И вот теперь он понял, что Бог услышал его много лет назад на том холме близ Павии и принял вызов. Ныне он терпит такие страшные муки, что тело его, душа и вся жизнь всегда будут хранить глубокие следы перенесенной боли. Ничто ничем не компенсируется, подумал он. «Я», которое смеется, и «я», которое плачет, — это два разных «я»… В то утро, в кофейне, Бэльян, должно быть, решил, что он не в своем уме от жары. Его и самого удивлял тот порыв, поддавшись которому он подозвал к себе этого глуповатого, далекого от жизни молодого человека и завел с ним столь откровенный разговор. Возможно, он углядел в нем нечто общее для них обоих. Так или иначе, это, наверное, было ошибкой. В то время Джанкристофоро еще не сознавал, сколь пристально следят за ним учитель сна и его люди. После того разговора на Бэльяна могло пасть подозрение. К тому же они, вероятно, искали книгу; Джанкристофоро похитил ее из багажа Вейна.
Прочтя название книги на изысканном рифмованном арабском— «Сон Старого Паломника, разыскивающего Безоаровый Камень Мудрости, в коем на пастбищах невежества дается воля языку вдохновенного красноречия», — он поначалу не был уверен, то ли нашел, что искал. Вступление, однако, его убедило.
Он сказал: «Старый Паломник пробудился от долгого сна и спросил:
— Скажи мне, в каком из животных отыщется Безоаровый Камень Мудрости?
Возникла фигура Доброго Советчика, и он сказал:
— Безоаровый Камень есть продукт секреции Руха.
— Хорошо, а что есть Рух?
— Рух есть птица с именем, но без тела».
Потом Добрый Советчик посоветовал Старому Паломнику ни о чем больше не спрашивать, но на этом допрос, безусловно, не кончился. На миг Джанкристофоро воскресил в памяти продолжение диалога и прилагаемый комментарий, но поспешно отправил воспоминание в ту область рассудка, которой запретил себе думать о своих намерениях в отношении Бога. Попытавшись подумать о чем-нибудь другом, он подумал об истинной цели своего приезда в Каир. И вновь попытался как можно скорее подумать о чем-то другом.
Несомненно, этот старый дурак консул то и дело заявляет протесты. Единственным результатом этих протестов будет то, что они в конце концов побудят власти вытащить его из темницы и подвергнуть пыткам, дабы установить, что он за важная птица. Джанкристофоро без особого удовольствия ожидал встречи с давадаром и его палачами, но кого он и вправду боялся, так это Отца и его подручных. Однако у его друзей в Каире имелись кое-какие возможности, и отнюдь не исключено было, что, прежде чем он предстанет перед инквизицией мамлюков, будет организован побег и он еще наглядится на синее небо до последнего свидания с Азраилом.
Глава 7
В доме Кошачьего отца
В начале я назвал свою историю романом, и в каком-то смысле так оно и есть, но, безусловно, это и правдивая история. Слушателям может показаться, что присутствие рассказчика в сновидениях спящего англичанина вносит в повествование элемент фантастичности. Однако вы тоже могли бы фигурировать в снах своих знакомых. Никогда не задумывались о том, в каком виде вы могли бы при этом перед ними предстать?..
Вейн вновь пересекал город, поддерживая под руку Кошачьего Отца. На периферии его поля зрения, с трудом рассекая тяжелыми, словно налитыми свинцом крыльями густой мерцающий воздух, кружили птицы. В этом густом мерцании застывала поднимаемая их ногами пыль. Издалека доносились крики уличных торговцев. Был конец дня, и предзакатные цвета казались приметами чужого солнца. Все было неслышным и замедленным, как в подводном городе. Они разыскивали Бэльяна.
— Рашид, похоже, видел его прошлой ночью во сне, но не сумел определить, где именно.
Они миновали район Эзбекийя и вышли на улицу Сидящих Портных. Завидев их, сидевший у ее ворот человек поднял в мольбе обрубки рук. Пройдя по улице немного дальше, они вошли в Сак Парфюмеров. В саке трое детей с жутко запущенным конъюнктивитом попытались заманить их в некий дом; объяснения этому они не нашли. Вмешался какой-то человек и прогнал детей. Выслушивая их благодарности, он повернулся, и они увидели, что половина его лица покрыта гниющими багровыми нарывами. Двинувшись в обратный путь к Цитадели, они миновали гревшуюся на солнце кошку. Один глаз ее вывалился из глазницы и висел.
— Замечали когда-нибудь, — спросил Кошачий Отец, — что бывают дни, когда на глаза попадается куда больше сумасшедших и калек, чем обычно?
Вейн не ответил. Этого трудно было не заметить.
— Это демонстрация могущества моего врага. В определенные дни он в качестве предостережения выводит их из предместий и подвалов на улицы, дабы показать нам, сколь велики пределы его царства. Сегодня в городе больше прокаженных и парализованных, чем здоровых. Недалек тот день, когда он подаст сигнал, и они восстанут, чтобы всех нас убить.
Вейн внутренне содрогнулся. Он вспомнил, что слышал разговоры о том, будто Гильдия Воров не всегда довольствуется деньгами. Обнаружив, что денег у жертвы маловато, они могли заодно отхватить руку или нос, приняв таким образом жертву в свое сообщество. Особенно уязвимы были христиане и иудеи, ибо на территориях, подвластных султану, им не разрешалось носить оружие.
Кошачий Отец всюду усматривал зашифрованные знаки грядущих беспорядков. Глубоко в Алям аль-Митале, в дальнем краю, где больше примет, нежели значений, больше причин, нежели событий, нараставшее давление перетекало из резервуара в резервуар, пока не начинало, как ныне, просачиваться в реальный мир, но Отец знал обо всем этом больше, чем готов был поведать Вейну.
Вейн представлял его себе сморщенной мыслящей жабой, сидящей в центре паутины бесстрастных отношений… жабой-пауком. Он уже двенадцать лет общался с Кошачьим Отцом, однако характер и намерения последнего так и оставались глубокой тайной.
Отец никогда не говорил ни о своем прошлом, ни о том, как сам обучался толкованию снов и родственным наукам. Предметом его гордости, как считал Вейн, была способность больше узнавать о людях, чем выбалтывать им о себе. Холодный, скрытный и суровый, он, казалось, никогда не оттаивал, принимая посетителей, пока не убеждался, что они в его власти или уже превратились в преданных учеников. Школа процветала, а Отец был, несомненно, знатоком всех уровней сновидений, насколько их знал Вейн, и все же Вейн никогда не считал, что Отец озабочен исключительно Школой и ее таинствами. Казалось, его постоянно занимает какой-нибудь новый замысел. Иногда к нему приходили мамлюкские чиновники, торговцы и другие люди, по чьим лицам и манерам было ясно, что интересуются они отнюдь не внутренним миром. Отец, как подозревал Вейн, вынашивал планы — планы поразительной сложности, планы внутри планов, связанных с дальнейшими планами, замыслы, крушение которых было необходимо для успеха иных, более сложных махинаций, а те, в свою очередь, со всех сторон прикрывались и обеспечивались ложными ударами и отвлекающими маневрами, и все это выливалось в некий грандиозный план, о чьей цели никто не мог даже догадываться, да и сам старик наверняка имел весьма смутное представление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Прочтя название книги на изысканном рифмованном арабском— «Сон Старого Паломника, разыскивающего Безоаровый Камень Мудрости, в коем на пастбищах невежества дается воля языку вдохновенного красноречия», — он поначалу не был уверен, то ли нашел, что искал. Вступление, однако, его убедило.
Он сказал: «Старый Паломник пробудился от долгого сна и спросил:
— Скажи мне, в каком из животных отыщется Безоаровый Камень Мудрости?
Возникла фигура Доброго Советчика, и он сказал:
— Безоаровый Камень есть продукт секреции Руха.
— Хорошо, а что есть Рух?
— Рух есть птица с именем, но без тела».
Потом Добрый Советчик посоветовал Старому Паломнику ни о чем больше не спрашивать, но на этом допрос, безусловно, не кончился. На миг Джанкристофоро воскресил в памяти продолжение диалога и прилагаемый комментарий, но поспешно отправил воспоминание в ту область рассудка, которой запретил себе думать о своих намерениях в отношении Бога. Попытавшись подумать о чем-нибудь другом, он подумал об истинной цели своего приезда в Каир. И вновь попытался как можно скорее подумать о чем-то другом.
Несомненно, этот старый дурак консул то и дело заявляет протесты. Единственным результатом этих протестов будет то, что они в конце концов побудят власти вытащить его из темницы и подвергнуть пыткам, дабы установить, что он за важная птица. Джанкристофоро без особого удовольствия ожидал встречи с давадаром и его палачами, но кого он и вправду боялся, так это Отца и его подручных. Однако у его друзей в Каире имелись кое-какие возможности, и отнюдь не исключено было, что, прежде чем он предстанет перед инквизицией мамлюков, будет организован побег и он еще наглядится на синее небо до последнего свидания с Азраилом.
Глава 7
В доме Кошачьего отца
В начале я назвал свою историю романом, и в каком-то смысле так оно и есть, но, безусловно, это и правдивая история. Слушателям может показаться, что присутствие рассказчика в сновидениях спящего англичанина вносит в повествование элемент фантастичности. Однако вы тоже могли бы фигурировать в снах своих знакомых. Никогда не задумывались о том, в каком виде вы могли бы при этом перед ними предстать?..
Вейн вновь пересекал город, поддерживая под руку Кошачьего Отца. На периферии его поля зрения, с трудом рассекая тяжелыми, словно налитыми свинцом крыльями густой мерцающий воздух, кружили птицы. В этом густом мерцании застывала поднимаемая их ногами пыль. Издалека доносились крики уличных торговцев. Был конец дня, и предзакатные цвета казались приметами чужого солнца. Все было неслышным и замедленным, как в подводном городе. Они разыскивали Бэльяна.
— Рашид, похоже, видел его прошлой ночью во сне, но не сумел определить, где именно.
Они миновали район Эзбекийя и вышли на улицу Сидящих Портных. Завидев их, сидевший у ее ворот человек поднял в мольбе обрубки рук. Пройдя по улице немного дальше, они вошли в Сак Парфюмеров. В саке трое детей с жутко запущенным конъюнктивитом попытались заманить их в некий дом; объяснения этому они не нашли. Вмешался какой-то человек и прогнал детей. Выслушивая их благодарности, он повернулся, и они увидели, что половина его лица покрыта гниющими багровыми нарывами. Двинувшись в обратный путь к Цитадели, они миновали гревшуюся на солнце кошку. Один глаз ее вывалился из глазницы и висел.
— Замечали когда-нибудь, — спросил Кошачий Отец, — что бывают дни, когда на глаза попадается куда больше сумасшедших и калек, чем обычно?
Вейн не ответил. Этого трудно было не заметить.
— Это демонстрация могущества моего врага. В определенные дни он в качестве предостережения выводит их из предместий и подвалов на улицы, дабы показать нам, сколь велики пределы его царства. Сегодня в городе больше прокаженных и парализованных, чем здоровых. Недалек тот день, когда он подаст сигнал, и они восстанут, чтобы всех нас убить.
Вейн внутренне содрогнулся. Он вспомнил, что слышал разговоры о том, будто Гильдия Воров не всегда довольствуется деньгами. Обнаружив, что денег у жертвы маловато, они могли заодно отхватить руку или нос, приняв таким образом жертву в свое сообщество. Особенно уязвимы были христиане и иудеи, ибо на территориях, подвластных султану, им не разрешалось носить оружие.
Кошачий Отец всюду усматривал зашифрованные знаки грядущих беспорядков. Глубоко в Алям аль-Митале, в дальнем краю, где больше примет, нежели значений, больше причин, нежели событий, нараставшее давление перетекало из резервуара в резервуар, пока не начинало, как ныне, просачиваться в реальный мир, но Отец знал обо всем этом больше, чем готов был поведать Вейну.
Вейн представлял его себе сморщенной мыслящей жабой, сидящей в центре паутины бесстрастных отношений… жабой-пауком. Он уже двенадцать лет общался с Кошачьим Отцом, однако характер и намерения последнего так и оставались глубокой тайной.
Отец никогда не говорил ни о своем прошлом, ни о том, как сам обучался толкованию снов и родственным наукам. Предметом его гордости, как считал Вейн, была способность больше узнавать о людях, чем выбалтывать им о себе. Холодный, скрытный и суровый, он, казалось, никогда не оттаивал, принимая посетителей, пока не убеждался, что они в его власти или уже превратились в преданных учеников. Школа процветала, а Отец был, несомненно, знатоком всех уровней сновидений, насколько их знал Вейн, и все же Вейн никогда не считал, что Отец озабочен исключительно Школой и ее таинствами. Казалось, его постоянно занимает какой-нибудь новый замысел. Иногда к нему приходили мамлюкские чиновники, торговцы и другие люди, по чьим лицам и манерам было ясно, что интересуются они отнюдь не внутренним миром. Отец, как подозревал Вейн, вынашивал планы — планы поразительной сложности, планы внутри планов, связанных с дальнейшими планами, замыслы, крушение которых было необходимо для успеха иных, более сложных махинаций, а те, в свою очередь, со всех сторон прикрывались и обеспечивались ложными ударами и отвлекающими маневрами, и все это выливалось в некий грандиозный план, о чьей цели никто не мог даже догадываться, да и сам старик наверняка имел весьма смутное представление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72