Две главные улицы, ведущие от берега к центру города и Бэкон-хилл — резиденции губернатора, были вымощены, и вероятно, в недалеком будущем та же участь ожидала и оставшуюся часть города. Покосившиеся хижины исчезли даже в бедных окраинах, а на их месте появились прочные деревянные дома.
И все же Бостон оставался пограничным городом. В гавани стояло более двадцати судов, преимущественно английских, хотя были и голландские, испанские, датские. Иностранные матросы придавали городу необычный колорит. Однако, к разочарованию вновь прибывших, которые не желали уезжать дальше, на границу пустынных земель, атмосфера всеобщей терпимости в Бостоне оставалась лишь видимостью.
Каждый мужчина постоянно носил при себе шпагу и пистолет, и споры гораздо чаще разрешались с помощью пуль или клинков, нежели в судебной палате.
В каждом доме непременно была комната-мастерская, где люди сами шили одежду и обувь. На весь город приходился один-единственный сапожник.
В кухнях были либо очаги, либо дровяные печи, и не каждая семья могла похвастать достаточным количеством чайников, кастрюль, сковородок. Кухонная утварь привозилась из Англии и стоила на местном рынке невероятно дорого. Так, чугунок на шесть порций обходился горожанам в семь пенни.
Цены на продукты были значительно ниже, а фермеры съезжались из самых отдаленных уголков, даже из Квинси. Рыбаки и охотники неизменно возвращались с богатой добычей, погреба ломились от связок лука, пучков моркови, картофеля и других корнеплодов, и даже бедняки не знали голода в стране изобилия, а столичные гости посмеивались над стадами овец и коров, только благодаря каменной ограде не забредавших на территорию губернаторский резиденции. Резиденция представляла собой трехэтажное строение из камня, которое колонисты отказывались называть дворцом, настаивая, что таковых вообще нет в Новом Свете.
Предметом особой гордости местных жителей была милиция. Добровольцы в голубых мундирах, белых бриджах и высоких черных сапогах стояли на страже у входа в здание. Возможно, им недоставало суровой дисциплины регулярной армии, но Массачусетс предпочитал обходиться собственными силами.
Само наличие милиции было данью уважения губернатору, Уильяму Шерли. Вице-король Массачусетса, назначенный лично Карлом II, искренне верил в будущее колонии.
Шерли всячески поощрял тенденции к независимости, отдавая колонистам самые высокие посты в своей администрации, и люди, в свою очередь, безоговорочно поддерживали каждое его начинание.
Было еще тепло, но в воздухе чувствовался аромат осени. Губернатор Шерли сидел у камина в конференц-зале, примыкавшем к его личному кабинету. Предстояла встреча с членами совета, начальниками трех подразделений милиции и их гражданскими помощниками. Западный приграничный район представляли полковник Эндрю Уилсон и Авдий Дженкинс.
Собравшимся подали чай с ромом, и вскоре беседа с общих вопросов перешла на положение дел в колонии. Недавно избранный на столь высокий пост, как делегат от Спрингфилда, Авдий Дженкинс с удивлением отмечал непринужденную обстановку и отсутствие протокола.
На встречу прибыл также бригадный генерал Уильям Пепперелл, и все встали, приветствуя человека, уже более двадцати лет принимавшего самое активное участие в бесконечной войне с французами и индейцами. Как и губернатор, генерал не носил парик и настаивал, чтобы подчиненные говорили только по существу.
— Полагаю, ваша честь, — обратился генерал к губернатору, — вы еще не объяснили собравшимся цель нашей встречи?
— Мы ждали вас, — ответил Шерли, — вы более всех осведомлены в этом вопросе.
— Очень хорошо, сэр. — Генерал повернулся к аудитории. — Джентльмены, с прискорбием сообщаю вам, что Алан де Грамон вновь вышел на тропу войны. Наш лазутчик в Квебеке несколько дней назад прислал сообщение, что Грамон снял форменный мундир, обрил голову и нанес боевую раскраску гуронов.
Командир бостонского отряда нахмурился, полковник из центрального района вздохнул, а Эндрю Уилсон выразил общее мнение, пробормотав:
— Грамон — наше возмездие: странный, непонятный человек. Гениален, словно Александр Македонский, и коварен, словно дикий лев.
— Прошу прощения, — вмешался Авдий Дженкинс, — кто этот Алан де Грамон?
— Когда-то, — ответил генерал Пепперелл, — еще лейтенантом, он принял командование небольшим гарнизоном в форте Мон Рояль, на месте нынешнего поселка Монреаль. Однажды отряд отправился на задание, и пока солдат не было, кто-то напал на форт. Жена и дочь Грамона погибли. С тех пор он никогда не жил подолгу на одном месте, поклявшись отомстить убийцам.
— Кто это сделал, генерал? — спросил Авдий.
— Никто не знает наверняка, — вздохнул Пепперелл. — Официально считается, что это дело рук сенеков, заклятых врагов гуронов.
— Говорят также, — добавил представитель северного района колонии, — что сенеки были в сговоре с англичанами, из Нью-Йорка или Массачусетса. Это маловероятно и до сих пор осталось недоказанным, хотя сам Грамон твердо убежден в этом.
Генерал Пепперелл подался вперед:
— После смерти жены скорбь Грамона была столь велика, что он ушел к дикарям и стал жить вместе с гуронами. Неизвестно, чем он занимался, но через пять лет вернулся в Квебек и получил звание капитана.
— И теперь, — подхватил полковник Уилсон, — он возглавляет то французские войска, то отряды гуронов.
Пепперелл развел руками:
— На сегодняшний день он полковник и командует кавалерией короля Людовика в Новом Свете. С другой стороны, именно сейчас он вернулся к гуронам. В любом случае каждый выпад Грамона направлен в сторону нашей границы. Гуроны постоянно тревожат английские поселения, оставляя нас в покое, только когда им приходится отбиваться от сенеков.
— Наибольшей опасности подвергается Нью-Йорк, — вступил в беседу губернатор, — и я связался с командующим гарнизоном в Олбани.
— Есть ли у них контакты с сенеками, ваша честь?
Шерли пожал плечами:
— Они почти не общаются, хотя живут по соседству. Великий сахем ирокезов Гонка очень упрям и решительно отказывается иметь дело с белыми.
— Французам, как и нам, очень хотелось бы заключить союз с ирокезами, но Грамон никогда не допустит этого. Мы обязаны воспользоваться своим преимуществом и постараться завоевать доверие Гонки. Правда, до сих пор он отвергал любые наши предложения.
— Но если полковник Грамон атакует сенеков, не захочет ли Гонка обратиться к нам за помощью? — спросил Авдий.
Пепперелл взглянул на губернатора:
— Маловероятно. Даже если сенеки потерпят поражение, они позовут других ирокезов. Нам остается только надеяться, что рано или поздно Гонка согласится установить дружеские отношения с английскими колонистами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72