— Я такими же получил.
На монете — привычной формы и размера — значилось «1 мараведи», но она была отлита из самой обычной меди.
Исаак узнал о введении медной монеты в тюрьме Трибунала.
— Падуанец, — вертел он в руках новенькую медную монету превосходной чеканки. — Не хуже, чем у Кавино и Камелио — чистый падуанец…
— Это мараведи, — мрачно поправил старика охранник и протянул руку. — Насмотрелся, и хватит.
Исаак вернул монету и тихо рассмеялся.
— Я вижу; что это мараведи…
То, что начиналось с подделки древнегреческих монет из дешевого сплава и штамповки бронзовых, якобы древнеримских падуанцев, наконец-то проросло и дало плоды. А все, к чему так долго вели Европу несколько поколений Пап, наконец-то состоялось. И это означало, что прямо сейчас вовсю заработают все 34 монетных двора Ватикана, а равновесие драгоценных металлов рухнет. И несколько крупнейших папских семей станут еще богаче, а Европа — еще бедней.
Амир прибыл с табунщиками в Сарагосу в самый разгар «медного мятежа». На деревьях болтались под ветром повешенные королевские чиновники, кое-где били монахов, а в центре города и возле рынка полыхали два-три десятка домов. Однако явных лидеров, способных объяснить, что происходит, и дать четкие указания, что делать арагонцам дальше, не было. Но, что хуже всего, у людей не было настоящей монеты. Золото словно кануло в никуда. И даже на рынке никто ничего не продавал — вообще ничего!
— Кажется, я вас подвел… — прошептал Амир старейшине.
По его спине уже вовсю гулял холод самых страшных предчувствий.
— Не бойся, Амир, — смущенно улыбнулся ему старейшина, — не все потеряно. Может быть, что-нибудь продадим…
«Самосуд… — понял Амир. — Табунщики точно устроят мне самосуд. Именно поэтому и старейшина смутился. Чует, что меня ждет…»
— Эй, уважаемый! — подозвал старейшина одного из беспорядочно снующих по опустевшему рынку горожан. — Где лучше остановиться, чтобы Библиями торговать?
— Покажи, — протянул руку тот.
Старейшина вытащил из сумки тяжеленную книгу и подал ее горожанину. Тот раскрыл и ахнул.
— На арагонском?!! Сколько хочешь?
— Два луидора, — нагло завысил цену вдвое старейшина. — Только учти, медью мы не берем.
— Я понимаю, — решительно кивнул горожанин и полез в кошель.
Амир не верил своим глазам. В считанные минуты возле них выстроилась огромная толпа только что кричавших, что им не на что жить, горожан, и не торговался никто.
Томазо работал почти круглые сутки и был счастлив, как никогда. Изъятие золота из оборота, которому отчаянно мешали евреи, теперь, когда почти все ссудные лавки и обменные конторы католической Европы принадлежали Ордену, прошло идеально. Понятно, что Папе пришлось немедленно созывать Собор, и святые отцы, чуть смущаясь, подтвердили, что давать деньги под проценты — дело вполне богоугодное. Особенно если этим занимается Церковь.
— А что во Франции? — спросил он Генерала при первой же встрече.
— То же самое, — кивнул тот. — Наши ссудные лавки работают, но в обороте только медь.
Орден отработал настолько красиво, что никто даже не понял, что происходит, до тех пор, пока это не случилось. Теперь король Арагона, а если точнее, то его супруга Изабелла, а если еще точнее, то ее фаворит — однокашник Томазо по школе Ордена, держал в своих руках три четверти золотого запаса Арагона. И этого хватало на все: и на океанский флот, и на войну, и на преобразование страны по давно уже намеченному плану.
Разумеется, проблемы были. Так, чтобы выглядеть пристойно, королевской чете пришлось запретить чеканить монету монастырям. Ясно, что настоятели взвыли, и только Орден был к этому готов: запасов конфискованной у евреев иностранной валюты, чтобы пережить трудное время, хватало. А вот для армии Короны наступили по-настоящему тяжелые дни. Практически все арагонские крестьяне отказывались продавать армейским интендантам зерно и скот за медную монету — разве что по весу, как лом.
— У меня и самого этой меди — по весу на три-четыре сотни ваших фальшивых мараведи хватит. Зачем же мне еще? — говорили одни.
— А завтра что будет? — задавали риторический вопрос другие. — Начнете на кусках дерева мараведи рисовать? Или даже на бумаге?
А третьи, наиболее смышленые, чаще из мастеровых, делали простейшую литейную форму и начинали отливать почти такие же монеты.
Впрочем, все это большой опасности не представляло. Главное, чего ждал Томазо и о чем его однокашник, а ныне фаворит королевы, неоднократно предупреждал Изабеллу, — вот-вот должны были хлынуть потоки фальшивок из еретических стран — вместе с Библиями на арагонском языке.
— Поймите, милая, — без устали твердил Изабелле ее фаворит, — таможня уже перестала быть сугубо светским делом; теперь таможня — авангард Дела Веры!
И королева подумала, подумала и согласилась: отныне все дела по контрабанде переходили в ведение Святой Инквизиции.
И только набитые произведенными в монастырях и в силу этого сказочно дешевыми товарами торговые караваны Ордена шли, как и прежде, — без пошлин и без досмотра — через любые границы.
Амир получил достаточное для продолжения обучения количество денег уже после первой партии Библий на арагонском языке. Но бросить все сейчас, когда можно заработать еще и еще, было немыслимо. Так ему сказал старейшина, и Амир по здравому размышлению согласился. Они перегнали в Лангедок еще три табуна и вывезли назад, в Арагон, восемь повозок, битком набитых Библиями. Разумеется, уже на втором переходе пришлось подкупать таможню, а на третьем — еще и платить монастырю. Монахи выставили на отнятой у еретиков земле свои вооруженные посты и напрочь перегородили самую удобную тропу. А потом все кончилось — разом.
Сначала Папа объявил Крестовый поход против мятежного Лангедока. В длинной, наполненной гневом и страстью булле Папа обвинял евангелистов и в поклонении Нечистому, и в целовании козлов и жаб в их мерзкие зады, и в организации сатанинских синагог, шабашей и свального греха.
Понятно, что, когда собранные со всей Европы крестоносцы ступили на землю Лангедока, Папа первым делом отправил их охранять свои семейные земли. Лишь поэтому Амир и сумел проскочить с грузом — прямо перед носом у крестоносцев. Но вот когда он подошел к границе, там рядом с привычными чиновниками таможни уже стояли монахи.
— Не пропустят, — сразу понял Амир.
— Может, заплатим? — предложил старейшина. — Неужели им двух сотен луидоров на всех не хватит?
Амир покачал головой:
— Это не обычные монахи; это люди Ордена.
— Неужели придется крюк делать? — поморщился табунщик.
— Придется, — кивнул Амир.
Они потратили еще двое суток, сделав крюк, обошли горы с другой стороны и с облегчением пришпорили лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
На монете — привычной формы и размера — значилось «1 мараведи», но она была отлита из самой обычной меди.
Исаак узнал о введении медной монеты в тюрьме Трибунала.
— Падуанец, — вертел он в руках новенькую медную монету превосходной чеканки. — Не хуже, чем у Кавино и Камелио — чистый падуанец…
— Это мараведи, — мрачно поправил старика охранник и протянул руку. — Насмотрелся, и хватит.
Исаак вернул монету и тихо рассмеялся.
— Я вижу; что это мараведи…
То, что начиналось с подделки древнегреческих монет из дешевого сплава и штамповки бронзовых, якобы древнеримских падуанцев, наконец-то проросло и дало плоды. А все, к чему так долго вели Европу несколько поколений Пап, наконец-то состоялось. И это означало, что прямо сейчас вовсю заработают все 34 монетных двора Ватикана, а равновесие драгоценных металлов рухнет. И несколько крупнейших папских семей станут еще богаче, а Европа — еще бедней.
Амир прибыл с табунщиками в Сарагосу в самый разгар «медного мятежа». На деревьях болтались под ветром повешенные королевские чиновники, кое-где били монахов, а в центре города и возле рынка полыхали два-три десятка домов. Однако явных лидеров, способных объяснить, что происходит, и дать четкие указания, что делать арагонцам дальше, не было. Но, что хуже всего, у людей не было настоящей монеты. Золото словно кануло в никуда. И даже на рынке никто ничего не продавал — вообще ничего!
— Кажется, я вас подвел… — прошептал Амир старейшине.
По его спине уже вовсю гулял холод самых страшных предчувствий.
— Не бойся, Амир, — смущенно улыбнулся ему старейшина, — не все потеряно. Может быть, что-нибудь продадим…
«Самосуд… — понял Амир. — Табунщики точно устроят мне самосуд. Именно поэтому и старейшина смутился. Чует, что меня ждет…»
— Эй, уважаемый! — подозвал старейшина одного из беспорядочно снующих по опустевшему рынку горожан. — Где лучше остановиться, чтобы Библиями торговать?
— Покажи, — протянул руку тот.
Старейшина вытащил из сумки тяжеленную книгу и подал ее горожанину. Тот раскрыл и ахнул.
— На арагонском?!! Сколько хочешь?
— Два луидора, — нагло завысил цену вдвое старейшина. — Только учти, медью мы не берем.
— Я понимаю, — решительно кивнул горожанин и полез в кошель.
Амир не верил своим глазам. В считанные минуты возле них выстроилась огромная толпа только что кричавших, что им не на что жить, горожан, и не торговался никто.
Томазо работал почти круглые сутки и был счастлив, как никогда. Изъятие золота из оборота, которому отчаянно мешали евреи, теперь, когда почти все ссудные лавки и обменные конторы католической Европы принадлежали Ордену, прошло идеально. Понятно, что Папе пришлось немедленно созывать Собор, и святые отцы, чуть смущаясь, подтвердили, что давать деньги под проценты — дело вполне богоугодное. Особенно если этим занимается Церковь.
— А что во Франции? — спросил он Генерала при первой же встрече.
— То же самое, — кивнул тот. — Наши ссудные лавки работают, но в обороте только медь.
Орден отработал настолько красиво, что никто даже не понял, что происходит, до тех пор, пока это не случилось. Теперь король Арагона, а если точнее, то его супруга Изабелла, а если еще точнее, то ее фаворит — однокашник Томазо по школе Ордена, держал в своих руках три четверти золотого запаса Арагона. И этого хватало на все: и на океанский флот, и на войну, и на преобразование страны по давно уже намеченному плану.
Разумеется, проблемы были. Так, чтобы выглядеть пристойно, королевской чете пришлось запретить чеканить монету монастырям. Ясно, что настоятели взвыли, и только Орден был к этому готов: запасов конфискованной у евреев иностранной валюты, чтобы пережить трудное время, хватало. А вот для армии Короны наступили по-настоящему тяжелые дни. Практически все арагонские крестьяне отказывались продавать армейским интендантам зерно и скот за медную монету — разве что по весу, как лом.
— У меня и самого этой меди — по весу на три-четыре сотни ваших фальшивых мараведи хватит. Зачем же мне еще? — говорили одни.
— А завтра что будет? — задавали риторический вопрос другие. — Начнете на кусках дерева мараведи рисовать? Или даже на бумаге?
А третьи, наиболее смышленые, чаще из мастеровых, делали простейшую литейную форму и начинали отливать почти такие же монеты.
Впрочем, все это большой опасности не представляло. Главное, чего ждал Томазо и о чем его однокашник, а ныне фаворит королевы, неоднократно предупреждал Изабеллу, — вот-вот должны были хлынуть потоки фальшивок из еретических стран — вместе с Библиями на арагонском языке.
— Поймите, милая, — без устали твердил Изабелле ее фаворит, — таможня уже перестала быть сугубо светским делом; теперь таможня — авангард Дела Веры!
И королева подумала, подумала и согласилась: отныне все дела по контрабанде переходили в ведение Святой Инквизиции.
И только набитые произведенными в монастырях и в силу этого сказочно дешевыми товарами торговые караваны Ордена шли, как и прежде, — без пошлин и без досмотра — через любые границы.
Амир получил достаточное для продолжения обучения количество денег уже после первой партии Библий на арагонском языке. Но бросить все сейчас, когда можно заработать еще и еще, было немыслимо. Так ему сказал старейшина, и Амир по здравому размышлению согласился. Они перегнали в Лангедок еще три табуна и вывезли назад, в Арагон, восемь повозок, битком набитых Библиями. Разумеется, уже на втором переходе пришлось подкупать таможню, а на третьем — еще и платить монастырю. Монахи выставили на отнятой у еретиков земле свои вооруженные посты и напрочь перегородили самую удобную тропу. А потом все кончилось — разом.
Сначала Папа объявил Крестовый поход против мятежного Лангедока. В длинной, наполненной гневом и страстью булле Папа обвинял евангелистов и в поклонении Нечистому, и в целовании козлов и жаб в их мерзкие зады, и в организации сатанинских синагог, шабашей и свального греха.
Понятно, что, когда собранные со всей Европы крестоносцы ступили на землю Лангедока, Папа первым делом отправил их охранять свои семейные земли. Лишь поэтому Амир и сумел проскочить с грузом — прямо перед носом у крестоносцев. Но вот когда он подошел к границе, там рядом с привычными чиновниками таможни уже стояли монахи.
— Не пропустят, — сразу понял Амир.
— Может, заплатим? — предложил старейшина. — Неужели им двух сотен луидоров на всех не хватит?
Амир покачал головой:
— Это не обычные монахи; это люди Ордена.
— Неужели придется крюк делать? — поморщился табунщик.
— Придется, — кивнул Амир.
Они потратили еще двое суток, сделав крюк, обошли горы с другой стороны и с облегчением пришпорили лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101