Человек, страдающий Арабским Кошмаром, лежит в углу их комнаты, свернувшись калачиком и дрожа. Для него их еженощный диалог — всего лишь продолжение его страшного сна, их мысли и слова — всего лишь эхо его бреда. Ибо в кошмаре своем он тоже не в силах отличить ни Барфи от Ладу, ни вздор, что они городят, от вздора, который бормочут во сне. Столь жалкие плоды фантазии Алям аль-Миталя едва ли существуют вообще. Мысли его путаются от боли, но в голове продолжает шелестеть и посвистывать причудливая бессмыслица.
— Но быть Барфи — значит не быть Ладу. Быть живым как Барфи — значит быть мертвым как Ладу. Быть живым как человек — значит быть мертвым как лошадь. Быть мертвым. Не знать, что ты мертв. Не быть, не быть даже тем, что само не знает о собственной смерти.
Когда-нибудь он непременно умрет и, будучи мертвым, не станет тревожиться даже по поводу того ужасного состояния, которое так тревожит его сейчас. Лучше веками лежать во тьме, чем быть по-настоящему мертвым.
— И все же, когда я сплю здесь, сейчас, я не знаю, султан я или нищий. С таким же успехом я мог бы и умереть.
Человек, страдающий Арабским Кошмаром, ворочается и всхлипывает.
Перед ним возникают широко раскрытые глаза и утиные носы Барфи и Ладу. Он видит, что карлики на него набросились. Они решили, что это он храпел, и теперь пытаются его растормошить. Он силится сопротивляться, но все его усилия лишь приближают пробуждение, и мысли его начинают превращаться в образы.
Ему снится, будто он будит людей, которым снится, что они трясут видящих сны людей, пытаясь их разбудить, — все вместе напоминают вереницу спотыкающихся слепцов, рука каждого лежит на плече впереди идущего. Он слышит, как червяк созывает своих собратьев и как собратья червяка домогаются своего мерзкого пиршества.
Обезьяна гремит своими цепями. Он заглянул в «Сон Старого Паломника» и прочел там, что ему нельзя туда заглядывать. Наяву его разыскивают, и если его опознают и выволокут на свет Божий его ночные кошмары, то он научится со страхом ожидать каждого сна. Ночь от него ускользает.
Поиски Бэльяна Отец с Вейном вели бессистемно, ибо Отца уже занимали новые планы, а Вейну так толком и не объяснили, зачем вообще его надо разыскивать. Замыслы Отца были, казалось, близки к осуществлению, он стоял рядом с Вейном и с таким видом, словно, как отметил про себя Вейн, неминуемо приближался конец его жизненного пути, благодушно предавался воспоминаниям.
Они стояли перед клеткой сомнамбулы, неподалеку от ворот Зувейла.
— Я создал его, пока вы были в Константинополе, — едва не мурлыча от гордости, произнес Отец и внимательно посмотрел Вейну в глаза, дабы выяснить, оценен ли по достоинству его талант, и убедиться, что Вейн не посмеивается про себя над стариковским тщеславием. Вейн, однако, уже научился никогда не улыбаться, если того не требовалось Отцу, поэтому Отец продолжал: — Один из улемы аль-Азхара заявил, что люди видят сны только за миг до пробуждения, а развитие событий и ощущение продолжительности действия — это ретроспективно возникающая после пробуждения иллюзия. Вот я и решил публично доказать, что он не прав. Я приобрел этого субъекта в качестве раба — кстати, его настоящее имя Хабаш — и разослал приглашения докторам из аль-Азхара, попросив их прийти в одну из ночей месяца мухаррама в Дом Сна и увидеть, как продемонстрирую истинную природу сновидений. Демонстрация состоялась в подвале. Я велел снадобьями довести раба до бессознательного состояния, и Хуссейн привязал его ремнями к полу. Ему обрили голову над средней частью черепа.
Цель моя была в том, чтобы вырезать железу, благодаря которой человек способен отличать сон от яви. Поэтому я сделал надрез — так близко к макушке черепа, как только мог в неровном свете факела. Хотя до этого мне уже доводилось делать трепанацию, проникнуть в череп, а потом удалить кость оказалось намного труднее, чем прежде, но железа, к счастью, находится у самой поверхности черепа, и я почти не уклонился от сделанной мною отметки. Я удалил железу, а пациент продолжал дышать так же тяжело, как на протяжении всей операции.
Долгое время ничего не происходило. Мы выпили чаю, и доктора принялись нести всякую околесицу об определении местонахождения духа в теле. Затем один из моих слуг обратил наше внимание на тот факт, что пока мы болтали, глаза Хабаша открылись. Я бы сказал, скорее расширились, ибо раскрылись они до последних возможных пределов, и белки вокруг зрачков были видны целиком.
Зрачки, однако, безостановочно двигались из стороны в сторону, и все тело Хабаша тряслось и подергивалось под ремнями. Я распорядился, чтобы его развязали и поставили на ноги. Так и было сделано, хотя он, казалось, абсолютно этого не осознавал. Он стоял посреди подвала, пристально глядя в угол, где никого не было. Слов его нельзя было разобрать. Он стоял, говорил и столь убедительно улыбался, глядя в этот темный угол, что мои невольники, дабы доказать самим себе, что там никого и ничего нет, принялись тыкать туда факелами.
Кроме того, всем нам было ясно, хотя никто и не осмелился по этому поводу высказаться, что у него началась эрекция. Доктора из аль-Азхара были в панике. Да и некоторые из моих невольников тоже. Они решили, что он разговаривает с джинном. — Отец улыбнулся. — Но к джиннам с улыбкой и эрекцией не обращаются. Я встал и объяснил, что вырезал своим ножом тормозящий орган, который мешает нам пользоваться нашим телом, а также и разумом, в сновидениях. Некоторые считают, что театр сновидений расположен только в голове, но мой негр во всех отношениях грезил у меня в подвале. Думаю, доктора были слишком потрясены, чтобы внимательно слушать мои объяснения, и один из них возразил, сказав, что пациент не спит, а находится под действием снадобий. Мы наблюдали, как он обращается с просьбой к своей невидимой даме, как получает категорический отказ и как затем совершает явно успешную попытку ее изнасиловать. Потом он в изнеможении рухнул на пол.
Доктора признались, что все это вызывает у них отвращение, и ушли, но, как выяснилось, на подобные зрелища существует спрос, и здесь, у ворот Зувейла, Хабаш уже выручил немалые деньги.
— Интересный эксперимент, — учтиво пробормотал Вейн.
— Демонстрация, а не эксперимент. Результат был мне известен заранее.
Вейн стал наблюдать. Клетка Хабаша занимала центральное место в ряду прочих аттракционов. Здесь были заклинатели змей, шпагоглотатели, йоги и им подобные. Хабаш-сомнамбула спал (ибо уже было поздно) на ногах и в движении — приплясывая, испуская вопли и шевеля пальцами высоко поднятых рук. Время от времени, совершив резкое, неуправляемое телодвижение, он с грохотом ударялся о прутья клетки и стоял, вцепившись в прутья, ненадолго проснувшись, после чего вновь с хныканьем погружался в сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72