Потолки здесь, как и во всех старых домах, очень высокие.
Передо мной стоит Варвара. Она в простеньком платье с короткими рукавами и переднике, волосы небрежно сколоты на затылке. В руках у нее полотенце. Ясно, занимается домашними делами. Варвара, глядя на меня, улыбается дружески и открыто, и это мне тоже нравится.
— Вы всегда прямо как снег на голову, — говорит она.
— Как дождь, — отвечаю я, снимая шляпу и стряхивая с нее воду.
Варвара забирает мой плащ.
— На кухню повешу, пусть посохнет. Чайку не выпьете?
— Выпью, — говорю. — С удовольствием даже.
Через некоторое время мы уже сидим за столом, и я, обжигаясь, пью крепкий, душистый чай. Ужасно я люблю, признаться, такой именно чай, свежий и крепкий, без лимона и сахара. Это у нас в доме так заведено. Причем заваривается он каждому прямо в стакане. Чай «по-лосевски», говорят друзья. Вот и тут я, к своему удивлению, получил такой чай.
— Ну как живете, Варя? — спрашиваю. — Паше-то написали?
Она опускает глаза и отрицательно мотает головой. Просто удивительно, до чего она бывает разная. Сейчас, например, это сама скромность и застенчивость. В черных живых глазах нет обычной дерзости и вызова, они задумчивые и даже грустные. И движения ее не порывистые, не энергичные, а какие-то плавные, мягкие. Сколько в ней женственности и природного изящества, передать нельзя.
— А я написал, — говорю.
— Спасибо вам, — тихо отвечает Варвара.
И я перевожу разговор на другую тему, тоже пока далекую от того дела, которое меня к ней привело.
— А на работе как? — спрашиваю.
Она пожимает плечами и бросает на меня быстрый взгляд.
— А что там может быть? Работаем.
— Все хорошо, значит?
Она поднимает голову и смотрит мне в глаза. И я вдруг ощущаю какую-то неловкость, какое-то странное напряжение, внезапно возникшее в этом совсем, казалось бы, безобидном разговоре.
— У вас там какие-нибудь неприятности, Варя? — мягко спрашиваю я.
— У меня все хорошо. Ну правда же. И… никого на порог больше не пускаю. Все. Отгуляла. Скоро… вот возьму и напишу Паше.
Она его любит. Я вижу. А ведь у них до драк доходило. Пашка пьянствовал и бил ее, а она, как говорят, «гуляла от него» вовсю. В поклонниках недостатка, как вы понимаете, не было. Я уверен, Пашка и запил от ревности, и безобразничать начал тоже. Он ее и любит и ненавидит, можете себе такое представить? Я могу. Но вот стряслась беда, исчез Пашка из ее жизни. Она вроде бы наконец-то вздохнула, начала жить как ей хочется, закружилась. Вот хотя бы этот Толик или Мушанский. Да и не они одни, конечно. Могла бы и забыть давно своего изверга Пашку. Но вот стоило только напомнить о нем, сказать, что другим, мол, он стал и любит ее, как что-то разом всколыхнулось, поднялось у нее в душе, что-то там вдруг произошло.
— Напишите, — говорю. — Обязательно напишите. А там, может быть, и поедете к нему.
— Это как же? — испуганно спрашивает Варвара.
— А так. Хорошо себя Паша зарекомендовал. Думаю, разрешат ему скоро до конца срока жить вольно на какой-нибудь стройке. Туда и семьи приезжают. А он слесарь такой, что поискать.
Варвара, опустив глаза, Молчит. Только на чистом ее лбу вдруг пролегла маленькая морщинка. Задумалась. Молчу и я, отхлебывая остывший чай. Потом прошу разрешения закурить и приступаю к другой теме.
— Варя, — говорю, — а вы не помните, этот My… Михаил Семенович что-нибудь о себе рассказывал в тот вечер, в кафе?
— Что?..
Она с трудом отрывается от своих мыслей.
— Ах, этот… — Она зло хмурится, устремив взгляд куда-то в пространство. — Известно, что говорил. Одинокий, мол. Ласки женской не видит. Подруги жизни у него нет. Ну чего вы все в таких случаях говорите, не знаете разве? — Но, взглянув на меня, вдруг смущается. — Я не про вас, конечно. Вы вроде не такой.
И мы смеемся. Этот смех помогает нам обоим скрыть смущение.
— В котором же часу он вас домой привез? — спрашиваю.
— Да не поздно. Часов в десять.
— А в каком кафе вы были, не помните?
— Помню, конечно. На Кутузовском проспекте, в начале, около тоннеля. Большое такое, в два этажа, стеклянное.
Я знаю это кафе, мы там были как-то со Светкой.
— А водителя такси, который вез вас домой, не запомнили?
— Водителя? — Она задумывается. — Нет, не помню. Молодой такой и еще… Ах да! — Она улыбается. — В очках. Представляете?
— Представляю.
Я тоже улыбаюсь. И не потому, что водитель этот был в очках, а просто невозможно не улыбаться, когда улыбается она.
— А никакого разговора по дороге не было? — снова спрашиваю я.
— Какой же разговор? Этот как сел рядом, руку мою сгреб и не дышит. Переживания показывает.
Варвара уже откровенно прыскает, закрывая ладошкой рот. Мне тоже становится смешно.
— А водитель? — спрашиваю.
— А что водитель? Его дело машину вести. Особенно если пассажир с женщиной. Вот только когда садились, он сказал, что далеко не повезет. Время у него кончается. И правда, у него под стеклом двадцать два ноль-ноль было написано, я заметила.
Вскоре мы прощаемся. Плащ мой, кстати, высох и шляпа тоже. Я снова выхожу под дождь. Ветер в подворотне зверем налетает на меня и чуть не срывает шляпу. Я еле успеваю подхватить ее. Дождь льет как из ведра, и холод совершенно собачий. Несмотря на это, настроение у меня отличное. Теперь того водителя найти, пожалуй, удастся. Меня только немного беспокоит выражение ее лица, когда я напоминаю о Мушанском. Боится она его звонка, определенно боится. Как бы тут осечки не получилось.
На следующее утро мы начинаем поиски водителя такси. Данные о нем у нас вполне обнадеживающие: новая черная «Волга», водитель — молодой парень в очках, работавший в тот день до двадцати двух ноль-ноль. Тем не менее, как вы сами понимаете, по телефону такие справки не наведешь. И мы разъезжаемся по таксомоторным паркам Москвы, все ребята моей группы, за исключением Авдеенко. Он пока один работает в районе Плющихи. Собственно говоря, конечно, не один, а вместе с участковыми инспекторами. И вообще к поиску подключено много людей.
Я тоже еду в один из парков. Связь между собой мы держим через дежурного. После «отработки» каждого парка, а их в Москве, как известно, восемнадцать, мы сообщаем ему результаты, чтобы не тратить лишнее время, если кто-нибудь из нас обнаружит наконец этого водителя.
Между прочим, здесь все зависит от добросовестности человека. Все строится на доверии к товарищу. Проконтролировать нашу работу часто просто невозможно. И у нас не прощают равнодушия и недобросовестности. Это, по нашим понятиям, так же опасно, как трусость, с той, правда, разницей, что трус выявляется быстрее, в первой же острой ситуации, и избавляемся мы от него тоже быстрее. Собственно говоря, трус и сам не очень-то долго у нас задерживается. С недобросовестными и равнодушными сложнее, они сами не уходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90