— Я не живой человек, по-твоему?
— Ты медведь, притом косолапый, — решительно возражает Фомин. — Герой не ее романа. Вот, к примеру, Виталий, это да.
И все смотрят на меня. Я невольно усмехаюсь.
— Но она, кажется, не дура, — говорю.
— И ты тоже не дурак, — возражает Авдеенко.
Он уже, видимо, примирился с тем, что на роль первого любовника не тянет, и норовит всучить ее мне. Впрочем, идея кажется плодотворной. И все мы это сразу смекаем.
Фомин смотрит на часы и объявляет:
— Без четверти три. А в четыре кончаются занятия в этой самой студии.
Авдеенко уже загорелся своей идеей.
— Надо попробовать, — решительно объявляет он. — Как, Виталий, а?
И снова все смотрят на меня. В принципе тут возражать не приходится, конечно. Элеонора Михайловна, пожалуй, единственное звено, за которое мы сейчас можем потянуть. Хорошо бы все-таки посоветоваться с Кузьмичом. Правда, времени у меня в обрез. Да и по каждому поводу бегать к Кузьмичу тоже не годится. Но я вспоминаю свой первый визит к Варваре. Нет уж, одного урока мне вполне достаточно. Быстро произвожу в уме несложный подсчет. Через пятнадцать минут я у Кузьмича, полчаса на доклад и всякие уточнения, еще двадцать минут на дорогу до студии, и у меня еще остается в запасе минут десять. Подходит.
— Решено, — говорю. — Только получу благословение начальства. Один раз я уже обжегся на своей инициативе.
И хватаюсь за телефон. Авдеенко иронически пожимает плечами.
…Через час я уже прогуливаюсь возле дома, где расположена студия. Невдалеке стоит знакомый «Запорожец».
К счастью, не идет дождь. В промывы туч даже изредка проглядывает солнце. Улица шумная, суетная. Тут много разных магазинов, кафе, напротив новый кинотеатр, рядом большая парикмахерская, дальше ателье.
Я жду. Конкретного плана у меня нет, хотя идей предостаточно. Но главное в таких случаях — это вдохновение. На него я и рассчитываю. Прохожих становится все больше. Скоро конец рабочего дня. Прогуливаясь, я стараюсь не упустить из виду нужный мне подъезд. Интересно, почему она поставила свой «Запорожец» не возле него, а в стороне? Всегда она так ставит? Во всяком случае, сейчас мне это на руку. Мне не надо топтаться около самого подъезда.
Но вот оттуда начинают выходить люди. Занятия, видимо, кончились. Вскоре я замечаю Элеонору Михайловну. Она в легком фиолетовом пальтишке необычайно изящного покроя, пышную прическу прикрывает цветная яркая косынка, в руках большая красивая кожаная сумка.
Элеонора Михайловна, к сожалению, не одна. С ней еще какая-то сильно размалеванная девица и двое молодых людей артистического вида и притом весьма бойких. Это усложняет мою задачу. Вся компания направляется к «Запорожцу». Сейчас они уедут, и на этом все кончится. Хорошенькое дело, нечего сказать. Я решительно подхожу.
— Простите, пожалуйста, — говорю, — Элеонора Михайловна, можно вас на два слова? Семен Парфентьевич просил вам кое-что передать.
Она удивленно смотрит на меня, но взгляд ее тут же почему-то смягчается.
— Ну что ж, — коротко улыбается она и поворачивается к своим спутникам.
— Я на одну минуту вас оставлю.
Молодые люди бросают на меня не очень приветливые взгляды, но возражать не осмеливаются. Девушка же смотрит с нескрываемым любопытством. Мы отходим в сторону.
Итак, некоторое время выиграно, и созданы условия для дальнейших действий. Но все пока чрезвычайно зыбко, и нельзя сбиваться с темпа.
— Элеонора Михайловна, — говорю я проникновенно и с вполне искренней озабоченностью, — проститесь с вашими друзьями. Нам надо поговорить. Открылось одно очень серьезное обстоятельство. Даже, если хотите, таинственное.
Я смотрю на нее с восхищением и чуть-чуть с состраданием. Первое ей, очевидно, нравится, а второе также, очевидно, интригует и немножко беспокоит. У меня расчет на то, что она все время соприкасается со всякими секретными делами супруга, со всякими комбинациями, махинациями и прочими действиями такого рода. Все это ей уже привычно и, конечно, привлекательно. Ну и чисто женское любопытство тоже не последнее дело.
— А вы сами кто такой? — спрашивает она.
В тоне ее больше интереса, чем подозрения или опаски.
И я, придерживаясь уже взятой линии в разговоре с ней, отвечаю загадочно и с чувством:
— Я вам все расскажу. И даже… кое в чем признаюсь. Только не здесь.
— А где же? — она лукаво улыбается.
— Где? Да где угодно. Хотя бы… зайдем вон в то кафе. Лишь бы можно было спокойно поговорить. Я давно…
Тут я смущенно умолкаю.
— Вас действительно прислал Семен Парфентьевич? — спрашивает она, как видно, только для очистки совести.
— Да… отчасти…
— Ой, вы что-то хитрите, — она грозит мне пальчиком.
— И кажется, не очень удачно?
— Посмотрим.
Она решается. Ей, видимо, очень хочется знать, чем кончится эта встреча с таким напористым парнем, как я.
Мы возвращаемся к ее спутникам, и Элеонора Михайловна говорит:
— Оказывается, мне надо ехать. Лялечка, салютик! — И обращается к одному из молодых людей: — Вы меня простите, Владик. До следующего раза. Ладно?
Явно раздосадованный Владик вынужден подчиниться. Они прощаются.
— Куда же мы пойдем? — спрашивает Элеонора Михайловна. — Предупреждаю, у меня мало времени.
Предупреждение это чисто формальное и ровно ничего не означает.
— Да вот хотя бы, — я указываю на противоположную сторону улицы, где в первом этаже нового дома разместилось небольшое кафе.
Через несколько минут мы уже сидим за столиком. Перед нами дымятся чашечки с кофе, стоят узенькие рюмочки с коньяком и вазочка с двумя пирожными. Это я шикую.
Мы уже познакомились, и Элеонора Михайловна просит называть ее Элла. Я не возражаю, тем более что сам представился только по имени.
— Ну говорите, Виталий, — требовательно произносит Элеонора Михайловна, — какое еще обстоятельство открылось?
— Дело в том, — начинаю я, — что один ваш знакомый… Я не могу назвать вам его имя…
— Почему? — удивляется она.
— Как вам сказать… Во-первых, я обещал. Во вторых, это имя… Но вы его прекрасно знаете, так что…
— Ну, Виталик, — она обиженно надувает свои пухлые губки. — Как вам не стыдно? Назовите, я прошу.
Именно такой поворот в разговоре мне и нужен.
— Не могу, Эллочка. Не могу, — виновато говорю я. — Вот разве… показать вам его…
— То есть как это показать? — снова удивляется Элеонора Михайловна.
— А так, — я загадочно подмигиваю. — Назвать вам его я не могу. Но мне никто не запрещает показать вам его фотографию. Правда ведь?
Она так звонко смеется, что с соседних столиков на нас начинают поглядывать.
— Нет, вы положительно хитрец, Виталик.
Я скромно улыбаюсь.
— Ну давайте уж фотографию, — говорит Элеонора Михайловна, успокоившись.
При этом что-то меняется в ее взгляде, он становится цепким и даже каким-то колючим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Ты медведь, притом косолапый, — решительно возражает Фомин. — Герой не ее романа. Вот, к примеру, Виталий, это да.
И все смотрят на меня. Я невольно усмехаюсь.
— Но она, кажется, не дура, — говорю.
— И ты тоже не дурак, — возражает Авдеенко.
Он уже, видимо, примирился с тем, что на роль первого любовника не тянет, и норовит всучить ее мне. Впрочем, идея кажется плодотворной. И все мы это сразу смекаем.
Фомин смотрит на часы и объявляет:
— Без четверти три. А в четыре кончаются занятия в этой самой студии.
Авдеенко уже загорелся своей идеей.
— Надо попробовать, — решительно объявляет он. — Как, Виталий, а?
И снова все смотрят на меня. В принципе тут возражать не приходится, конечно. Элеонора Михайловна, пожалуй, единственное звено, за которое мы сейчас можем потянуть. Хорошо бы все-таки посоветоваться с Кузьмичом. Правда, времени у меня в обрез. Да и по каждому поводу бегать к Кузьмичу тоже не годится. Но я вспоминаю свой первый визит к Варваре. Нет уж, одного урока мне вполне достаточно. Быстро произвожу в уме несложный подсчет. Через пятнадцать минут я у Кузьмича, полчаса на доклад и всякие уточнения, еще двадцать минут на дорогу до студии, и у меня еще остается в запасе минут десять. Подходит.
— Решено, — говорю. — Только получу благословение начальства. Один раз я уже обжегся на своей инициативе.
И хватаюсь за телефон. Авдеенко иронически пожимает плечами.
…Через час я уже прогуливаюсь возле дома, где расположена студия. Невдалеке стоит знакомый «Запорожец».
К счастью, не идет дождь. В промывы туч даже изредка проглядывает солнце. Улица шумная, суетная. Тут много разных магазинов, кафе, напротив новый кинотеатр, рядом большая парикмахерская, дальше ателье.
Я жду. Конкретного плана у меня нет, хотя идей предостаточно. Но главное в таких случаях — это вдохновение. На него я и рассчитываю. Прохожих становится все больше. Скоро конец рабочего дня. Прогуливаясь, я стараюсь не упустить из виду нужный мне подъезд. Интересно, почему она поставила свой «Запорожец» не возле него, а в стороне? Всегда она так ставит? Во всяком случае, сейчас мне это на руку. Мне не надо топтаться около самого подъезда.
Но вот оттуда начинают выходить люди. Занятия, видимо, кончились. Вскоре я замечаю Элеонору Михайловну. Она в легком фиолетовом пальтишке необычайно изящного покроя, пышную прическу прикрывает цветная яркая косынка, в руках большая красивая кожаная сумка.
Элеонора Михайловна, к сожалению, не одна. С ней еще какая-то сильно размалеванная девица и двое молодых людей артистического вида и притом весьма бойких. Это усложняет мою задачу. Вся компания направляется к «Запорожцу». Сейчас они уедут, и на этом все кончится. Хорошенькое дело, нечего сказать. Я решительно подхожу.
— Простите, пожалуйста, — говорю, — Элеонора Михайловна, можно вас на два слова? Семен Парфентьевич просил вам кое-что передать.
Она удивленно смотрит на меня, но взгляд ее тут же почему-то смягчается.
— Ну что ж, — коротко улыбается она и поворачивается к своим спутникам.
— Я на одну минуту вас оставлю.
Молодые люди бросают на меня не очень приветливые взгляды, но возражать не осмеливаются. Девушка же смотрит с нескрываемым любопытством. Мы отходим в сторону.
Итак, некоторое время выиграно, и созданы условия для дальнейших действий. Но все пока чрезвычайно зыбко, и нельзя сбиваться с темпа.
— Элеонора Михайловна, — говорю я проникновенно и с вполне искренней озабоченностью, — проститесь с вашими друзьями. Нам надо поговорить. Открылось одно очень серьезное обстоятельство. Даже, если хотите, таинственное.
Я смотрю на нее с восхищением и чуть-чуть с состраданием. Первое ей, очевидно, нравится, а второе также, очевидно, интригует и немножко беспокоит. У меня расчет на то, что она все время соприкасается со всякими секретными делами супруга, со всякими комбинациями, махинациями и прочими действиями такого рода. Все это ей уже привычно и, конечно, привлекательно. Ну и чисто женское любопытство тоже не последнее дело.
— А вы сами кто такой? — спрашивает она.
В тоне ее больше интереса, чем подозрения или опаски.
И я, придерживаясь уже взятой линии в разговоре с ней, отвечаю загадочно и с чувством:
— Я вам все расскажу. И даже… кое в чем признаюсь. Только не здесь.
— А где же? — она лукаво улыбается.
— Где? Да где угодно. Хотя бы… зайдем вон в то кафе. Лишь бы можно было спокойно поговорить. Я давно…
Тут я смущенно умолкаю.
— Вас действительно прислал Семен Парфентьевич? — спрашивает она, как видно, только для очистки совести.
— Да… отчасти…
— Ой, вы что-то хитрите, — она грозит мне пальчиком.
— И кажется, не очень удачно?
— Посмотрим.
Она решается. Ей, видимо, очень хочется знать, чем кончится эта встреча с таким напористым парнем, как я.
Мы возвращаемся к ее спутникам, и Элеонора Михайловна говорит:
— Оказывается, мне надо ехать. Лялечка, салютик! — И обращается к одному из молодых людей: — Вы меня простите, Владик. До следующего раза. Ладно?
Явно раздосадованный Владик вынужден подчиниться. Они прощаются.
— Куда же мы пойдем? — спрашивает Элеонора Михайловна. — Предупреждаю, у меня мало времени.
Предупреждение это чисто формальное и ровно ничего не означает.
— Да вот хотя бы, — я указываю на противоположную сторону улицы, где в первом этаже нового дома разместилось небольшое кафе.
Через несколько минут мы уже сидим за столиком. Перед нами дымятся чашечки с кофе, стоят узенькие рюмочки с коньяком и вазочка с двумя пирожными. Это я шикую.
Мы уже познакомились, и Элеонора Михайловна просит называть ее Элла. Я не возражаю, тем более что сам представился только по имени.
— Ну говорите, Виталий, — требовательно произносит Элеонора Михайловна, — какое еще обстоятельство открылось?
— Дело в том, — начинаю я, — что один ваш знакомый… Я не могу назвать вам его имя…
— Почему? — удивляется она.
— Как вам сказать… Во-первых, я обещал. Во вторых, это имя… Но вы его прекрасно знаете, так что…
— Ну, Виталик, — она обиженно надувает свои пухлые губки. — Как вам не стыдно? Назовите, я прошу.
Именно такой поворот в разговоре мне и нужен.
— Не могу, Эллочка. Не могу, — виновато говорю я. — Вот разве… показать вам его…
— То есть как это показать? — снова удивляется Элеонора Михайловна.
— А так, — я загадочно подмигиваю. — Назвать вам его я не могу. Но мне никто не запрещает показать вам его фотографию. Правда ведь?
Она так звонко смеется, что с соседних столиков на нас начинают поглядывать.
— Нет, вы положительно хитрец, Виталик.
Я скромно улыбаюсь.
— Ну давайте уж фотографию, — говорит Элеонора Михайловна, успокоившись.
При этом что-то меняется в ее взгляде, он становится цепким и даже каким-то колючим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90