Кровь была засохшая и казалась
почти черной.
Мишка еще подышал возле окна, сглотнул и по темной лестнице спустился
на первый этаж. В кармане он нащупал электрический фонарик-жужжалку, отец
подарил, когда ездил в Крым. Мишка пожужжал, посветил под нож На лестнице
лежал красный узкий ковер с каймой, на ковре в дергающемся луче жужжалки
были едва видны редкие темные капли. В одном месте ковер сбился, здесь
темных капель было много на деревянных ступеньках, на перилах здесь тоже
была кровь... В большой комнате первого этажа было уже почти совсем темно,
только от снега через окно шел слабый зеленый свет.
Мишка старательно задернул на всех окнах шторы из темного, кажется,
красноватом плюша. В их московской квартире такие висели и на дверях...
Задернув шторы, Мишка начал жужжать фонарем. Свет упал на кожаные кресла,
потом на абажур с высокой ножкой, на книжные шкафы, стеклянные двери
которых были задернуты изнутри белыми занавесочками. В той самой
непонятной печи без дверцы, с низкой решеточкой, лежала блеснувшая серым
угольная зола. Мишка почувствовал, как холодно в доме, ноги в носках
заледенели. Он стал ходить по комнате, стараясь наступать только на ковер,
лежащий посередине.
В углу он увидел диван, такой же кожаный, как и кресла. На диване
лежала простыня, почти несмятая, подушка в жесткой от крахмала наволочке,
одеяло - клетчатый, такой же, как наверху, платок, только
желто-коричнево-синий, кажется. Посредине комнаты стоял круглый стол, на
столе две пустые бутылки с серебряными толстыми орлами и одна
обыкновенная, в ней на дне осветилась рыжая жидкость - глупый Колька
никогда не видал коньяка, назвал вином. Стояли стаканы, тарелки с тонкими
ломтями засыхающего сыра, маленькая баночка с икрой.
Миша сел в кресло, поджал ледяные ноги, погрел их рукой. Закрыв
глаза, немного подумал об отце. Долго думать не стал, уже совсем стемнело
на улице, свет из-за краев штор почти не проникал, а дел еще надо было
сделать много. Мишка и совсем бы не думал об отце, как старался не думать
в очное время, но вещи в шкафу наверху слишком были похожи на отцовы... Он
вышел в прихожую, откуда дверь вела уже на террасу. Здесь на вешалке он
увидел большое пальто и шапку хозяина дачи, комдивской шинели гостя не
было. В углу стояла и палка хозяина, а еще глубже в углу, за этой толстой
суковатой палкой с козлиной белой головой Мишка увидел какую-то смятую
бумажку, которую сначала даже не стал поднимать - отошел, посмотрел
издали, чтобы запомнить, где она лежит. Бумажка - сильно смятый маленький
голубоватый конверт-секретка - лежала так, что Мишка ясно представил себе:
пока шинель была не снята с вешалки, увидеть этот голубой комочек было
нельзя. А уж когда комдив снял шинель, здесь была такая толчея, что и тем
более никто ничего не видел...
Не рассматривая его, Мишка сунул конверт за пазуху, где уже лежала
книга. Потом он вернулся в большую комнату. Очень хотелось сыру, но
тошнило. Все-таки Мишка съел один кусок. Подумал, съел еще один, остальные
сунул в карман, для матери. Можно будет сказать, что в школе Адька, сын
материнского директора, дал.
В большой комнате больше делать было нечего. Мишка еще, как
полагается, осмотрел пепельницу, но ничего особенного не нашел: лежали
окурки толстых папирос, вроде бы "Элиты", и еще низкая кучка крупного
пепла, а рядом с пепельницей - трубка, блестевшая темным лаком. Мишка
снова поднялся наверх. От сыра во рту остался вкус, Мишка опять подумал
про жизнь с отцом, но совсем недолго. Залез зачем-то в карман серого
пиджака, может поймал краем глаза, что карман оттопыривается - вытащил еще
одну трубку, больше ничего. На мундштуке трубки сбоку было врезано светлое
костяное пятнышко, рядом надпись - одно слово нерусскими буквами. Мишка на
всякий случай надпись запомнил - было в ней что-то шпионское... И тут же
заметил на коврике у незастеленной кровати третью трубку, с двумя
пятнышками. Тот, от которого осталась эта черная клякса на смятой подушке,
кого тащили по лестнице, пачкая ковер, кто пил с гостем в комдивской
шинели коньяк, кто выбросил в окно книгу - видимо, он курил в кровати эту
третью трубку.
Мишка вздохнул - совсем за окном стало страшно темно, а в доме
страшно холодно. Пора было уходить отсюда. Он вылез в окно и спрыгнул в
снег, не глядя - глупо надеясь попасть в валенки, в кино один попадал.
Мишка провалился в снег, сразу окоченел окончательно и увидел свои
валенки. Их держал в руках Колька. Рот у Кольки был открыт. Мишка впервые
за последние три часа заговорил.
- Давай валенки, Колька, - сказал он.
Колька отдал валенки, Мишка их натянул, кое-как стряхнув носки. Ветер
утих, снег больше не сыпался, вышла луна.
- Хорошо, что луна, - сказал Мишка. - Колька, ты обо всем молчи,
ладно?
- Ладно, - сказал Колька. Он слушался Мишку не только потому, что
учился младше на класс, но и потому, что никогда в Москве не был, а Мишка
жил в Москве, ездил на метро. Кроме того, Мишкина маманя читала им вслух -
слушать было куда приятней, чем читать самим - про Гаттераса и Филеаса
Фогга, про Черную Стрелу и узника замка Иф... Сам же Мишка умел
замечательно ловко превратить в форт любой старый дровяник - не говоря уж
о том, что один раз Мишка летал с отцом на аэроплане и видел сверху может
даже Колькину деревню - правда, Мишка тогда был еще маленьким и почти
ничего не помнил, а Колька вообще в это не верил. Но все равно Мишку
слушался - верный Мишкин друг Колька Самохвалов, хозяйкин сын.
- Ладно, - сказал Колька. - А потом расскажешь все? Расскажи, Миш,
будь другом...
- Не ной, - сказал Мишка, - расскажу. Идем домой, у меня ноги сильно
замерзли.
По дороге Колька мужественно молчал, только когда выходили на светлые
места, он забегал вперед и заглядывал Мишке в лицо. Мишка бежал,
придерживая под рубашкой конверт и книгу. Особенно боялся, что потеряется
тоненький конверт. Остановился, туже затянул на штанах отцовский пояс -
почти почувствовал, как пряжка-крокодильчик впилась своими мелкими зубами
в новое место ремня. Побежали дальше. Колька пыхтел, но не отставал. Когда
прибежали, на ходиках было уже полвосьмого. Мать была на ночном дежурстве.
Есть оставленную на плите кашу было некогда, Мишка сразу стал готовить -
по плану, обдуманному дорогой, - лыжи. Колька пошел на свою хозяйскую
половину, принес два куска хлеба, положил Мишке в карман и стал смотреть,
как Мишка налаживает свои мировецкие финские лыжи, клееные, с высоко
задранными носами, как достает из-под кровати прекрасные бамбуковые палки,
проверяет крепления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
почти черной.
Мишка еще подышал возле окна, сглотнул и по темной лестнице спустился
на первый этаж. В кармане он нащупал электрический фонарик-жужжалку, отец
подарил, когда ездил в Крым. Мишка пожужжал, посветил под нож На лестнице
лежал красный узкий ковер с каймой, на ковре в дергающемся луче жужжалки
были едва видны редкие темные капли. В одном месте ковер сбился, здесь
темных капель было много на деревянных ступеньках, на перилах здесь тоже
была кровь... В большой комнате первого этажа было уже почти совсем темно,
только от снега через окно шел слабый зеленый свет.
Мишка старательно задернул на всех окнах шторы из темного, кажется,
красноватом плюша. В их московской квартире такие висели и на дверях...
Задернув шторы, Мишка начал жужжать фонарем. Свет упал на кожаные кресла,
потом на абажур с высокой ножкой, на книжные шкафы, стеклянные двери
которых были задернуты изнутри белыми занавесочками. В той самой
непонятной печи без дверцы, с низкой решеточкой, лежала блеснувшая серым
угольная зола. Мишка почувствовал, как холодно в доме, ноги в носках
заледенели. Он стал ходить по комнате, стараясь наступать только на ковер,
лежащий посередине.
В углу он увидел диван, такой же кожаный, как и кресла. На диване
лежала простыня, почти несмятая, подушка в жесткой от крахмала наволочке,
одеяло - клетчатый, такой же, как наверху, платок, только
желто-коричнево-синий, кажется. Посредине комнаты стоял круглый стол, на
столе две пустые бутылки с серебряными толстыми орлами и одна
обыкновенная, в ней на дне осветилась рыжая жидкость - глупый Колька
никогда не видал коньяка, назвал вином. Стояли стаканы, тарелки с тонкими
ломтями засыхающего сыра, маленькая баночка с икрой.
Миша сел в кресло, поджал ледяные ноги, погрел их рукой. Закрыв
глаза, немного подумал об отце. Долго думать не стал, уже совсем стемнело
на улице, свет из-за краев штор почти не проникал, а дел еще надо было
сделать много. Мишка и совсем бы не думал об отце, как старался не думать
в очное время, но вещи в шкафу наверху слишком были похожи на отцовы... Он
вышел в прихожую, откуда дверь вела уже на террасу. Здесь на вешалке он
увидел большое пальто и шапку хозяина дачи, комдивской шинели гостя не
было. В углу стояла и палка хозяина, а еще глубже в углу, за этой толстой
суковатой палкой с козлиной белой головой Мишка увидел какую-то смятую
бумажку, которую сначала даже не стал поднимать - отошел, посмотрел
издали, чтобы запомнить, где она лежит. Бумажка - сильно смятый маленький
голубоватый конверт-секретка - лежала так, что Мишка ясно представил себе:
пока шинель была не снята с вешалки, увидеть этот голубой комочек было
нельзя. А уж когда комдив снял шинель, здесь была такая толчея, что и тем
более никто ничего не видел...
Не рассматривая его, Мишка сунул конверт за пазуху, где уже лежала
книга. Потом он вернулся в большую комнату. Очень хотелось сыру, но
тошнило. Все-таки Мишка съел один кусок. Подумал, съел еще один, остальные
сунул в карман, для матери. Можно будет сказать, что в школе Адька, сын
материнского директора, дал.
В большой комнате больше делать было нечего. Мишка еще, как
полагается, осмотрел пепельницу, но ничего особенного не нашел: лежали
окурки толстых папирос, вроде бы "Элиты", и еще низкая кучка крупного
пепла, а рядом с пепельницей - трубка, блестевшая темным лаком. Мишка
снова поднялся наверх. От сыра во рту остался вкус, Мишка опять подумал
про жизнь с отцом, но совсем недолго. Залез зачем-то в карман серого
пиджака, может поймал краем глаза, что карман оттопыривается - вытащил еще
одну трубку, больше ничего. На мундштуке трубки сбоку было врезано светлое
костяное пятнышко, рядом надпись - одно слово нерусскими буквами. Мишка на
всякий случай надпись запомнил - было в ней что-то шпионское... И тут же
заметил на коврике у незастеленной кровати третью трубку, с двумя
пятнышками. Тот, от которого осталась эта черная клякса на смятой подушке,
кого тащили по лестнице, пачкая ковер, кто пил с гостем в комдивской
шинели коньяк, кто выбросил в окно книгу - видимо, он курил в кровати эту
третью трубку.
Мишка вздохнул - совсем за окном стало страшно темно, а в доме
страшно холодно. Пора было уходить отсюда. Он вылез в окно и спрыгнул в
снег, не глядя - глупо надеясь попасть в валенки, в кино один попадал.
Мишка провалился в снег, сразу окоченел окончательно и увидел свои
валенки. Их держал в руках Колька. Рот у Кольки был открыт. Мишка впервые
за последние три часа заговорил.
- Давай валенки, Колька, - сказал он.
Колька отдал валенки, Мишка их натянул, кое-как стряхнув носки. Ветер
утих, снег больше не сыпался, вышла луна.
- Хорошо, что луна, - сказал Мишка. - Колька, ты обо всем молчи,
ладно?
- Ладно, - сказал Колька. Он слушался Мишку не только потому, что
учился младше на класс, но и потому, что никогда в Москве не был, а Мишка
жил в Москве, ездил на метро. Кроме того, Мишкина маманя читала им вслух -
слушать было куда приятней, чем читать самим - про Гаттераса и Филеаса
Фогга, про Черную Стрелу и узника замка Иф... Сам же Мишка умел
замечательно ловко превратить в форт любой старый дровяник - не говоря уж
о том, что один раз Мишка летал с отцом на аэроплане и видел сверху может
даже Колькину деревню - правда, Мишка тогда был еще маленьким и почти
ничего не помнил, а Колька вообще в это не верил. Но все равно Мишку
слушался - верный Мишкин друг Колька Самохвалов, хозяйкин сын.
- Ладно, - сказал Колька. - А потом расскажешь все? Расскажи, Миш,
будь другом...
- Не ной, - сказал Мишка, - расскажу. Идем домой, у меня ноги сильно
замерзли.
По дороге Колька мужественно молчал, только когда выходили на светлые
места, он забегал вперед и заглядывал Мишке в лицо. Мишка бежал,
придерживая под рубашкой конверт и книгу. Особенно боялся, что потеряется
тоненький конверт. Остановился, туже затянул на штанах отцовский пояс -
почти почувствовал, как пряжка-крокодильчик впилась своими мелкими зубами
в новое место ремня. Побежали дальше. Колька пыхтел, но не отставал. Когда
прибежали, на ходиках было уже полвосьмого. Мать была на ночном дежурстве.
Есть оставленную на плите кашу было некогда, Мишка сразу стал готовить -
по плану, обдуманному дорогой, - лыжи. Колька пошел на свою хозяйскую
половину, принес два куска хлеба, положил Мишке в карман и стал смотреть,
как Мишка налаживает свои мировецкие финские лыжи, клееные, с высоко
задранными носами, как достает из-под кровати прекрасные бамбуковые палки,
проверяет крепления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37