— Что это значит? — тихо спросил Арнис.
— Это могила, — мрачно ответила Иволга, — такие могилы у них... Обычай такой.
Они переглянулись.
— Пойдем дальше, — сказала Ильгет, — там посмотрим...
Их приняли радостно, так радостно, как только можно принять любимых друзей после долгой разлуки.
К Арнису отнеслись приветливо, а Иволгу с Ильгет Рида просто расцеловала и повисла на шее. Да и остальные были счастливы. Пришельцев тут же повели за стол. Столовая быстро наполнялась народом. Но знакомых-то почти и не было... Только Рида, Ганникс, Тисса, Риани. Зато много было новых лиц, община прилично выросла.
Теперь они жили в новом гемопластовом доме, в новом квартале — сюда постепенно переселялись желающие. В основном, неимущие, конечно. Городской совет распределял жилье бесплатно. Здесь был и электрический свет, и водопровод, словом — нормальное цивилизованное жилье, ну разве что в гэллийском архитектурном стиле. Вот и эта столовая — с закругленными стенами, казалось, обмазанными глиной, совершенно голыми, только Распятие под потолком. Грубый длинный деревянный стол и скамьи. Риани поставила несколько больших кувшинов с аганковым молоком.
— Ужин не готов еще, ведь вы не предупредили... Вот, угоститесь пока.
Ильгет невольно улыбалась. Так приятно было встретить старых друзей, неожиданно преобразившихся. Они и одевались теперь иначе. Вместо кот у всех — нормальные ботинки. Женщины, правда, в длинных платьях, наверное, для них пока немыслимо надеть штаны — да может, оно и к лучшему! Это не то благо цивилизации, которое непременно нужно навязывать. И говорили эти люди иначе. Наперебой рассказывали о своих делах... Да, община очень выросла.
— А вот это, Ильгет, посмотри — не узнаешь?
К ней подошел застенчиво улыбающийся подросток. Лицо смутно знакомое... но кто это? Вдруг Ильгет выпалила по наитию:
— Рени?
— Вы меня узнали, — удивленно ответил мальчик, — и я вас тоже очень хорошо помню.
— Ну как ножки — бегают теперь?
— Да, очень хорошо, — улыбаясь, сказал Рени, — и моя мама тоже в общине.
Арнис с любопытством посмотрел на мальчика — он знал эту историю с исцелением. Иволга рассказала. Ильгет отчего-то стеснялась этого, и никому не говорила, а когда Арнис об этом упомянул, сказала: «Ну а я-то при чем? Бог сделал что-то, а моя здесь какая заслуга? А если я начну рассказывать, то все подумают, что это я такая крутая... Ты же знаешь, что я не такая вовсе».
— Ну ладно, — сказала наконец Ильгет. Кружки с аганковым молоком — свежим — стояли перед ними, но никто еще даже не притронулся к пище, — а где же Эннори? Я по нему так соскучилась!
И после этих ее слов вокруг наступила тишина. Неловкая тишина. И по этой тишине бойцы ДС поняли все, так бывает, когда кто-то вдруг заговорит о погибшем.
— Что с ним случилось? — негромко спросила Иволга.
Агрену почти миновали бои. Все крупные сражения прошли вдалеке, в Кайсальских горах... и дэски, служители нового порядка, не нападали на город по-настоящему, лишь захватывали людей в окрестностях.
Но в одном Агрене не повезло — ее накрыла волна килийской «черной стрелы» — когда изгнанные дэсками со своих земель смуглокожие воины отправились на Ворракс, завоевать себе жизненное пространство.
Дэскам сопротивляться они не могли, могли только полечь до единого — против современного оружия никакая сила духа не поможет. Поэтому килийские воины отправились искать счастья на Ворракс, их нашествие, легшее полосой по землям гэла, было названо «черной стрелой».
Килийцы были в Агрене около полугода. Позже их вытеснили войска вновь сформированного имперского правительства. Как известно, часть воинов «черной стрелы» вернулась на родные земли, ныне освобожденные и принадлежащие им. Но основная масса их погибла, потому что килийцы не умеют проигрывать и сдаваться.
«Черная стрела» была вдохновлена, как теперь уже ясно, не только материальными причинами — килийцам объяснили (кто объяснил?), что корень их бед — в злых духах, Нинья Теннар, которым поклоняются гэла. И не так уж далеко было это объяснение от истины! Килийцы пришли в Агрену, чтобы уничтожить чужую веру — веру в Нинья Теннар.
И здесь они столкнулись с верой иной, услышали иную проповедь — и не приняли ее. В тот момент им, изгнанным и разъяренным, казались чужими и враждебными любые боги. Иначе просто и быть не могло.
Никто не стал дожидаться ужина, вообще казалось немыслимым сейчас остаться в доме — словно неведомой силой всех понесло на берег, обратно, к Кресту с могилой у подножия. Сейчас солнце садилось за лес на другом берегу Агенора, и закатные лучи высвечивали беспощадно каждую травинку, и каждую морщинку на лицах, и трещинки в древесине, и погребальные шерстяные косички.
Эннори пришлось хуже всех. Килийцы знали, что он — вроде главного в этой общине. Единственный на Визаре священник. Остальных просто убивали — и убили тогда шесть человек. Их было не так много. Четверо оставшихся — Рида, Риани, Ганникс и Тисса — уцелели по разным причинам, двоих из них тогда не было в городе, Рида как раз лежала в лихорадке, у Риани только что родился ребенок. Потом из этих четверых выросла новая община, во много раз больше прежней... вот только священника уже не было.
Мать Эннори тоже убили — у него на глазах, он это видел.
На третий день Эннори совсем лишился сил. Ясно было, что долго он не протянет. Рассказывали — а говорил мальчик, видевший это своими глазами, и после вошедший в Общину — что Эннори все время молился... если не кричал от боли. Когда килийцы поняли, что он умрет, то решили предать его той самой смерти, о которой он пытался им рассказать.
Гвозди у них были деревянные, длинные очень и крепкие.
Эннори жил на кресте примерно две большие доли — около двух с половиной часов.
Потом, только через несколько суток, килийцы разрешили похоронить его и остальных убитых. Других похоронили по гэллийскому обычаю, а Эннори закопали прямо здесь, под крестом.
У каждого убитого была возможность избежать смерти. Килийцы всего лишь просили сказать публично, что Иисус Христос — один из злых духов Нинья Теннар, или же Его просто не существует. Двое так и поступили, теперь они спокойно жили в городе. Эннори тоже мог бы избавиться от пытки и даже от смерти. Он мог бы избавить от смерти свою мать.
— Я не могу! Господи, я не могу, не могу в это поверить!
Ильгет обернулась к Арнису. В его глазах блестели слезы, заметные даже в сумерках. Ильгет и сама плакала сейчас, но видеть слезы Арниса... это было так немыслимо, невозможно! Она взяла его за руку.
— Иль... только не килийцы, — прошептал он, — это же невозможно. Ты не знаешь их...
Тем временем гэла встали у подножия креста, вышел Ганникс и начал богослужение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171