Но он старался не опираться на Ильгет, лишь крепко сжимал ее ладонь. Один из кнасторов зачитывал приговор, голос его гулко отдавался эхом под сводами зала.
За многочисленные злодеяния, совершенные на Квирине, Калликроне, Дике и других мирах... перечисление...
Да, ты прав, я совершил все эти злодеяния, я в первую очередь несу ответственность за них, думал Арнис. Но мы вышвырнули вас с Квирина.
Нам пришлось изменить цивилизацию. Но вас там больше не будет. Я надеюсь.
И еще он думал, что смерть будет легкой, все страшное позади. И жаловаться на на что — он прожил свою жизнь. Только очень, нестерпимо жаль Ильгет. Просто инстинктом — не хочется даже малейшего ее страдания.
Господи, помилуй... Вот и настало время... Помилуй меня, Господи! Ведь он прав. Я совершил все эти злодеяния. Это я убивал и отдавал приказы убивать. Пытал людей и отдавал такие приказы. Я вел информационную войну и занимался слежкой и преследованием. Это я превратился в чудовище. И я даже не могу сказать, что делал это во имя Твое — я делал это потому, что мне деваться некуда было. Я знаю, Господи, что они правы — хуже меня человека во Вселенной нет. И несчастный Хэрон был прав — слишком многие проклинают меня и тех, кого я вел за собой. И правильно делают, Господи... Я немилосерден, но я все еще почему-то надеюсь, что Ты будешь милосерден ко мне... это такая дикая, безумная надежда. Прости меня, Господи, пожалуйста, прости! Я даже не могу сказать, что готов ответить за то, что делал — мне нечем отвечать. Я слишком ничтожен, чтобы заплатить за зло, которое делал. Что бы я ни претерпел, адекватной платой это не будет. Но Ты уже заплатил за это зло... Господи, у меня ничего нет, кроме Твоей крови. Прости меня, любовь моя, Христос мой!
Кнастор стоял прямо перед Арнисом, командир «Минакса» видел, как колышутся складки серебряного плаща.
— Мы, кнасторы, не занимаемся казнями. Но это лучшее, что мы можем предложить вам. Мы должны вас остановить, ибо зло, принесенное вами в мир, слишком велико.
Арнис усмехнулся краем рта.
— Ваше следующее воплощение будет удачнее. Вы можете начать все заново. Ваша жизнь была бессмысленной, легат. Вы посвятили ее войне, убийству, злу. Но мало того физического зла, которое вы творили — вы переступили почти через все моральные границы, вам были безразличны страдания ваших жертв. Вы принесли неисчислимую бездну духовного зла. Поклоняясь догматам, вы заставили слишком многих отказаться от духовного возрастания и пути к Свету...
И это то единственное, подумал Арнис, что Господь сделал через меня хорошего.
Он взглянул на лицо Ильгет, и снова, как давно уже, лицо это показалось ему ангельским — сияюще-светлым, несмотря на темное пятно крови, рану, запекшуюся на виске. Ей были так безразличны слова кнастора... Она даже чуть улыбалась.
Арнис почувствовал, что кнастор сделал паузу и смотрит на него. Он должен что-то сказать?
Но что? Если бы не Ильгет, он был бы счастлив сейчас. Смерть — достойная, в конце концов, умереть в бою у него, легата, шансов уже почти не было. Да и легкая смерть к тому же, не мучительная, все худшее уже позади. Единственное, жаль Ильгет, страшно будет видеть ее смерть. Хотя возможно, его убьют первым.
Приятно для самолюбия и то, что кнасторы долго и безуспешно охотились именно за ними, да и устроили весь этот спектакль. Хотя это и бессмысленно, никакого значения не имеют их личности — Ландзо станет еще лучшим командиром «Минакса» (кажется, за ним тоже ведут давно персональную охоту). Арнис подумал о преемниках. О своих детях — Анри и Дара давно были в ДС. О дочери Иволги — Эрике, Йэнне и Лассе Канорри, о множестве сильных бойцов — лучших, чем они сами — которых он оставлял за собой. Нет у Великого Кольца никаких шансов. Их вышвырнут и с Калликрона, как и с Квирина. Ничего не значит наша смерть, кроме бессильной мести.
— Господь помилует нас, — сказал он, — а вы ничего не добьетесь.
Он посмотрел на Ильгет. Та произнесла, опустив глаза.
— Позвольте нам помолиться.
Кнастор шагнул назад, как бы давая разрешение. Арнис почувствовал знакомый разгорающийся свет впереди, вверху но и как бы внутри. Перед этим светом ничего не оставалось, как встать на колени. Рядом с Ильгет. И опять, по привычке, он стал первым читать молитву, Ильгет повторяла за ним.
«Господь, помилуй нас!» — «Кирие, элейсон!» — «Кристе элейсон!»
Они встали. Впереди во тьме висело, чуть касаясь пола, кольцо в человеческий рост из ослепительного чистого света.
Орудие казни.
— Идите по одному, — произнес кнастор, нахмурившись. Он стоял рядом, скрестив на груди руки, плащ ниспадал почти до пола.
Арнис посмотрел на Ильгет. Будет ли это больно?
— Иди первой, золотинка, — тихо сказал он.
Пусть она не видит, как будет умирать ее любовь.
Ильгет чуть заметно кивнула. Взгляд ее скользнул по лицу любимого, словно запоминая — на Вечность. Она подняла руку и в последний раз перекрестила Арниса.
Затем пошла к кольцу.
Она еще раз перекрестилась перед самым горящим ободом и шагнула внутрь.
Сверкнула молния, и через мгновение от Ильгет не осталось почти ничего. Несколько листков серого пепла, медленно кружась, опадали вниз. Арнис сдержал крик, стиснув зубы, но слеза непроизвольно выскользнула на лицо.
Он двинулся вслед за женой. В этот миг он думал о «Миноксе», о детях, и подходя уже к кольцу — снова о всех тех, кого убивал, и на какой-то миг его пронзил ужас вечной гибели, он знал, что по справедливости прощения ему нет. Но сумасшедшая, парадоксальная вера в прощение — в милосердие Божье — заставила его перекреститься перед кольцом.
ЭТО он ощутил как сильный удар, гасящий сознание.
Лишь на миг. Потом оказалось, что вокруг нет темного зала и кнасторов. Лишь сияющий свет. И рядом он увидел Ильгет — Господи! — совсем молоденькой, как на Ярне когда-то. Золотистой, светлой, сияющей девочкой, и на лице исчезли морщинки и складки у губ, исчезла рана на виске. И больше не было черных точек.
— Арнис, — сказала она с бесконечной нежностью, — мой мальчик...
Он понял, что изменился тоже. Ильгет взяла его за руку.
— Посмотри, дорога...
Они и в самом деле стояли на дороге — каменистой, белой, блестящей в свете неведомого солнца. Они сделали первый шаг, и тогда только Арнис поднял глаза. И увидел, что они не одни.
— Это твоя песня? — спросила Иволга. Ласс сочинял очень много. Но сейчас он не ответил, лишь улыбнулся.
— Что же это, — произнес вдруг Марцелл, — выходит, что вся эта наша война, весь этот кошмар — только из-за того, что сагоны ищут простого человеческого тепла?
— Получается, что так, — подтвердил Арнис. Ильгет плотнее прижалась к нему.
— Ищут и не находят, — пробормотала Айэла, — им так грустно и одиноко там...
Ландзо сказал негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
За многочисленные злодеяния, совершенные на Квирине, Калликроне, Дике и других мирах... перечисление...
Да, ты прав, я совершил все эти злодеяния, я в первую очередь несу ответственность за них, думал Арнис. Но мы вышвырнули вас с Квирина.
Нам пришлось изменить цивилизацию. Но вас там больше не будет. Я надеюсь.
И еще он думал, что смерть будет легкой, все страшное позади. И жаловаться на на что — он прожил свою жизнь. Только очень, нестерпимо жаль Ильгет. Просто инстинктом — не хочется даже малейшего ее страдания.
Господи, помилуй... Вот и настало время... Помилуй меня, Господи! Ведь он прав. Я совершил все эти злодеяния. Это я убивал и отдавал приказы убивать. Пытал людей и отдавал такие приказы. Я вел информационную войну и занимался слежкой и преследованием. Это я превратился в чудовище. И я даже не могу сказать, что делал это во имя Твое — я делал это потому, что мне деваться некуда было. Я знаю, Господи, что они правы — хуже меня человека во Вселенной нет. И несчастный Хэрон был прав — слишком многие проклинают меня и тех, кого я вел за собой. И правильно делают, Господи... Я немилосерден, но я все еще почему-то надеюсь, что Ты будешь милосерден ко мне... это такая дикая, безумная надежда. Прости меня, Господи, пожалуйста, прости! Я даже не могу сказать, что готов ответить за то, что делал — мне нечем отвечать. Я слишком ничтожен, чтобы заплатить за зло, которое делал. Что бы я ни претерпел, адекватной платой это не будет. Но Ты уже заплатил за это зло... Господи, у меня ничего нет, кроме Твоей крови. Прости меня, любовь моя, Христос мой!
Кнастор стоял прямо перед Арнисом, командир «Минакса» видел, как колышутся складки серебряного плаща.
— Мы, кнасторы, не занимаемся казнями. Но это лучшее, что мы можем предложить вам. Мы должны вас остановить, ибо зло, принесенное вами в мир, слишком велико.
Арнис усмехнулся краем рта.
— Ваше следующее воплощение будет удачнее. Вы можете начать все заново. Ваша жизнь была бессмысленной, легат. Вы посвятили ее войне, убийству, злу. Но мало того физического зла, которое вы творили — вы переступили почти через все моральные границы, вам были безразличны страдания ваших жертв. Вы принесли неисчислимую бездну духовного зла. Поклоняясь догматам, вы заставили слишком многих отказаться от духовного возрастания и пути к Свету...
И это то единственное, подумал Арнис, что Господь сделал через меня хорошего.
Он взглянул на лицо Ильгет, и снова, как давно уже, лицо это показалось ему ангельским — сияюще-светлым, несмотря на темное пятно крови, рану, запекшуюся на виске. Ей были так безразличны слова кнастора... Она даже чуть улыбалась.
Арнис почувствовал, что кнастор сделал паузу и смотрит на него. Он должен что-то сказать?
Но что? Если бы не Ильгет, он был бы счастлив сейчас. Смерть — достойная, в конце концов, умереть в бою у него, легата, шансов уже почти не было. Да и легкая смерть к тому же, не мучительная, все худшее уже позади. Единственное, жаль Ильгет, страшно будет видеть ее смерть. Хотя возможно, его убьют первым.
Приятно для самолюбия и то, что кнасторы долго и безуспешно охотились именно за ними, да и устроили весь этот спектакль. Хотя это и бессмысленно, никакого значения не имеют их личности — Ландзо станет еще лучшим командиром «Минакса» (кажется, за ним тоже ведут давно персональную охоту). Арнис подумал о преемниках. О своих детях — Анри и Дара давно были в ДС. О дочери Иволги — Эрике, Йэнне и Лассе Канорри, о множестве сильных бойцов — лучших, чем они сами — которых он оставлял за собой. Нет у Великого Кольца никаких шансов. Их вышвырнут и с Калликрона, как и с Квирина. Ничего не значит наша смерть, кроме бессильной мести.
— Господь помилует нас, — сказал он, — а вы ничего не добьетесь.
Он посмотрел на Ильгет. Та произнесла, опустив глаза.
— Позвольте нам помолиться.
Кнастор шагнул назад, как бы давая разрешение. Арнис почувствовал знакомый разгорающийся свет впереди, вверху но и как бы внутри. Перед этим светом ничего не оставалось, как встать на колени. Рядом с Ильгет. И опять, по привычке, он стал первым читать молитву, Ильгет повторяла за ним.
«Господь, помилуй нас!» — «Кирие, элейсон!» — «Кристе элейсон!»
Они встали. Впереди во тьме висело, чуть касаясь пола, кольцо в человеческий рост из ослепительного чистого света.
Орудие казни.
— Идите по одному, — произнес кнастор, нахмурившись. Он стоял рядом, скрестив на груди руки, плащ ниспадал почти до пола.
Арнис посмотрел на Ильгет. Будет ли это больно?
— Иди первой, золотинка, — тихо сказал он.
Пусть она не видит, как будет умирать ее любовь.
Ильгет чуть заметно кивнула. Взгляд ее скользнул по лицу любимого, словно запоминая — на Вечность. Она подняла руку и в последний раз перекрестила Арниса.
Затем пошла к кольцу.
Она еще раз перекрестилась перед самым горящим ободом и шагнула внутрь.
Сверкнула молния, и через мгновение от Ильгет не осталось почти ничего. Несколько листков серого пепла, медленно кружась, опадали вниз. Арнис сдержал крик, стиснув зубы, но слеза непроизвольно выскользнула на лицо.
Он двинулся вслед за женой. В этот миг он думал о «Миноксе», о детях, и подходя уже к кольцу — снова о всех тех, кого убивал, и на какой-то миг его пронзил ужас вечной гибели, он знал, что по справедливости прощения ему нет. Но сумасшедшая, парадоксальная вера в прощение — в милосердие Божье — заставила его перекреститься перед кольцом.
ЭТО он ощутил как сильный удар, гасящий сознание.
Лишь на миг. Потом оказалось, что вокруг нет темного зала и кнасторов. Лишь сияющий свет. И рядом он увидел Ильгет — Господи! — совсем молоденькой, как на Ярне когда-то. Золотистой, светлой, сияющей девочкой, и на лице исчезли морщинки и складки у губ, исчезла рана на виске. И больше не было черных точек.
— Арнис, — сказала она с бесконечной нежностью, — мой мальчик...
Он понял, что изменился тоже. Ильгет взяла его за руку.
— Посмотри, дорога...
Они и в самом деле стояли на дороге — каменистой, белой, блестящей в свете неведомого солнца. Они сделали первый шаг, и тогда только Арнис поднял глаза. И увидел, что они не одни.
— Это твоя песня? — спросила Иволга. Ласс сочинял очень много. Но сейчас он не ответил, лишь улыбнулся.
— Что же это, — произнес вдруг Марцелл, — выходит, что вся эта наша война, весь этот кошмар — только из-за того, что сагоны ищут простого человеческого тепла?
— Получается, что так, — подтвердил Арнис. Ильгет плотнее прижалась к нему.
— Ищут и не находят, — пробормотала Айэла, — им так грустно и одиноко там...
Ландзо сказал негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171