Из общих сетей боли выпуталась одна особая боль; ему страшно захотелось справить малую нужду, однако это расследование необходимо было довести до конца.
На сей раз заговорил Ладу:
— Наверное, вы — Юнис, старьевщик.
Барфи странно посмотрел на Ладу:
— С Юнисом мы не знакомы. Будьте добры, скажите, вы — Юнис, вы просто нас проверяете?
Барфи и Ладу придвинулись ближе друг к другу. Они казались озадаченными и напуганными. Он же, со своей стороны, почувствовал, что судьба бросает ему некий неясный вызов. Начиналось то неведомое, через что предстояло пройти.
— Да.
Нет, то была не судьба, а некая неумолимая и неприятная логика, только на сей раз облеченная в форму явной угрозы. Он в отчаянии огляделся в поисках людей, животных или птиц.
— Если вы Юнис, то ведете вы себя очень странно.
Спектакль надо было доиграть до конца. Давление в мочевом пузыре было мучительным. Он не представлял себе, что сможет ответить и как Барфи с Ладу отреагируют на его ответ, и на миг ему показалось невозможным продолжать без какого-либо, хотя бы смутного, представления о том, чем может обернуться эта авантюра. Пределов возможностей и вероятностей, в которых он мог бы действовать, не существовало. И все же он каким-то образом ухитрился прохрипеть, подумав при этом, как странно звучит его голос в неподвижном рассветном воздухе:
— Может быть, я и Юнис. Я вышел на улицу, надеясь пообщаться с людьми.
Слова эти показались такими необычными, что он даже представить себе не мог, как можно было бы ответить на них наяву.
Разговор снова не клеился. На миг он задумался о том, посмеет ли помочиться у них на глазах. Он мог бы с самого начала избежать всего этого, порасспросив их о том, как идет торговля. Но, вероятно, он был слишком смущен. Быть может, они заметили, что он немного не в себе, и не придали этому вопросу особого значения, но, подняв глаза, он увидел, что ошибся. Они перешептывались.
— Ночами мне очень тяжело. Умоляю вас, поговорите со мной несколько оставшихся часов. Правда, буду очень признателен.
«Нет смысла ловить их на слове, — подумал он. — Я знаю, что они мне снятся. Следует попросту быть благодарным за то, что они составили мне компанию».
Ладу кивнул, и, хотя в их взглядах все еще сквозило недоверие, Барфи заговорил. Он повел рассказ об их торговых делах и о прибыли, которую можно извлечь, работая по ночам, хотя этой ночью они как раз ничего и не продали. Да и небезопасно было работать ночами. Мамлюки норовили оказывать подобным коммерческим предприятиям покровительство за немалую долю доходов. К тому же происходили зверские убийства. Поговаривали, что по улицам снова бродит Фатима Смертоносная.
— Говорят, она разрезает мужские пенисы пополам, как бананы, — весело вставил Ладу.
Человек провел рукой по лбу.
— Прошу вас, помогите мне. По-моему, у меня Арабский Кошмар.
Потом он вспомнил о предстоящей встрече с Обезьяной и понял, что ночь только начинается.
Глава 6
Из давадарова сада — в Аркану
Одна из тайн моей истории — в том, кто же тот человек, который страдает Арабским Кошмаром? Из самой природы недуга следует, что это может быть кто угодно, даже вы. Нет-нет, я вовсе не хотел сказать, что у вас Арабский Кошмар. Мягко говоря, это была бы неслыханная дерзость, к тому же я непозволительно отвлекаюсь. Нет, я всего лишь имел в виду, что повесть, за которую я взялся, оказалась более запутанной, чем я ожидал. Бэлъян, итальянский художник, таинственная проститутка, моряк по имени Эммануил, давадар, Кошачий Отец, Вейн, моя сестра Мария, мой добрый друг Булъбуль — так много персонажей, а ведь появятся и новые. Мы не повстречались еще с Фатимой Смертоносной, а лишь знаем о ней по слухам. Я уже начинаю беспокоиться, удастся ли мне удержать все это в голове и благополучно довести их сюжетные линии до конца. Наверное, лучше всего сейчас перевести дух и заодно познакомиться с некоторыми из персонажей поближе.
Давадар сидел в своем саду, откинувшись на груду подушек. По обе стороны от него стояли на коленях две его красивые круглолицые дочери.
В саду начинали сгущаться сумерки и вновь запели птицы. В траве зашуршал лебедь. Больной, полусонный, он близоруко уставился на них. Жара ничуть не шла на убыль, даже продолжала усиливаться. Мысли кипели в голове давадара. Он рассеянно кромсал пальцами пальмовый лист, оставляя от него лишь скелет. В такую жару трудно было даже пошевелиться, и все же он слышал, что город за стенами шумит, как всегда. Город так утомлял, что хотелось прогнать даже его мысленный образ. Девушки, как водится, болтали о мужчинах и сексе.
— Бинт Араз говорит, что в землях франков все совсем по-другому. Они никогда не бреют причинные места, и муж с женой всю ночь спят в одной постели, а когда они занимаются любовью, жена лежит на спине. Как по-твоему, может, и вправду лучше, если муж необрезанный?
Давадар был огорошен, но виду не подал.
В ответ сестра с презрением бросила:
— Спать с франком! Да лучше уж с обезьяной! У обезьяны по крайней мере стоит.
— А тебе-то откуда известно?
Давадар не сдержался:
— Вон! Вон отсюда! Домой! Пошли вон!
Он немного оттаял, и на ум ему пришли строки Хафиза Ширазского:
О зеленый попугай,
Что о тайнах без конца рассуждает,
Да будет вечно вдоволь воды в твоем клюве.
Он знал, что зеленый попугай служит символом опиума. Взяв с бронзового блюда еще одну пригоршню вещества, он с задумчивым видом ее проглотил. Он созерцал зады дочерей, которые вялой походкой удалялись в сторону дома. Опиум был горький, противный на вкус и оставлял сухой налет во рту. По мнению давадара, истинного удовольствия опиум не доставлял. Он просто-напросто облегчал боль пребывания в теле — боль от застоявшейся в жилах крови, от царапанья сухожилий о кости, от всякого вздора, что лезет в голову, — все составляющие повседневного уровня боли, которую можно заметить лишь тогда, когда ее смягчает опиум. Удовольствие для давадара означало отсутствие боли, а добро могло определяться только как отсутствие зла.
Он вслушался в возгласы и шепоты, доносившиеся из-за стены, голоса Каира, чьи опасные волны бушевали по краям сада со всех сторон — порой, правда, лишь в его воображении.
— Каир хуже Багдада, здесь полно проституток и пожирателей гашиша. Только рад буду отсюда уехать!
— Булка стоит два динара!
— В городе сплошь чужеземцы. Если вы верите, что они приехали сюда только торговать, значит, вы сумасшедший.
— Слушать сказителей — только время терять.
— Что это за люди отправляются на поиски зарытых сокровищ, кто они? По-моему, им попросту хочется сбежать от жен.
— Из Александрии едут Веселые Дервиши. Они утверждают, что Бог послал их высмеивать наших правителей.
— Он был молод, потому мы и не удивились, что его нашли возле Ваб-аль-Насра с перерезанным горлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
На сей раз заговорил Ладу:
— Наверное, вы — Юнис, старьевщик.
Барфи странно посмотрел на Ладу:
— С Юнисом мы не знакомы. Будьте добры, скажите, вы — Юнис, вы просто нас проверяете?
Барфи и Ладу придвинулись ближе друг к другу. Они казались озадаченными и напуганными. Он же, со своей стороны, почувствовал, что судьба бросает ему некий неясный вызов. Начиналось то неведомое, через что предстояло пройти.
— Да.
Нет, то была не судьба, а некая неумолимая и неприятная логика, только на сей раз облеченная в форму явной угрозы. Он в отчаянии огляделся в поисках людей, животных или птиц.
— Если вы Юнис, то ведете вы себя очень странно.
Спектакль надо было доиграть до конца. Давление в мочевом пузыре было мучительным. Он не представлял себе, что сможет ответить и как Барфи с Ладу отреагируют на его ответ, и на миг ему показалось невозможным продолжать без какого-либо, хотя бы смутного, представления о том, чем может обернуться эта авантюра. Пределов возможностей и вероятностей, в которых он мог бы действовать, не существовало. И все же он каким-то образом ухитрился прохрипеть, подумав при этом, как странно звучит его голос в неподвижном рассветном воздухе:
— Может быть, я и Юнис. Я вышел на улицу, надеясь пообщаться с людьми.
Слова эти показались такими необычными, что он даже представить себе не мог, как можно было бы ответить на них наяву.
Разговор снова не клеился. На миг он задумался о том, посмеет ли помочиться у них на глазах. Он мог бы с самого начала избежать всего этого, порасспросив их о том, как идет торговля. Но, вероятно, он был слишком смущен. Быть может, они заметили, что он немного не в себе, и не придали этому вопросу особого значения, но, подняв глаза, он увидел, что ошибся. Они перешептывались.
— Ночами мне очень тяжело. Умоляю вас, поговорите со мной несколько оставшихся часов. Правда, буду очень признателен.
«Нет смысла ловить их на слове, — подумал он. — Я знаю, что они мне снятся. Следует попросту быть благодарным за то, что они составили мне компанию».
Ладу кивнул, и, хотя в их взглядах все еще сквозило недоверие, Барфи заговорил. Он повел рассказ об их торговых делах и о прибыли, которую можно извлечь, работая по ночам, хотя этой ночью они как раз ничего и не продали. Да и небезопасно было работать ночами. Мамлюки норовили оказывать подобным коммерческим предприятиям покровительство за немалую долю доходов. К тому же происходили зверские убийства. Поговаривали, что по улицам снова бродит Фатима Смертоносная.
— Говорят, она разрезает мужские пенисы пополам, как бананы, — весело вставил Ладу.
Человек провел рукой по лбу.
— Прошу вас, помогите мне. По-моему, у меня Арабский Кошмар.
Потом он вспомнил о предстоящей встрече с Обезьяной и понял, что ночь только начинается.
Глава 6
Из давадарова сада — в Аркану
Одна из тайн моей истории — в том, кто же тот человек, который страдает Арабским Кошмаром? Из самой природы недуга следует, что это может быть кто угодно, даже вы. Нет-нет, я вовсе не хотел сказать, что у вас Арабский Кошмар. Мягко говоря, это была бы неслыханная дерзость, к тому же я непозволительно отвлекаюсь. Нет, я всего лишь имел в виду, что повесть, за которую я взялся, оказалась более запутанной, чем я ожидал. Бэлъян, итальянский художник, таинственная проститутка, моряк по имени Эммануил, давадар, Кошачий Отец, Вейн, моя сестра Мария, мой добрый друг Булъбуль — так много персонажей, а ведь появятся и новые. Мы не повстречались еще с Фатимой Смертоносной, а лишь знаем о ней по слухам. Я уже начинаю беспокоиться, удастся ли мне удержать все это в голове и благополучно довести их сюжетные линии до конца. Наверное, лучше всего сейчас перевести дух и заодно познакомиться с некоторыми из персонажей поближе.
Давадар сидел в своем саду, откинувшись на груду подушек. По обе стороны от него стояли на коленях две его красивые круглолицые дочери.
В саду начинали сгущаться сумерки и вновь запели птицы. В траве зашуршал лебедь. Больной, полусонный, он близоруко уставился на них. Жара ничуть не шла на убыль, даже продолжала усиливаться. Мысли кипели в голове давадара. Он рассеянно кромсал пальцами пальмовый лист, оставляя от него лишь скелет. В такую жару трудно было даже пошевелиться, и все же он слышал, что город за стенами шумит, как всегда. Город так утомлял, что хотелось прогнать даже его мысленный образ. Девушки, как водится, болтали о мужчинах и сексе.
— Бинт Араз говорит, что в землях франков все совсем по-другому. Они никогда не бреют причинные места, и муж с женой всю ночь спят в одной постели, а когда они занимаются любовью, жена лежит на спине. Как по-твоему, может, и вправду лучше, если муж необрезанный?
Давадар был огорошен, но виду не подал.
В ответ сестра с презрением бросила:
— Спать с франком! Да лучше уж с обезьяной! У обезьяны по крайней мере стоит.
— А тебе-то откуда известно?
Давадар не сдержался:
— Вон! Вон отсюда! Домой! Пошли вон!
Он немного оттаял, и на ум ему пришли строки Хафиза Ширазского:
О зеленый попугай,
Что о тайнах без конца рассуждает,
Да будет вечно вдоволь воды в твоем клюве.
Он знал, что зеленый попугай служит символом опиума. Взяв с бронзового блюда еще одну пригоршню вещества, он с задумчивым видом ее проглотил. Он созерцал зады дочерей, которые вялой походкой удалялись в сторону дома. Опиум был горький, противный на вкус и оставлял сухой налет во рту. По мнению давадара, истинного удовольствия опиум не доставлял. Он просто-напросто облегчал боль пребывания в теле — боль от застоявшейся в жилах крови, от царапанья сухожилий о кости, от всякого вздора, что лезет в голову, — все составляющие повседневного уровня боли, которую можно заметить лишь тогда, когда ее смягчает опиум. Удовольствие для давадара означало отсутствие боли, а добро могло определяться только как отсутствие зла.
Он вслушался в возгласы и шепоты, доносившиеся из-за стены, голоса Каира, чьи опасные волны бушевали по краям сада со всех сторон — порой, правда, лишь в его воображении.
— Каир хуже Багдада, здесь полно проституток и пожирателей гашиша. Только рад буду отсюда уехать!
— Булка стоит два динара!
— В городе сплошь чужеземцы. Если вы верите, что они приехали сюда только торговать, значит, вы сумасшедший.
— Слушать сказителей — только время терять.
— Что это за люди отправляются на поиски зарытых сокровищ, кто они? По-моему, им попросту хочется сбежать от жен.
— Из Александрии едут Веселые Дервиши. Они утверждают, что Бог послал их высмеивать наших правителей.
— Он был молод, потому мы и не удивились, что его нашли возле Ваб-аль-Насра с перерезанным горлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72