Это и понятно. Я не большая любительница светских тусовок, мое появление всегда неожиданно, сегодня же оно удивляет, особенно тех, кто в курсе моих дел. К счастью, таких не много.
Ко мне пробирается Катенька Свирская, в прошлом звезда детского кинематографа, манекенщица и жена полудюжины знаменитых мужей, в настоящем — непременный атрибут всех подобных мероприятий. Мы знакомы не слишком близко, но она бросается ко мне, словно к лучшей подруге.
— Леночка! — восклицает Катенька, и ее несколько поблекшее, но умело подретушированное лицо сияет восторгом. — Какое у тебя славненькое личико! Слышала-слышала! Как Женева?
— Полагаю, как всегда… — слегка пожимаю плечом. — В этот раз я ее не видела. Аэропорт — клиника — аэропорт.
Так, значит, мой отъезд не прошел незамеченным.
И судя по тому, как жадно Катенькины глазки ощупывают мое лицо, кто-то сомневается в официальной версии поездки.
Ну что ж, смотри, Катенька, личико я себе подправила, и хоть обошлось без подтяжки, все остальные процедуры по омолаживанию сделаны и оплачены, можешь так и доложить.
Но права будешь не ты, а тот, кто сомневается.
Катенька лепечет что-то завистливо-восхищенное по поводу моего строгого черного платья с длинными узкими рукавами и юбкой до пола, но ее кто-то окликает, и она, извинившись, отходит. А я вижу того, ради кого пришла.
Господин Скоробогатов в смокинге — восхитительное зрелище; он один из немногих, кто умеет и любит его носить. Большинство мужчин выглядят в смокинге нелепо, напоминая официантов.
Я немного полюбовалась мужем, он почувствовал мой взгляд, повернул красиво причесанную голову и взмахом ресниц велел мне приблизиться. Я с готовностью повиновалась.
Мой кормилец коротал время в обществе бокала и господина с ровным пробором в рыжеватых волосах и гладким, невыразительным, лишенным возраста лицом.
Смокинг господина на пару размеров велик ему в плечах и на три-четыре мал в талии. В остальном же производит впечатление вещи, за которую уплачены немалые деньги.
— Дорогой, — ласково приветствую я мужа, — сегодня здесь столпотворение, я уже боялась, что не найду тебя.
— Это невозможно, — галантно отвечает мой муж и подносит к губам мои пальцы.
Блеск бриллиантов моих колец отразился в глазах Костиного собеседника. Лощеный господин лихорадочно облизывает губы. «Какой алчный», — отмечаю я про себя.
— Познакомься с господином Борком — американским предпринимателем. Господин Борк, моя жена Елена.
Я подала руку для рукопожатия, но господин Борк, склонив пробор, прижал к ней влажные губы.
«Американец? Но это вряд ли…»
— Рада познакомиться. Сегодня здесь собралось блестящее общество. Надеюсь, вам нравится, — защебетала я, жеманно вытягивая губы и тараща глаза. Скоробогатов легонько сжал мой локоть, призывая угомониться.
«Не переигрывай», — приказал он глазами.
«Как скажешь», — выразили покорность мои глаза и снова уставились на американца. Тот виновато улыбнулся:
— Я сожалею, но очень мало знаю русский язык.
Мужчины переходят на английский, я, как особа, языком не владеющая, стою рядом, опершись на руку мужа, потягиваю мартини, лениво вожу глазами по публике.
Англо-американский мистера Борка неплох, но изучался, судя по всему, где-то подо Львовом, хотя уловить это не просто, но ведь мне не за так деньги платят.
А Костя молодец! Акцент он, конечно, не уловил, но что-то его в американском бизнесмене насторожило.
А это что? О! Это растягивание звуков, такое знакомое, неистребимый местечковый акцент, сохраняемый даже в третьем поколении. О нем нам рассказывала наша преподавательница на курсах при МИДе милая Софья Абрамовна. Она же его нам и демонстрировала вместе с другими.
Значит, мистер Борк сделал обрезание своей фамилии, видимо, потерял «штейн». А зачем? Кому это мешает? Где? В Штатах? У нас?
Без разницы. Мы с ним дел иметь не будем. Смена фамилии и отказ от корней могут быть вызваны безобидными причинами, а могут и серьезными. Это не важно. Важно, что он пытается обмануть.
Я сжимаю предплечье занятого беседой мужа и, когда он поворачивает ко мне лицо, капризно заявляю:
— Мне скучно. Ваши дела мне ни к чему. Я предпочитаю общение с соотечественниками на родном языке.
Костины глаза вспыхивают и гаснут, он поглаживает мое плечо.
— Ну хорошо. Ты иди общайся, а я закончу беседу и найду тебя.
Я улыбаюсь раббе Боркштейну и иду общаться.
Это одна часть моей работы в фирме мужа. Есть и другие.
Покружив по залу, ответив на несколько приветствий и счастливо избежав необходимости с кем-либо беседовать, я считаю свою миссию выполненной.
Приказав Юре взглядом не ходить за мной, я устраиваюсь в уголке под пальмой в мягком кресле, которое кто-то повернул спиной к залу и прислонил спинка к спинке к парному ему диванчику.
Я чувствую себя совершенно обессиленной. Сегодняшний длинный абсурдный день, все последние практически бессонные ночи сломали меня, да к тому же выпитое за день. Я сползаю в кресле, вытягиваю ноги и закрываю глаза.
Похоже, я задремала — по крайней мере я не уловила, когда диванчик у меня за спиной был оккупирован, и возвращаюсь к действительности не сразу с началом беседы между двумя обладателями мужских голосов.
Я хотела объявиться и попросить прощения за невольное подслушивание и даже шевельнулась, но ушибленная часть тела ответила болью. Я снова сажусь поуютнее и остаюсь, позволяя себе полениться.
— Не думаю, что Аркадьич нас кинул, — пропыхтел один.
— Ну уж теперь что Бог даст, — вздохнул другой.
— Да уж.
Они помолчали. Начал тот, чей голос несколько выше:
— Я только сегодня узнал про Троицкую.
— Да, беда. Жаль бабу.
— Еще как жаль! Эта женщина могла далеко пойти.
— Так она многое и успела.
— Ну еще бы, с ее-то связями.
— Это ты о чем?
— О ее матери.
— А-а-а. Так Троицкая свою фирму открыла еще до взлета мамаши. Она сама.
— Ну теперь Мишаня все в момент спустит.
— Спустить не спустит, а продаст точно.
— Есть кому?
— — А то! Троицкая организовала сеть вязальщиц-надомниц. Их у нее около тысячи. Лакомый кусочек.
Ей предлагали хорошие бабки, в баксах, да она уперлась. Но теперь Мишаня продаст. Арнольд говорил, дело на мази.
— Кто покупатель?
— Арнольд говорил, не то турок, не то афганец.
— Им-то зачем вязальщицы?
— Ты чего? Золотое дно. Сидят тетки по домам за закрытыми дверями, сколько их — неизвестно, что каждая делает — тоже… Может, вяжут, а может, фасуют.
— Чего фасуют?
— А чего велят, то и фасуют. Хочешь, сухофрукты, хочешь, лекарства, хочешь, патроны, а можно наркотики.
— Ну?! Вот это да! Если так, то этой надомной сети цены нет.
— Есть. Но очень большая.
— Значит, Мишаня загребет.
— Меньше, чем мог бы. Мишаня в цейтноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62