Мне все нравилось, только несколько беспокоило сознание забытого долга, когда я вспомнила, что пребываю в этом раю в качестве жены.
Открыв сумочку, я достала косметичку и, глядя в зеркальце в пудренице, привела себя в порядок.
Свежий воздух, здоровый сон, неторопливая нега, разлитая в воздухе, — все это необыкновенно благотворно подействовало на цвет моего лица. Установив это, я в самом лучшем состоянии духа отправилась на поиски своего мужа.
Я шла по гаревой дорожке к дому и вертела головой, выглядывая господина Скоробогатова, когда из-за поворота раздался смех, который я сразу узнала. Я слышала этот смех несколько раз: когда зарегистрировали первое предприятие мужа; когда он впервые добрался до пятой лунки на поле для гольфа; когда на Лондонской бирже поднялись акции контролируемого им международного концерна, — короче, так коротко и горделиво смеялся господин Скоробогатов, празднуя победу.
От любопытства я почти бежала. Мне хотелось присутствовать при очередной победе мужа.
Мы столкнулись лицом к лицу. Костя вышел из-за угла, крепко обнимая тонкую талию длинноногой, очень ухоженной девицы, приподнявшей к нему улыбающееся юное лицо.
Я подумала, что Косте всего сорок три, а мне целых сорок восемь, и мы из разных поколений. И еще я подумала, что наши отношения в первую очередь (а может быть, всего лишь) деловое соглашение. Это помогло мне улыбнуться побледневшему Косте, который стоял, опустив руки, и девушке, глядящей мне прямо в глаза с безграничным нахальством победительной молодости.
— Гуляете? — приветливо осведомилась я. — Ну и правильно. А я часок прикемарила в кустиках.
Что-то развезло. Да и то сказать, годочки-то не ваши, не молодые. Ну гуляйте, гуляйте, а я пойду чаю поспрошаю.
И, махнув им ручкой, направилась к дому. Костя, что совершенно естественно, остался с юной леди, а не кинулся вдогонку за престарелой женой.
Он присоединился ко мне, когда я в компании хозяйки дома методично наливалась чаем с коньяком, а может, коньяком с чаем, и преуспела так, что решила (была вынуждена решить) остаться ночевать, о чем и сообщила изменнику тоном, исключающим возможность дискуссии.
Большую часть ночи мы с хозяйкой провели в беседе на тему нашей загубленной жизни. Беседа сопровождалась обильным слезотечением и запивалась чем-то из граненой литровой бутылки.
* * *
Утром я без всякого удивления обнаружила на веранде Юру. Он привез меня домой, выдал все, что требовалось для снятия похмелья, дождался, когда я приму душ и оденусь, и доставил в офис.
Я явилась туда в свежем платье, но с Несколько помятым лицом и слегка сдвинутым сознанием.
Господин Скоробогатов в кабинете был не один, поэтому мой вид оставил без комментариев, но и доброжелательности не проявил, демонстрируя подчиненным, что строг и поблажки не дает никому (включая родную жену). Подчиненные поняли и прониклись, а будучи отпущены, потянулись к выходу гуськом, понуря головы.
Я же уселась у стола и независимо закинула ногу на ногу. Я бы и закурила назло господину Скоробогатову, не терпящему табачного дыма в своем кабинете, но боялась, что с бодуна меня поведет от сигареты. Падать же, бледнея, со стула сегодня что-то не хотелось.
Костя смотрел на меня холодными и голубоватыми, как арктические льды, глазами и о чем-то напряженно размышлял. Наконец, не отводя от меня взгляда, он пододвинул к себе конверт, лежавший до этого на краю стола, и спокойно приказал:
— Лена, тебе необходимо срочно лететь в Женеву.
— Зачем? — Я была обескуражена, поскольку ждала совсем других слов.
— Пройти курс лечения в клинике омолаживания.
Мне показалось, что в меня попал разряд молнии.
И меня убило громом. Он что, с ума сошел? Вот так прямо мне об этом говорит! Я настолько ошалела, что лишилась чувств. Всех сразу. Поэтому ответила спокойно, без эмоций:
— Хорошо. Когда я должна лететь?
— В пятницу. В этом пакете все необходимые бумаги и телефон человека, к которому следует обратиться. Я сейчас уезжаю в Питер. Приеду послезавтра утром прямо к тебе. Пожалуйста, будь дома. Мы обо всем переговорим.
Его лицо оставалось задумчивым, он постукивал ребром конверта по столу.
Я перегнулась через стол, вынула из его пальцев конверт, встала и вышла из кабинета.
Вера Игоревна, секретарь Скоробогатова, сорокалетняя, холеная и компетентная, взглянула на меня, и в ее непроницаемых глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Кофе? — предложила она почти дружески.
— Спасибо. Не сегодня. Я пойду в баню.
Ее тонкая бровь поднялась на полтора миллиметра, что означало высшую степень удивления.
А я действительно пошла в баню. Есть в Москве такое дивное местечко не для всех. И не потому, что дорогое, цены-то как раз средние для подобных мест, а потому, что владелец этого оздоровительного салона очень тщательно фильтрует клиентуру.
Меня к Вагизу, так зовут хозяина, устроила девочка, с которой мы вместе изучали испанский и французский на курсах при МИДе. Девочке языки не понадобились, потому что она отправилась на постоянное место жительства в Нью-Йорк и пытается освоить английский.
Меня встретила Жанна — одна из местных кудесниц — и всплеснула руками:
— Елена Сергеевна, на вас лица нет.
— Скоро будет! — пообещала я. — Муж оплатил совершенно новое лицо в женевской клинике омолаживания.
— Счастливая! — позавидовала Жанночка, которой еще не исполнилось и двадцати пяти. Глупышка…
После нескольких сеансов в сауне, массажа и бассейна я, усталая, легкая и очень теплая, как снаружи, так и внутри — блаженное послебанное состояние, — закуталась по примеру римских патрициев в кусок белой ткани и переступила порог чайной комнаты.
Здесь стояло несколько мягких кожаных кушеток и низкий столик с электрическим самоваром и всем необходимым для чаепития.
Распластанная на одной из кушеток белая фигура слегка пошевелилась, потом рывком села. Простыня отлетела, обнажив богатую розовую плоть, которая, несомненно, как и чарующий голос, принадлежала Наташе Транкиной.
Мы расцеловались и принялись чаевничать. Наташа — прима экспериментального молодежного театра, постановки которого мне настолько нравятся, что одну из них господин Скоробогатов проспонсировал. С тех пор я лучший друг театра, а Наталья Транкина и Ольга Челнокова — вторая ведущая актриса — мои большие приятельницы.
Вот об Ольге-то речь и пошла.
— Представляете? Завтра лететь в Женеву, у нас там четыре спектакля за два дня, а Олька выпала. Ну, со спектаклями проблем нет, у нас полная взаимозаменяемость. Сами знаете, наш худрук до театрального на заводе вкалывал, вот в театр идею конвейера и притащил — рационализатор. Теперь мне по два раза в день потеть. Ну, это ладно — мне наш труд в кайф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Открыв сумочку, я достала косметичку и, глядя в зеркальце в пудренице, привела себя в порядок.
Свежий воздух, здоровый сон, неторопливая нега, разлитая в воздухе, — все это необыкновенно благотворно подействовало на цвет моего лица. Установив это, я в самом лучшем состоянии духа отправилась на поиски своего мужа.
Я шла по гаревой дорожке к дому и вертела головой, выглядывая господина Скоробогатова, когда из-за поворота раздался смех, который я сразу узнала. Я слышала этот смех несколько раз: когда зарегистрировали первое предприятие мужа; когда он впервые добрался до пятой лунки на поле для гольфа; когда на Лондонской бирже поднялись акции контролируемого им международного концерна, — короче, так коротко и горделиво смеялся господин Скоробогатов, празднуя победу.
От любопытства я почти бежала. Мне хотелось присутствовать при очередной победе мужа.
Мы столкнулись лицом к лицу. Костя вышел из-за угла, крепко обнимая тонкую талию длинноногой, очень ухоженной девицы, приподнявшей к нему улыбающееся юное лицо.
Я подумала, что Косте всего сорок три, а мне целых сорок восемь, и мы из разных поколений. И еще я подумала, что наши отношения в первую очередь (а может быть, всего лишь) деловое соглашение. Это помогло мне улыбнуться побледневшему Косте, который стоял, опустив руки, и девушке, глядящей мне прямо в глаза с безграничным нахальством победительной молодости.
— Гуляете? — приветливо осведомилась я. — Ну и правильно. А я часок прикемарила в кустиках.
Что-то развезло. Да и то сказать, годочки-то не ваши, не молодые. Ну гуляйте, гуляйте, а я пойду чаю поспрошаю.
И, махнув им ручкой, направилась к дому. Костя, что совершенно естественно, остался с юной леди, а не кинулся вдогонку за престарелой женой.
Он присоединился ко мне, когда я в компании хозяйки дома методично наливалась чаем с коньяком, а может, коньяком с чаем, и преуспела так, что решила (была вынуждена решить) остаться ночевать, о чем и сообщила изменнику тоном, исключающим возможность дискуссии.
Большую часть ночи мы с хозяйкой провели в беседе на тему нашей загубленной жизни. Беседа сопровождалась обильным слезотечением и запивалась чем-то из граненой литровой бутылки.
* * *
Утром я без всякого удивления обнаружила на веранде Юру. Он привез меня домой, выдал все, что требовалось для снятия похмелья, дождался, когда я приму душ и оденусь, и доставил в офис.
Я явилась туда в свежем платье, но с Несколько помятым лицом и слегка сдвинутым сознанием.
Господин Скоробогатов в кабинете был не один, поэтому мой вид оставил без комментариев, но и доброжелательности не проявил, демонстрируя подчиненным, что строг и поблажки не дает никому (включая родную жену). Подчиненные поняли и прониклись, а будучи отпущены, потянулись к выходу гуськом, понуря головы.
Я же уселась у стола и независимо закинула ногу на ногу. Я бы и закурила назло господину Скоробогатову, не терпящему табачного дыма в своем кабинете, но боялась, что с бодуна меня поведет от сигареты. Падать же, бледнея, со стула сегодня что-то не хотелось.
Костя смотрел на меня холодными и голубоватыми, как арктические льды, глазами и о чем-то напряженно размышлял. Наконец, не отводя от меня взгляда, он пододвинул к себе конверт, лежавший до этого на краю стола, и спокойно приказал:
— Лена, тебе необходимо срочно лететь в Женеву.
— Зачем? — Я была обескуражена, поскольку ждала совсем других слов.
— Пройти курс лечения в клинике омолаживания.
Мне показалось, что в меня попал разряд молнии.
И меня убило громом. Он что, с ума сошел? Вот так прямо мне об этом говорит! Я настолько ошалела, что лишилась чувств. Всех сразу. Поэтому ответила спокойно, без эмоций:
— Хорошо. Когда я должна лететь?
— В пятницу. В этом пакете все необходимые бумаги и телефон человека, к которому следует обратиться. Я сейчас уезжаю в Питер. Приеду послезавтра утром прямо к тебе. Пожалуйста, будь дома. Мы обо всем переговорим.
Его лицо оставалось задумчивым, он постукивал ребром конверта по столу.
Я перегнулась через стол, вынула из его пальцев конверт, встала и вышла из кабинета.
Вера Игоревна, секретарь Скоробогатова, сорокалетняя, холеная и компетентная, взглянула на меня, и в ее непроницаемых глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
— Кофе? — предложила она почти дружески.
— Спасибо. Не сегодня. Я пойду в баню.
Ее тонкая бровь поднялась на полтора миллиметра, что означало высшую степень удивления.
А я действительно пошла в баню. Есть в Москве такое дивное местечко не для всех. И не потому, что дорогое, цены-то как раз средние для подобных мест, а потому, что владелец этого оздоровительного салона очень тщательно фильтрует клиентуру.
Меня к Вагизу, так зовут хозяина, устроила девочка, с которой мы вместе изучали испанский и французский на курсах при МИДе. Девочке языки не понадобились, потому что она отправилась на постоянное место жительства в Нью-Йорк и пытается освоить английский.
Меня встретила Жанна — одна из местных кудесниц — и всплеснула руками:
— Елена Сергеевна, на вас лица нет.
— Скоро будет! — пообещала я. — Муж оплатил совершенно новое лицо в женевской клинике омолаживания.
— Счастливая! — позавидовала Жанночка, которой еще не исполнилось и двадцати пяти. Глупышка…
После нескольких сеансов в сауне, массажа и бассейна я, усталая, легкая и очень теплая, как снаружи, так и внутри — блаженное послебанное состояние, — закуталась по примеру римских патрициев в кусок белой ткани и переступила порог чайной комнаты.
Здесь стояло несколько мягких кожаных кушеток и низкий столик с электрическим самоваром и всем необходимым для чаепития.
Распластанная на одной из кушеток белая фигура слегка пошевелилась, потом рывком села. Простыня отлетела, обнажив богатую розовую плоть, которая, несомненно, как и чарующий голос, принадлежала Наташе Транкиной.
Мы расцеловались и принялись чаевничать. Наташа — прима экспериментального молодежного театра, постановки которого мне настолько нравятся, что одну из них господин Скоробогатов проспонсировал. С тех пор я лучший друг театра, а Наталья Транкина и Ольга Челнокова — вторая ведущая актриса — мои большие приятельницы.
Вот об Ольге-то речь и пошла.
— Представляете? Завтра лететь в Женеву, у нас там четыре спектакля за два дня, а Олька выпала. Ну, со спектаклями проблем нет, у нас полная взаимозаменяемость. Сами знаете, наш худрук до театрального на заводе вкалывал, вот в театр идею конвейера и притащил — рационализатор. Теперь мне по два раза в день потеть. Ну, это ладно — мне наш труд в кайф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62