Фаррелл во все горло выкрикнул первое пришедшее в голову слово:
– Настоящие! Хамид прыснул, но больше никто не обратил на крик никакого внимания. Фаррелл заорал:
– Настоящие мечи, у чужаков, осторожнее, у них настоящие мечи!
Пятеро рассыпались, наметив себе по жертве. Венецианец начал подбираться к Симону Дальнестраннику, а тот, что убил Крофа Гранта, двинулся прямиком к Фарреллу и Хамиду.
Хамид сказал:
– Надо будет как-нибудь выбрать время и обсудить, так ли уж вам стоило это делать.
Норманн сбоку рубанул открывшегося Вильяма Сомнительного так, что тот согнулся пополам, и поднял меч для завершающего удара, который разнес бы шлем Вильяма вдребезги. Что было дальше, Фаррелл не увидел, поскольку убийца Крофа Гранта заслонил от него эту пару. Лицо убийцы выражало живую радость, словно он только что встретил в аэропорту милых сердцу друзей.
Когда он начал вздымать меч, Хамид громко продекламировал: «Не хотелось бы мне поминать твою маму, такая была хорошая женщина» – и, словно в танце, переместился влево от Фаррелла. Меч невольно качнулся, последовав за ним, и Фаррелл ткнул лютней в физиономию убийцы, сбив набок стальную каску. Ввнутри у него все завопило при мысли, что инструмент используется вместо оружия, но он вспомнил, как тщеславный, громогласный, смешной Кроф Грант встал на его защиту, и изо всей силы снова ахнул его убийцу лютней по голове. Прекрасная эллиптическая спинка лютни вдавилась вовнутрь, а убийца, покачнувшись, упал на колени. Фаррелл успел ударить еще раз, прежде чем Хамид уволок его подальше от этого места.
Битва между тем с размаху въехала в полный хаос и покатила дальше, пропустив по меньшей мере две станции. Понимала Эйффи или не понимала, что она не сможет управлять своими новобранцами настолько, чтобы они лишь притворялись, будто того и гляди кого-нибудь убьют – что притворство отнюдь не по их части – о том, какое впечатление эти пятеро произведут на прочих воинов Гарта она определенно не подумала. Некоторые из его лучших бойцов до смерти перепугались, только увидев их, и возблагодарили судьбу за то, что она уже успела вывести их из строя. Другие удивительным образом осерчали и обратились против своих ужасных союзников, обороняя рыцарей Симона Дальнестранника от каких бы то ни было посягательств, кроме своих собственных. В ответ Эйффины новобранцы, не колеблясь, ударили по ним, и настоящие мечи окрасились настоящей кровью, оставляя воинов обеих армий кого с негодной в дело правой рукой, кого с рассеченным ахилловым сухожилием, а кого бредущим, пошатываясь, наполовину ослепшим и держащимся за расскроенный череп. Фаррелл и сам получил удар поперек груди, от которого кольчуга Джулии так впечаталась в его тело, что кольчатый узор на коже был заметен еще две недели спустя, и такое же время дыхание Фарреллу давалось с немалым трудом. Они впятером перебьют нас всех. Позже он и Хамид сошлись во мнении, что Джон Эрне может гордиться своими учениками, а ученики в их черед обязаны ему жизнью, хотя в большинстве своем и не подозревают об этом. Какими бы неумехами ни выглядели они рядом с профессионалами из двенадцатого столетия, движения и приемы защиты, которым научил их Джон Эрне, спасли их хотя бы от участи быть зарубленными на месте. Фаррелл видел, как полный юноша с пропитанными кровью реденькими светлыми усами обманным движением бедер, точным, словно у бейсбольного игрока, свалил с ног норманна; он видел, как один из крестоносцев обрушил на голову ронина Бенкеи рубящий удар, способный рассадить и деревянный щит и укрытое за ним тело – но ронин Бенкеи отшагнул вбок и с такой силой двинул вверх свой круглый стальной щит, что меч выскочил из руки крестоносца и, кувыркаясь, улетел к внутренним воротам. Крестоносец не стал его подбирать и в дальнейшем с большой злобой орудовал кинжалом. Фаррелл навсегда сохранил уверенность, что меч подобрал Гарт де Монфокон.
Тем временем откуда-то заслышался громовый рев – кто-то снова и снова вколачивал в пыльные сумерки имя:
– Эйвиндссон! Эйвиндссон! Вблизи ворот, рыча и вращая над головой топором размером с добрый двуручный меч, стоял Бен. Фаррелл уже видел у него однажды такое лицо – пылающее белым огнем, искаженное яростью, раздирающей человека иного времени, и упоение этой яростью, для которого Фаррелл знал несколько мертвых названий. Топор проносился над головой Бена со звуком, напоминающим торопливое дыхание какого-то крупного зверя, а Бен продолжал реветь имя, словно томимый смертельной скорбью по себе самому:
– Эйвиндссон! Эйвиндссон! Пятеро воинов Эйффи устремились к нему, и он встречал их, набегавших попарно и поодиночке, то используя длинное топорище, как кол, которым он пробивал головы и крушил ребра, то вынуждая их отшатываться от свистящего полумесяца лопасти, не давая им и мгновения передышки, которая позволила бы собраться с разумением и прибегнуть к привычным для них приемам боя, но безостановочно молотя их игрушкой, вообще говоря, не способной поранить и кожи. Впоследствии Фаррелл сообразил, что всем пятерым явно приходилось в их собственном времени сталкиваться со страшным берсерком и именно это обстоятельство заставило их обратиться в бегство, а вовсе не то, что Бен одним концом топора ненадолго вышиб дух из венецианца, а другим заехал норманну по ребрам, отчего тот выкатился из ворот, будто крокетный шар. Тут-то и наступил настоящий конец Войны Ведьмы, ибо остальные четверо просто-напросто последовали за норманном – профессионалы, отступившие во избежание ненужных потерь. Эйффи с криком побежала за ними, но они уже далеко ушли в темнеющем воздухе, явно отыскивая место, в котором их, вырванных из разумно устроенного мира, вышвырнуло в этот. Фарреллу показалось, что он увидел, как они отыскалии это место, но тут их скрыли деревья.
Все же они долго не шли у него из головы, и время от времени он представлял их себе завязшими, подобно Манса Мусе, в его, Фаррелла, времени – несчастных кондотьеров, засосанных Парнелл-стрит, по которой они с безумным ревом носятся среди полубезумцев, притворных безумцев и тихих молодых людей, мечтающих о том, как они убьют кого-то морально. А впрочем, откуда мне знать, может, и приживутся. Вероятно, такое случается гораздо чаще, чем я полагаю. На худой конец, пристроятся где-нибудь в Центральной Америке. Он никогда их больше не видел, да не очень-то и хотел увидеть, но и поглядывать по сторонам никогда уже не переставал.
Последняя атака Симона, зажавшая Гарта с его уцелевшими рыцарями между мечом Симона и топором Бена, показалась изрядно скучной всем, кто в ней так или иначе участвовал. Когда главный судья выкрикнул: «Солнце село, крепость стоит!»
– фанерный замок, у которого рухнули все четыре угла, но еще кое-как стояли две уцелевших тряских стены, остался за дюжиной, примерно, осевших наземь чумазых, хохочущих мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102