" - начинал с этого видения,
бреда, все пошло без перерывов. И сон, когда наконец приходил под утро,
тоже не давал перерыва: все то же, рукоять из веселых пластмассовых колец,
Георгий Аркадьевич, без видимых усилий выносящий тяжелый и длинный сверток
к своей машине, и опять Георгий, омерзительная глупость его важных манер,
глупость каждого движения, глупость пиджака, застегнутого под животом,
выпирающим над низко сидящими брюками, глупость непропорционально
маленьких рук и ног, золотых цепочек и всяких блестящих штук, которыми
была со всех сторон обвешана и облеплена его машина... Время от времени он
находил какую-нибудь самую идиотскую форму, чтобы дать ей понять - он
твердо уверен, что именно она убила Дато, но он... ради нее... и вообще...
Глупость и ужас...
На ее счастье, она уже давно носила очки с подтемненными стеклами,
это была ее единственная экстравагантность, и теперь сослуживцы не
замечали красных глаз, застывшего на лице страха, только женщины
завидовали тому, как она быстро худеет, предполагая затянувшийся курортный
роман - однажды кто-то позвонил домой, ответил Георгий Аркадьевич. Он
появлялся днем, утром, ночью, открывал дверь своим, невесть откуда
взявшимся ключом, часами звонил по телефону, о чем-то договаривался,
грузчики вносили упакованную мебель, в квартире пахло дровяным складом,
однажды Елена Валентиновна увидела его днем - шла в обеденный перерыв,
брела без смысла, не заходя даже в продуктовые, и увидела его за стеклом,
он стоял в ювелирном магазине и беседовал с молодым человеком в мятом
кожаном пальто и огромной лисьей шапке. Елена Валентиновна вернулась в
отдел, села за стол, вдруг стол уплыл в сторону, и она оказалась лежащей
на клеенчатом диване медпункта, над ней было слишком крупное, близко
склоненное лицо Стеллы, от непереносимого любопытства подруга даже кончик
языка высунула. "Наверное, - сказал чей-то голос, - возрастное... бывает.
Ей сколько? Ну видите, приливы, дело обычное..."
Дочь не замечала ничего. Прибегала, хватала сумку с барахлом для
бассейна, книгу, неестественной официальной улыбкой отвечала на идиотские
шутки Георгия Аркадьевича и убегала, на ходу запив холодный сырник водой
из-под крана. С Еленой Валентиновной почти не разговаривала. Только
однажды спросила: "Он теперь всегда будет жить у нас?" И, пока мать
собиралась с силами, махнула рукой: "Пусть, я не против... Он, видимо,
богатый?" Елена Валентиновна только дернулась - она как-то давно не
употребляла даже мысленно этого слова по отношению к живым людям - то ли
не задумывалась об их богатстве, то ли круг знакомых был такой - нечего и
задумываться.
Совершенно изменился быт. У дочери появились джинсы за полторы сотни
- после чего она и сделала умозаключение относительно Георг, ели теперь
очень поздно, часов в девять вечера - он привозил финскую колбасу,
сулугуни и зелень с рынка, на столе стояла бутылка коньяку... Перед сном
Елена Валентиновна, как всегда, гуляла с Сомсиком. В голове было пусто,
мелькали какие-то нелепые картины, такс шел молча и сосредоточенно, на
других собак глядел отчужденно, даже к приятелям не бежал - так ведут себя
со сверстниками дети, пережившие горе.
К ее собственному удивлению, на работе никто ни о чем, кажется, не
догадывался, забыли и о предполагаемом романе с кавказцем, и даже об
обмороке, а Стелла не интересовалась и тем, как Елена Валентиновна
намерена реагировать на письмо - тоже будто забыла, только иногда
посматривала ожидающе, но Елена Валентиновна отмалчивалась.
Время от времени к Георгию приходили друзья, в перстнях, хороших
костюмах, в дубленках и шапках из мехов, названия которых она не знала.
Одни были похожи на самого Георгия Аркадьевича, другие на израильского
премьер-министра, каким его иногда показывали по телевизору или на
газетных карикатурах. Сидели допоздна, Елена Валентиновна засыпала, да и
бодрствуя, из беседы ничем не понимала - назывались какие-то грузинские и
еврейские имена, ругали какого-то Мераба, который всегда подводит.
Однажды, проснувшись часа в два, она услышала: "Не тяни, Гоги, не тяни, я
тебе говорю! Пока оформишь брак, пока полгода переждешь, пока документы
подашь, пока разрешение получишь..." Другой голос перебил: "А,
разрешение!.. Пока там мой инспектор сидит, мои люди будут быстро получать
разрешения, это я вам ручаюсь... Я этого фоне квас зарядил на десять штук
просто так, что ли? Не в этом дело, Георгий Аркадьевич, а в том, что вам
еще эту агоише красавицу придется уговаривать, ей березок будет жалко, это
точно... И еще мой вам совет: бросьте вы эту мебель-шмебель, все эти
камешки-цепочки и прочий дрек! Вы занимаетесь серьезным делом, и не для
того я ехал помогать вам из самой Одессы, чтобы вас здесь замели за
какое-то фуфло! Приступайте к делу, Георгий Аркадьевич..." И снова
закаркал первый голос: "Не тяни, Гоги, не тяни..." "Я ее по-своему
уговорю", - сказал Георгий. Елена Валентиновна пошевелилась, чтобы скрыть
это движение, перевернулась на другой бок - будто во сне. Голоса затихли,
а она и действительно задремала, что-то будто промелькнуло перед нею, на
минуту она что-то поняла как будто и даже приняла какое-то решение, и
связала все - и то письмо, и Дато бедного, и эти мерзкие голоса - но утром
все забылось, снова на жизнь наполз обычный в последнее время туман,
какая-то рябь... Уже больше месяца по вечерам она принимала таблетку, а то
и две тазепама, люминала, триоксазина - что удавалось достать. Иногда
таблетки запивала глотком коньяка - тогда рябь и туман становились
особенно густыми, жила в полусне, к тому же всю первую половину дня
раскалывалась голова. Серые глаза, залитая кровью белая рубашка, смешные
джинсы и рукоятка финки время от времени всплывали в поле зрения откуда-то
сбоку, иногда заслоняли все, иногда колыхались где-то на периферии зрения,
но совсем на исчезали ни на минуту...
На Новый год Георгий сделал два предложения: утром тридцать первого
предложил Елене Валентиновне выходить за него замуж и ехать праздновать
это решение одновременно с Новым годом в загородный ресторан, где,
оказывается, его друзья еще месяц назад заказали столик. Елена
Валентиновна посмотрела на него, стараясь пробиться через проклятый туман,
остановить взглядом это прыгающее лицо, но не сумела - рябь шла волнами, с
подлого лица смотрели светло-серые глаза - те самые, с мохнатыми ресницами
и виноватым выражением... Она кивнула - согласилась, по этому поводу
быстро выпили две бутылки шампанского - прямо с утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
бреда, все пошло без перерывов. И сон, когда наконец приходил под утро,
тоже не давал перерыва: все то же, рукоять из веселых пластмассовых колец,
Георгий Аркадьевич, без видимых усилий выносящий тяжелый и длинный сверток
к своей машине, и опять Георгий, омерзительная глупость его важных манер,
глупость каждого движения, глупость пиджака, застегнутого под животом,
выпирающим над низко сидящими брюками, глупость непропорционально
маленьких рук и ног, золотых цепочек и всяких блестящих штук, которыми
была со всех сторон обвешана и облеплена его машина... Время от времени он
находил какую-нибудь самую идиотскую форму, чтобы дать ей понять - он
твердо уверен, что именно она убила Дато, но он... ради нее... и вообще...
Глупость и ужас...
На ее счастье, она уже давно носила очки с подтемненными стеклами,
это была ее единственная экстравагантность, и теперь сослуживцы не
замечали красных глаз, застывшего на лице страха, только женщины
завидовали тому, как она быстро худеет, предполагая затянувшийся курортный
роман - однажды кто-то позвонил домой, ответил Георгий Аркадьевич. Он
появлялся днем, утром, ночью, открывал дверь своим, невесть откуда
взявшимся ключом, часами звонил по телефону, о чем-то договаривался,
грузчики вносили упакованную мебель, в квартире пахло дровяным складом,
однажды Елена Валентиновна увидела его днем - шла в обеденный перерыв,
брела без смысла, не заходя даже в продуктовые, и увидела его за стеклом,
он стоял в ювелирном магазине и беседовал с молодым человеком в мятом
кожаном пальто и огромной лисьей шапке. Елена Валентиновна вернулась в
отдел, села за стол, вдруг стол уплыл в сторону, и она оказалась лежащей
на клеенчатом диване медпункта, над ней было слишком крупное, близко
склоненное лицо Стеллы, от непереносимого любопытства подруга даже кончик
языка высунула. "Наверное, - сказал чей-то голос, - возрастное... бывает.
Ей сколько? Ну видите, приливы, дело обычное..."
Дочь не замечала ничего. Прибегала, хватала сумку с барахлом для
бассейна, книгу, неестественной официальной улыбкой отвечала на идиотские
шутки Георгия Аркадьевича и убегала, на ходу запив холодный сырник водой
из-под крана. С Еленой Валентиновной почти не разговаривала. Только
однажды спросила: "Он теперь всегда будет жить у нас?" И, пока мать
собиралась с силами, махнула рукой: "Пусть, я не против... Он, видимо,
богатый?" Елена Валентиновна только дернулась - она как-то давно не
употребляла даже мысленно этого слова по отношению к живым людям - то ли
не задумывалась об их богатстве, то ли круг знакомых был такой - нечего и
задумываться.
Совершенно изменился быт. У дочери появились джинсы за полторы сотни
- после чего она и сделала умозаключение относительно Георг, ели теперь
очень поздно, часов в девять вечера - он привозил финскую колбасу,
сулугуни и зелень с рынка, на столе стояла бутылка коньяку... Перед сном
Елена Валентиновна, как всегда, гуляла с Сомсиком. В голове было пусто,
мелькали какие-то нелепые картины, такс шел молча и сосредоточенно, на
других собак глядел отчужденно, даже к приятелям не бежал - так ведут себя
со сверстниками дети, пережившие горе.
К ее собственному удивлению, на работе никто ни о чем, кажется, не
догадывался, забыли и о предполагаемом романе с кавказцем, и даже об
обмороке, а Стелла не интересовалась и тем, как Елена Валентиновна
намерена реагировать на письмо - тоже будто забыла, только иногда
посматривала ожидающе, но Елена Валентиновна отмалчивалась.
Время от времени к Георгию приходили друзья, в перстнях, хороших
костюмах, в дубленках и шапках из мехов, названия которых она не знала.
Одни были похожи на самого Георгия Аркадьевича, другие на израильского
премьер-министра, каким его иногда показывали по телевизору или на
газетных карикатурах. Сидели допоздна, Елена Валентиновна засыпала, да и
бодрствуя, из беседы ничем не понимала - назывались какие-то грузинские и
еврейские имена, ругали какого-то Мераба, который всегда подводит.
Однажды, проснувшись часа в два, она услышала: "Не тяни, Гоги, не тяни, я
тебе говорю! Пока оформишь брак, пока полгода переждешь, пока документы
подашь, пока разрешение получишь..." Другой голос перебил: "А,
разрешение!.. Пока там мой инспектор сидит, мои люди будут быстро получать
разрешения, это я вам ручаюсь... Я этого фоне квас зарядил на десять штук
просто так, что ли? Не в этом дело, Георгий Аркадьевич, а в том, что вам
еще эту агоише красавицу придется уговаривать, ей березок будет жалко, это
точно... И еще мой вам совет: бросьте вы эту мебель-шмебель, все эти
камешки-цепочки и прочий дрек! Вы занимаетесь серьезным делом, и не для
того я ехал помогать вам из самой Одессы, чтобы вас здесь замели за
какое-то фуфло! Приступайте к делу, Георгий Аркадьевич..." И снова
закаркал первый голос: "Не тяни, Гоги, не тяни..." "Я ее по-своему
уговорю", - сказал Георгий. Елена Валентиновна пошевелилась, чтобы скрыть
это движение, перевернулась на другой бок - будто во сне. Голоса затихли,
а она и действительно задремала, что-то будто промелькнуло перед нею, на
минуту она что-то поняла как будто и даже приняла какое-то решение, и
связала все - и то письмо, и Дато бедного, и эти мерзкие голоса - но утром
все забылось, снова на жизнь наполз обычный в последнее время туман,
какая-то рябь... Уже больше месяца по вечерам она принимала таблетку, а то
и две тазепама, люминала, триоксазина - что удавалось достать. Иногда
таблетки запивала глотком коньяка - тогда рябь и туман становились
особенно густыми, жила в полусне, к тому же всю первую половину дня
раскалывалась голова. Серые глаза, залитая кровью белая рубашка, смешные
джинсы и рукоятка финки время от времени всплывали в поле зрения откуда-то
сбоку, иногда заслоняли все, иногда колыхались где-то на периферии зрения,
но совсем на исчезали ни на минуту...
На Новый год Георгий сделал два предложения: утром тридцать первого
предложил Елене Валентиновне выходить за него замуж и ехать праздновать
это решение одновременно с Новым годом в загородный ресторан, где,
оказывается, его друзья еще месяц назад заказали столик. Елена
Валентиновна посмотрела на него, стараясь пробиться через проклятый туман,
остановить взглядом это прыгающее лицо, но не сумела - рябь шла волнами, с
подлого лица смотрели светло-серые глаза - те самые, с мохнатыми ресницами
и виноватым выражением... Она кивнула - согласилась, по этому поводу
быстро выпили две бутылки шампанского - прямо с утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37