— Я очень рада. Вы и представить себе не можете, как приятно мне видеть, что вы довольны. Счастливого Рождества!
— Счастливого Рождества, — повторил Камерон, — Оно действительно счастливое! Я впервые могу искренне сказать так за очень, очень долгое время.
— Несмотря ни на что? — спросила Роза, пригубливая сидр.
— Именно благодаря всему, что случилось. — Он отвернулся и стал смотреть в огонь, а когда снова заговорил, Розе показалось, что он открывает ей тайну, которую никогда и никому не доверял. — С тех пор как я стал взрослым, праздники я проводил в обществе людей, мне безразличных, или совсем один. Сегодня в первый раз это не так. Впервые я получил подарок, за которым ничего не скрывается. И теперь у меня есть надежда, надежда, которой я был лишен с момента своего несчастья. Я ничего не хотел бы изменить в настоящем — а такого я не мог сказать еще никогда.
— «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»? — с лукавой улыбкой процитировала Роза. — Радуйтесь, что я не Мефистофель, иначе вам пришлось бы отдать мне душу.
Камерон открыл рот, словно намереваясь ответить, и снова его закрыл. Розе стало интересно, что он хотел сказать: на лице его появилось очень странное выражение, совершенно ей не понятное.
— Давайте я расскажу вам о том, чего вы не видели, лишившись очков, — отрывисто сказал наконец Камерон и начал описывать события, сопровождавшие появление единорога, так живо, что Роза сразу забыла о промелькнувшем на его лице выражении тоски и несбыточной надежды.
Она не вспомнила о нем и позже, когда со смехом сказала Камерону, что не в силах больше бороться с сонливостью. Он, подобно галантному рыцарю, проводил девушку до самой двери ее комнаты. Только повернувшись, чтобы пожелать Ясону спокойной ночи, она снова заметила то же выражение.
Не будь Роза такой усталой, она наверняка провела бы много часов, гадая, что же это могло значить; однако этой ночью она была не вольна в своих мыслях: как только ее голова коснулась подушки, она провалилась в сон. Утром же, проснувшись, никак не могла вспомнить, что накануне так ее озадачило.
Глава 13
Даже в Сан-Франциско, где зима была мягкой, февраль не вызывал у Поля Дюмона восторга. Однако этот февраль оказался замечательным месяцем, месяцем, ознаменовавшимся в высшей степени приятными достижениями.
Выйдя из парадной двери снятого им небольшого дома, Дюмон небрежно махнул рукой слуге, которым снабдил его Белтайр, — хмурому коротышке, обладавшему двумя достоинствами. Ничто, происходившее в бунгало Дюмона, его не удивляло и не смущало; он также никогда не возражал, когда приходилось избавляться от тел, появлявшихся в результате визитов Белтайра или собственных развлечений Дюмона.
— Боюсь, эта оказалась совсем недолговечной, Смит, — лениво протянул Поль, забирая у него поводья лошади. — Позаботься обо всем, ладно?
Последняя китайская рабыня была удивительно хрупкой — впрочем, возможно, это входило в намерения предусмотрительного торговца. В конце концов, будь рабыни выносливыми, Дюмон не так часто совершал бы покупки. Торговцу было безразлично, что делает Дюмон со своей собственностью: источник живого товара был неисчерпаем. Дюмона же не беспокоило, если его игрушки быстро ломались: Белтайр безотказно снабжал его деньгами для покупки новых.
Дюмон подозревал, что торговец пользуется им для того, чтобы избавляться от девушек, с которыми стало трудно справляться, — девушек, которые отказывались покориться без столь жестоких наказаний, что даже рабовладелец-китаец считал их чрезмерными. Ведь если иметь в виду последующую продажу, приходилось беспокоиться о том, чтобы их не изуродовать… Такие девушки были бесполезны для притонов и публичных домов — никто из клиентов, заплативших за удовольствие, не стал бы терпеть укусов и царапин. Большинство посетителей желали, чтобы шлюхи хотя бы притворялись покорными и услужливыми. Дюмону самому в роли укротителя случалось иметь дело с девушками, сломить которых, не изуродовав (а против этого возражали хозяева), не удавалось. Он никогда не интересовался, что случалось с такими бунтарками, предполагая, что с ними, как и с не приносящими из-за болезни или привычки к наркотикам дохода шлюхами, хозяева втихомолку разделывались.
Рабовладельцы имели отработанную систему, позволявшую избавляться от негодного товара: рабыню запирали в крошечной каморке, где не было ничего, кроме подстилки и единственной кружки воды. Пробыв там без света и воздуха неделю, женщины обычно покорялись; если же нет, то сил сопротивляться у них уже не было, и оставалось лишь позаботиться о том, чтобы тело исчезло.
Дюмон был уверен, что такая же судьба ждет девушек, продолжавших упорствовать, однако теперь выяснилось, что и для них находятся покупатели. Наверняка ведь он был не единственным любителем подобных рабынь. Поскольку деньги были заплачены, торговцы не интересовались, что Дюмон делает с товаром: лишь бы полиция не начала потом расследования.
Смит как раз это и обеспечивал. Поль не знал, что тот делает с телами, но девушек никогда не находили при обстоятельствах, которые могли бы вызвать подозрение. Смит как-то заметил, что полицейские поражаются тому, как много китайских девушек кончают жизнь самоубийством, бросаясь в море с камнем на шее, и предполагают, что это специфически восточный обычай.
Когда Дюмону не требовались услуги Смита, тот или ухаживал за лошадью, или сидел в своей комнате: он был законченным кокаинистом. Поля поражало количество наркотика, без которого не мог обходиться его слуга: половина дозы убила бы обычного человека. Две служанки, которых тоже нанял Белтайр — горничная и кухарка, — не обращали никакого внимания на Смита и его привычки. Так же поступал и Дюмон. Смит делал свою работу, и делал ее хорошо, а больше его хозяина ничего не интересовало.
Белтайр рассказал Дюмону обо всех трех слугах, и Поль поразился тому, как удалось Белтайру найти этих подонков и пристроить так, что они могли удовлетворять и собственные прихоти, и прихоти хозяина, не привлекая внимания закона. Смит был в прошлом жокеем и хозяином конюшни — лошадь, на которой теперь ездил Дюмон, когда-то принадлежала ему. И скакуна, и жокея изгнали со скаковой дорожки из-за применения наркотиков, и Дюмон подозревал, что Смит не только сам продолжает колоть себе кокаин, но и коня взбадривает зельем. На этом он попался на ипподроме, но, по словам Белтайра, у него были и другие интересные привычки: он делал гадости другим жокеям, одна или две из которых кончились смертельным исходом. Впрочем, в убийствах Смита не заподозрили.
Горничная тоже была колоритной особой: забеременев от женатого мужчины, она удушила новорожденного и подкинула его к двери отца с запиской, где излагались все обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Счастливого Рождества, — повторил Камерон, — Оно действительно счастливое! Я впервые могу искренне сказать так за очень, очень долгое время.
— Несмотря ни на что? — спросила Роза, пригубливая сидр.
— Именно благодаря всему, что случилось. — Он отвернулся и стал смотреть в огонь, а когда снова заговорил, Розе показалось, что он открывает ей тайну, которую никогда и никому не доверял. — С тех пор как я стал взрослым, праздники я проводил в обществе людей, мне безразличных, или совсем один. Сегодня в первый раз это не так. Впервые я получил подарок, за которым ничего не скрывается. И теперь у меня есть надежда, надежда, которой я был лишен с момента своего несчастья. Я ничего не хотел бы изменить в настоящем — а такого я не мог сказать еще никогда.
— «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»? — с лукавой улыбкой процитировала Роза. — Радуйтесь, что я не Мефистофель, иначе вам пришлось бы отдать мне душу.
Камерон открыл рот, словно намереваясь ответить, и снова его закрыл. Розе стало интересно, что он хотел сказать: на лице его появилось очень странное выражение, совершенно ей не понятное.
— Давайте я расскажу вам о том, чего вы не видели, лишившись очков, — отрывисто сказал наконец Камерон и начал описывать события, сопровождавшие появление единорога, так живо, что Роза сразу забыла о промелькнувшем на его лице выражении тоски и несбыточной надежды.
Она не вспомнила о нем и позже, когда со смехом сказала Камерону, что не в силах больше бороться с сонливостью. Он, подобно галантному рыцарю, проводил девушку до самой двери ее комнаты. Только повернувшись, чтобы пожелать Ясону спокойной ночи, она снова заметила то же выражение.
Не будь Роза такой усталой, она наверняка провела бы много часов, гадая, что же это могло значить; однако этой ночью она была не вольна в своих мыслях: как только ее голова коснулась подушки, она провалилась в сон. Утром же, проснувшись, никак не могла вспомнить, что накануне так ее озадачило.
Глава 13
Даже в Сан-Франциско, где зима была мягкой, февраль не вызывал у Поля Дюмона восторга. Однако этот февраль оказался замечательным месяцем, месяцем, ознаменовавшимся в высшей степени приятными достижениями.
Выйдя из парадной двери снятого им небольшого дома, Дюмон небрежно махнул рукой слуге, которым снабдил его Белтайр, — хмурому коротышке, обладавшему двумя достоинствами. Ничто, происходившее в бунгало Дюмона, его не удивляло и не смущало; он также никогда не возражал, когда приходилось избавляться от тел, появлявшихся в результате визитов Белтайра или собственных развлечений Дюмона.
— Боюсь, эта оказалась совсем недолговечной, Смит, — лениво протянул Поль, забирая у него поводья лошади. — Позаботься обо всем, ладно?
Последняя китайская рабыня была удивительно хрупкой — впрочем, возможно, это входило в намерения предусмотрительного торговца. В конце концов, будь рабыни выносливыми, Дюмон не так часто совершал бы покупки. Торговцу было безразлично, что делает Дюмон со своей собственностью: источник живого товара был неисчерпаем. Дюмона же не беспокоило, если его игрушки быстро ломались: Белтайр безотказно снабжал его деньгами для покупки новых.
Дюмон подозревал, что торговец пользуется им для того, чтобы избавляться от девушек, с которыми стало трудно справляться, — девушек, которые отказывались покориться без столь жестоких наказаний, что даже рабовладелец-китаец считал их чрезмерными. Ведь если иметь в виду последующую продажу, приходилось беспокоиться о том, чтобы их не изуродовать… Такие девушки были бесполезны для притонов и публичных домов — никто из клиентов, заплативших за удовольствие, не стал бы терпеть укусов и царапин. Большинство посетителей желали, чтобы шлюхи хотя бы притворялись покорными и услужливыми. Дюмону самому в роли укротителя случалось иметь дело с девушками, сломить которых, не изуродовав (а против этого возражали хозяева), не удавалось. Он никогда не интересовался, что случалось с такими бунтарками, предполагая, что с ними, как и с не приносящими из-за болезни или привычки к наркотикам дохода шлюхами, хозяева втихомолку разделывались.
Рабовладельцы имели отработанную систему, позволявшую избавляться от негодного товара: рабыню запирали в крошечной каморке, где не было ничего, кроме подстилки и единственной кружки воды. Пробыв там без света и воздуха неделю, женщины обычно покорялись; если же нет, то сил сопротивляться у них уже не было, и оставалось лишь позаботиться о том, чтобы тело исчезло.
Дюмон был уверен, что такая же судьба ждет девушек, продолжавших упорствовать, однако теперь выяснилось, что и для них находятся покупатели. Наверняка ведь он был не единственным любителем подобных рабынь. Поскольку деньги были заплачены, торговцы не интересовались, что Дюмон делает с товаром: лишь бы полиция не начала потом расследования.
Смит как раз это и обеспечивал. Поль не знал, что тот делает с телами, но девушек никогда не находили при обстоятельствах, которые могли бы вызвать подозрение. Смит как-то заметил, что полицейские поражаются тому, как много китайских девушек кончают жизнь самоубийством, бросаясь в море с камнем на шее, и предполагают, что это специфически восточный обычай.
Когда Дюмону не требовались услуги Смита, тот или ухаживал за лошадью, или сидел в своей комнате: он был законченным кокаинистом. Поля поражало количество наркотика, без которого не мог обходиться его слуга: половина дозы убила бы обычного человека. Две служанки, которых тоже нанял Белтайр — горничная и кухарка, — не обращали никакого внимания на Смита и его привычки. Так же поступал и Дюмон. Смит делал свою работу, и делал ее хорошо, а больше его хозяина ничего не интересовало.
Белтайр рассказал Дюмону обо всех трех слугах, и Поль поразился тому, как удалось Белтайру найти этих подонков и пристроить так, что они могли удовлетворять и собственные прихоти, и прихоти хозяина, не привлекая внимания закона. Смит был в прошлом жокеем и хозяином конюшни — лошадь, на которой теперь ездил Дюмон, когда-то принадлежала ему. И скакуна, и жокея изгнали со скаковой дорожки из-за применения наркотиков, и Дюмон подозревал, что Смит не только сам продолжает колоть себе кокаин, но и коня взбадривает зельем. На этом он попался на ипподроме, но, по словам Белтайра, у него были и другие интересные привычки: он делал гадости другим жокеям, одна или две из которых кончились смертельным исходом. Впрочем, в убийствах Смита не заподозрили.
Горничная тоже была колоритной особой: забеременев от женатого мужчины, она удушила новорожденного и подкинула его к двери отца с запиской, где излагались все обстоятельства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105