, ей стало понятно: если еще хоть раз между ними произойдет нечто подобное (ах, какое наслаждение она получила тогда в его объятиях), она уже никогда не сможет обходиться без близости с ним и, стало быть, уже никогда не сможет противостоять ему. Ведь он же веревки из нее будет вить!
– В чем бы ни было дело, оставим сейчас все, как есть, милая, – прошелестел над самым ее ухом голос Адама. Он прижался губами к ее виску. – Только не надо возражать, дай мне шанс показать тебе всю силу моего желания…
Она не сможет противостоять ему… Но почему в будущем времени? – подумала Дженис. Она уже перестала противиться его жарким, страстным поцелуям, пробуждающим самый древний и самый сильный из всех инстинктов, живущих в человеческом теле.
Тяжесть одеяла стала вдруг непереносимой, жар, распаливший Дженис изнутри, заставил ее беспокойно заерзать на постели, а вздох, сорвавшийся с ее губ, был тут же перехвачен губами Адама.
– Будь со мной, Джен… – шептал он в перерывах между поцелуями. – Я подарю тебе столько наслаждения!..
О каком сопротивлении могла идти речь, и для чего нужно было сопротивляться, если она сама нестерпимо жаждала близости с этим мужчиной, которая казалась ей такой же важной, естественной и необходимой, как потребность в дыхании?!
Тело Дженис стало мягким и податливым, как воск, губы раскрылись призывно и ободряюще, волна блаженства пробежала по ее телу, когда сильные крепкие руки Адама сомкнулись вокруг ее талии. Мягкая, вкрадчивая настойчивость Адама сменилась требовательной, неукротимой страстью, и сердце у нее яростно заколотилось, когда она услышала его приглушенный смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39