А ведь видела не так давно. Она всегда на день ангела причащается. За месяц с небольшим она постарела на десять лет. Похудела, подурнела.
— Ляленька, ты не больная ли? — спрашиваю.
— Прихватило меня, тетя Лариса.
— Ты у врача была?
— Да что врачи? Врут все. Я за здоровьем следила всегда, каждые полгода анализы сдавала, а она ухудшение пропустила и не признается. Твердит, что ничего страшного. Хорошо, Миша другого врача нашел. Теперь после обследования лечить начнут.
— Дай Бог! Ляленька, хочешь, дядя Коля «во здравие» отслужит?
— Хочу. Спасибо вам. И еще знаешь, я с Акулькой помирилась.
— Слава Богу!
— Ой, а я-то как рада! Мы встретились, обнялись.
Она совсем не сердится. Уже звонила мне. У меня в последнее время сил нет бегать, как раньше, я лежу и вспоминаю. Как мы с Акулькой жили. Я отца почти не знала, его вечно дома не было. Мы все вдвоем. Везде.
У меня было самое счастливое детство, самая лучшая мама. А потом отец мне сказал… Я убежала в Бронницы и два дня ревела в бабушкином доме. Потом решила домой ехать, соскучилась по ней. Выхожу, а она на крылечке сидит. Тоже два дня просидела. Я сейчас болею и думаю — это мне за грехи. Два греха на мне: мать и дети. Три аборта. Первый сразу, как замуж вышла. Миша говорит: «Что же, мы еще не пожили, я на тебя не налюбовался…» А потом уж сама. Бизнес, бизнес. Думала, потом, еще молодая. Да вот уж пятый год не беременею. Не поверишь — радовалась. А мама…
Я приехала у нее денег просить, а она не дает. «Подожди, — говорит, — несколько месяцев, я дачу продам». Я требую. Она уперлась. Я просто озверела.
Она мне никогда не отказывала. Ну я и сказала ей те гадкие слова. Не знаю, как я могла. Она вся побелела и спокойно так говорит: «Уходи». И все. Ты ведь знаешь, чем я ее попрекнула, как язык-то мой поганый повернулся, но где-то месяца через полтора позвонил Яковлев, говорит, мать согласна дачу продать. Но я уже вроде перекрутилась. С Мишей посоветовалась.
Он говорит: «Дорого яичко к светлому дню. А сейчас нам от нее ничего не нужно». Потом вдруг приглашение на свадьбу. Кто? Что? Миша узнал. Какой-то уголовник, только что из тюрьмы. Я хотела поехать на свадьбу. Миша не разрешил. Говорит: «Я съезжу, посмотрю. Если бы ей твой совет был нужен, она бы его спросила».
Так и все. Привыкла. Жила. Вроде счастлива. А душу свербило: как моя Акулька? Теперь все будет хорошо.
Девятый день (продолжение)
— Алло?
— Марина, здравствуй. Я тебя не разбудила?
— Нет. Ты как?
— Спасибо, выжила. Твой муж дома?
— Дома. Позвать?
— Если можно.
— Нужно. Он там с Сашкой физику делает. Ты очень вовремя, пока у них до смертоубийства не дошло.
— А почему бы тебе самой Саше не помочь? Ты ведь, помнится, МИФИ заканчивала.
— Так всегда и бывает. Но сегодня папочка устроил родительский день. Вернее, вечер. Катьку он уже полностью воспитал. Она добровольно спать легла в семь часов. Сейчас завершает воспитание Сашки. И образование заодно.
Судя по голосу, Марина была на пределе, а ее семейная жизнь под угрозой.
— Ну позови мне его.
— Гена! Тебя к телефону. Лена, я твоя должница. — И негромко, совсем другим тоном:
— Я хочу, чтоб ты знала. Нам с Генкой очень жалко Лялю. И еще. Ты можешь рассчитывать на нас во всем.
— Я знаю. Спасибо.
Я успела проглотить комок в горле до того, как услышала мужской голос с остатками гнева:
— Слушаю.
— Привет, Макаренко!
— Привет. Маринка совершенно распустила ребят. Не представляю, что из них вырастет.
— И не надо. Поживем — увидим. Но что-то подсказывает мне — все у них будет хорошо. Да и как иначе? Оба — твоя копия.
Генка попался на лесть, как и всякий мужчина. Он перестал пыхтеть, успокоился и повеселел.
— Ты чего звонишь ночью? Не спится?
— Еще и не ложилась.
— Ах да. Сегодня же English club. — Он хихикнул — По этому поводу и звоню.
— Забавно было?
— Как всегда.
— Значит, забавно. А что наш клиент? Кормилец был прав?
— Как всегда, — повторила я.
Генка обеспокоенно спросил:
— Лена! Ты в порядке?
— Да. Я звоню по делу.
— Так давай.
— Ты что-нибудь о продаже «Сибири» слышал?
— Краем уха. Лялька отказалась.
— А Миша продает…
— С чего ты взяла?
Я кратко пересказала подслушанный в клубе диалог. Яковлев молчал. Я терпеливо ждала.
— Интересно… — раздумчиво протянул мой собеседник и повторил:
— Интересно.
— О чем ты?
— Вот что. Я с утра кое с кем переговорю, а потом к тебе приеду. Ну, скажем, часам к двум. Заодно и пообедаю. Ты бы могла приготовить грибную лапшу?
Только не покупную, а домашнюю. И голубцы…
* * *
Разговор под пальмой не шел у меня из головы.
Сама не понимая зачем, разыскала сумку, в которую, уходя с поминок, переложила ампулку. Ампулка оказалась на месте — в маленьком карманчике под «молнией».
Я долго рассматривала под настольной лампой стеклянный цилиндрик, разбирала надпись на нем. Название лекарства мне ни о чем не говорило. Я переписала его на бумажку. Ампулку положила в коробочку из-под сережек, которые ношу чаще всего, и убрала в шкатулку с драгоценностями, радуясь тому, что господин Скоробогатов все еще не вернулся из клуба и некому задавать мне вопросы.
Юра позвал меня на кухню пить чай. Я отказалась, но он все равно принес чашку свежезаваренного чая с лимоном.
— Спасибо. Что-то я сегодня устала.
— Как Илья Муромец.
Я удивленно смотрела на Юру. Что-то я не помню, чтобы он рассуждал на отвлеченные темы. Да еще с привлечением фольклора.
А Юра, продолжая меня удивлять, развил свою мысль:
— Он тридцать три года просидел на печи — и сразу на подвиг. И вы девять дней из дома не выходили, а потом сразу на подвиг.
Повернулся и вышел из комнаты. Вот так.
Юра совершенно прав. Взрыв энергии, сменивший полный упадок сил, выглядит болезненным. Похоже на истерику.
Чай горячий, сладкий, необычайно вкусный. Выпила я его с удовольствием, но беспокойство не отпустило меня.
И снова в моих руках телефон.
— Вас слушают очень внимательно.
— Здравствуй, Андрюша.
— Тетя Лена, ты как? Мать сказала про Лялю. Я поверить не могу. Мы с ней пару месяцев назад в театре встретились. Она нас с Иркой в буфет сводила.
Шампанское, мороженое, шоколад. Она была такая, как всегда: красивая, веселая. Так жалко…
— Я знаю, Андрюша. Спасибо.
— Ты как? Мать говорила, заболела. Сейчас лучше?
— Лучше.
— Хочешь, мы с Танюшкой приедем?
— Хочу. В пятницу на дачу. Ладно?
— Ага. На все выходные.
— Мама не спит?
— Не знаю. Подожди, я посмотрю.
— Алло? — Хриплый со сна голос.
— Лидунь, прости. Я тебя разбудила?
— Не бухти. Я рада тебя слышать. Как доехала?
Костя бушевал?
— Не очень. Лидунь, что это за лекарство?
Я по слогам прочитала название. Лидуня переспросила. Я прочитала еще раз.
— Нет, Лен, я его не знаю. Даже никогда не слышала. Завтра спрошу у заведующей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Ляленька, ты не больная ли? — спрашиваю.
— Прихватило меня, тетя Лариса.
— Ты у врача была?
— Да что врачи? Врут все. Я за здоровьем следила всегда, каждые полгода анализы сдавала, а она ухудшение пропустила и не признается. Твердит, что ничего страшного. Хорошо, Миша другого врача нашел. Теперь после обследования лечить начнут.
— Дай Бог! Ляленька, хочешь, дядя Коля «во здравие» отслужит?
— Хочу. Спасибо вам. И еще знаешь, я с Акулькой помирилась.
— Слава Богу!
— Ой, а я-то как рада! Мы встретились, обнялись.
Она совсем не сердится. Уже звонила мне. У меня в последнее время сил нет бегать, как раньше, я лежу и вспоминаю. Как мы с Акулькой жили. Я отца почти не знала, его вечно дома не было. Мы все вдвоем. Везде.
У меня было самое счастливое детство, самая лучшая мама. А потом отец мне сказал… Я убежала в Бронницы и два дня ревела в бабушкином доме. Потом решила домой ехать, соскучилась по ней. Выхожу, а она на крылечке сидит. Тоже два дня просидела. Я сейчас болею и думаю — это мне за грехи. Два греха на мне: мать и дети. Три аборта. Первый сразу, как замуж вышла. Миша говорит: «Что же, мы еще не пожили, я на тебя не налюбовался…» А потом уж сама. Бизнес, бизнес. Думала, потом, еще молодая. Да вот уж пятый год не беременею. Не поверишь — радовалась. А мама…
Я приехала у нее денег просить, а она не дает. «Подожди, — говорит, — несколько месяцев, я дачу продам». Я требую. Она уперлась. Я просто озверела.
Она мне никогда не отказывала. Ну я и сказала ей те гадкие слова. Не знаю, как я могла. Она вся побелела и спокойно так говорит: «Уходи». И все. Ты ведь знаешь, чем я ее попрекнула, как язык-то мой поганый повернулся, но где-то месяца через полтора позвонил Яковлев, говорит, мать согласна дачу продать. Но я уже вроде перекрутилась. С Мишей посоветовалась.
Он говорит: «Дорого яичко к светлому дню. А сейчас нам от нее ничего не нужно». Потом вдруг приглашение на свадьбу. Кто? Что? Миша узнал. Какой-то уголовник, только что из тюрьмы. Я хотела поехать на свадьбу. Миша не разрешил. Говорит: «Я съезжу, посмотрю. Если бы ей твой совет был нужен, она бы его спросила».
Так и все. Привыкла. Жила. Вроде счастлива. А душу свербило: как моя Акулька? Теперь все будет хорошо.
Девятый день (продолжение)
— Алло?
— Марина, здравствуй. Я тебя не разбудила?
— Нет. Ты как?
— Спасибо, выжила. Твой муж дома?
— Дома. Позвать?
— Если можно.
— Нужно. Он там с Сашкой физику делает. Ты очень вовремя, пока у них до смертоубийства не дошло.
— А почему бы тебе самой Саше не помочь? Ты ведь, помнится, МИФИ заканчивала.
— Так всегда и бывает. Но сегодня папочка устроил родительский день. Вернее, вечер. Катьку он уже полностью воспитал. Она добровольно спать легла в семь часов. Сейчас завершает воспитание Сашки. И образование заодно.
Судя по голосу, Марина была на пределе, а ее семейная жизнь под угрозой.
— Ну позови мне его.
— Гена! Тебя к телефону. Лена, я твоя должница. — И негромко, совсем другим тоном:
— Я хочу, чтоб ты знала. Нам с Генкой очень жалко Лялю. И еще. Ты можешь рассчитывать на нас во всем.
— Я знаю. Спасибо.
Я успела проглотить комок в горле до того, как услышала мужской голос с остатками гнева:
— Слушаю.
— Привет, Макаренко!
— Привет. Маринка совершенно распустила ребят. Не представляю, что из них вырастет.
— И не надо. Поживем — увидим. Но что-то подсказывает мне — все у них будет хорошо. Да и как иначе? Оба — твоя копия.
Генка попался на лесть, как и всякий мужчина. Он перестал пыхтеть, успокоился и повеселел.
— Ты чего звонишь ночью? Не спится?
— Еще и не ложилась.
— Ах да. Сегодня же English club. — Он хихикнул — По этому поводу и звоню.
— Забавно было?
— Как всегда.
— Значит, забавно. А что наш клиент? Кормилец был прав?
— Как всегда, — повторила я.
Генка обеспокоенно спросил:
— Лена! Ты в порядке?
— Да. Я звоню по делу.
— Так давай.
— Ты что-нибудь о продаже «Сибири» слышал?
— Краем уха. Лялька отказалась.
— А Миша продает…
— С чего ты взяла?
Я кратко пересказала подслушанный в клубе диалог. Яковлев молчал. Я терпеливо ждала.
— Интересно… — раздумчиво протянул мой собеседник и повторил:
— Интересно.
— О чем ты?
— Вот что. Я с утра кое с кем переговорю, а потом к тебе приеду. Ну, скажем, часам к двум. Заодно и пообедаю. Ты бы могла приготовить грибную лапшу?
Только не покупную, а домашнюю. И голубцы…
* * *
Разговор под пальмой не шел у меня из головы.
Сама не понимая зачем, разыскала сумку, в которую, уходя с поминок, переложила ампулку. Ампулка оказалась на месте — в маленьком карманчике под «молнией».
Я долго рассматривала под настольной лампой стеклянный цилиндрик, разбирала надпись на нем. Название лекарства мне ни о чем не говорило. Я переписала его на бумажку. Ампулку положила в коробочку из-под сережек, которые ношу чаще всего, и убрала в шкатулку с драгоценностями, радуясь тому, что господин Скоробогатов все еще не вернулся из клуба и некому задавать мне вопросы.
Юра позвал меня на кухню пить чай. Я отказалась, но он все равно принес чашку свежезаваренного чая с лимоном.
— Спасибо. Что-то я сегодня устала.
— Как Илья Муромец.
Я удивленно смотрела на Юру. Что-то я не помню, чтобы он рассуждал на отвлеченные темы. Да еще с привлечением фольклора.
А Юра, продолжая меня удивлять, развил свою мысль:
— Он тридцать три года просидел на печи — и сразу на подвиг. И вы девять дней из дома не выходили, а потом сразу на подвиг.
Повернулся и вышел из комнаты. Вот так.
Юра совершенно прав. Взрыв энергии, сменивший полный упадок сил, выглядит болезненным. Похоже на истерику.
Чай горячий, сладкий, необычайно вкусный. Выпила я его с удовольствием, но беспокойство не отпустило меня.
И снова в моих руках телефон.
— Вас слушают очень внимательно.
— Здравствуй, Андрюша.
— Тетя Лена, ты как? Мать сказала про Лялю. Я поверить не могу. Мы с ней пару месяцев назад в театре встретились. Она нас с Иркой в буфет сводила.
Шампанское, мороженое, шоколад. Она была такая, как всегда: красивая, веселая. Так жалко…
— Я знаю, Андрюша. Спасибо.
— Ты как? Мать говорила, заболела. Сейчас лучше?
— Лучше.
— Хочешь, мы с Танюшкой приедем?
— Хочу. В пятницу на дачу. Ладно?
— Ага. На все выходные.
— Мама не спит?
— Не знаю. Подожди, я посмотрю.
— Алло? — Хриплый со сна голос.
— Лидунь, прости. Я тебя разбудила?
— Не бухти. Я рада тебя слышать. Как доехала?
Костя бушевал?
— Не очень. Лидунь, что это за лекарство?
Я по слогам прочитала название. Лидуня переспросила. Я прочитала еще раз.
— Нет, Лен, я его не знаю. Даже никогда не слышала. Завтра спрошу у заведующей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62