Он лично внедрял в управление кастильских комунерос агентов Ордена, а потому знал все их слабые места.
Но этим… этим воинам он, пожалуй, не сумел бы противопоставить ничего.
Их невозможно было купить за золото — они просто не знали, что такое деньги. Их невозможно было запугать — они, словно дети, были свято убеждены, что все попадут в рай. Они охотно подчинялись монахам, а главное, они им верили, они их даже любили! Ибо то, что обычно ждало их за частоколами редукций, было намного страшнее.
«А ведь мы победили! — счастливо хохотнул Томазо. — Жаль, что раньше не решились…»
Амир отсиживался у дикарей около недели, но выяснить, людоеды ли они, ему так и не удалось. Да, черепа на кольях у хижин торчали, но всю эту неделю питались они в основном рыбой, птицей и какими-то личинками, довольно приятными на вкус.
А когда он решил-таки, оставив раненых поправляться и далее, идти в Асунсьон, Амир вдруг с удивлением обнаружил, что не может собрать своих негров. Двое ушли с мужчинами на рыбалку, еще четверо — на охоту, а вошедший в возраст Ахумба, как ему сказали, прямо сейчас проходит какое-то испытание, чтобы иметь право называться мужчиной.
— Ну, значит, так Аллаху угодно! — рассмеялся Амир и начал прощаться.
Он уже видел, что все его рабы словно вернулись домой после долгого, лично для них совершенно бессмысленного пути.
Когда Томазо вошел в Асунсьон, там уже правили бал индейцы, а если точнее, святые отцы, и на центральной площади даже установили несколько столбов с заранее приготовленным хворостом.
— Для кого поставили? — подошел Томазо к палачу, проверяющему надежность крепления цепей к столбам.
— О-о-о, — протянул тот, — у нас вся городская тюрьма забита. Есть для кого.
— А где Совет редукций заседает? — поинтересовался Томазо.
— А вот здесь по улочке пройдешь, мимо здания магистрата, а там у людей спроси.
Томазо поблагодарил, высоко поднимая ноги, пробрался меж разлегшихся на мостовой отдыхающих индейцев, прошел улочкой, отыскал магистрат, затем Совет и сразу же наткнулся на Бруно.
Его убийца сидел во дворе на скамейке, в тени раскидистого дерева рядом с тощим высоким монахом и что-то чертил палочкой в пыли.
— Здравствуй, Бруно, — подошел Томазо.
Часовщик выронил палочку и медленно поднял глаза.
— Здравствуй, Томазо…
И тогда сидящий рядом высокий тощий монах удовлетворенно улыбнулся и встал.
— Здравствуйте, сеньор Хирон. Счастлив, что вы до нас добрались.
Час десятый
Томазо сидел на самом почетном месте и лениво наблюдал за возбужденными, счастливыми членами Совета.
— Надо сразу на Буэнос-Айрес идти! — предлагал один.
— Нам главное — сахарные заводы от голландцев оборонять, — возражал второй. — Оттуда — главные деньги!
Слепо исполнявшие приказы Короны, а потому никогда не вооружавшие индейцев святые отцы лишь теперь осознавали, какой объем реальной власти они упускали.
— Наши индейцы войдут в Буэнос-Айрес, как крестоносцы в Святую землю, — уверяли они.
— У нас уже появились кандидаты в святые мученики — братья-индейцы Хуан и Мануэль, — рассказывали на перерывах монахи о попавших в руки то ли мамелюков, то ли комунерос воинах.
И все они, на деле доказавшие, что могут не только отстоять интересы Церкви, но и пойти дальше, были исполнены предчувствия большого и прекрасного будущего.
А потом прибыл старичок-ревизор из Ватикана — тихо, несуетно, в неприметном одеянии самого обычного францисканца.
— Да-да, Томазо Хирон… — сверился он со списком, — с вас и начнем.
«Ну, вот и все, — понял Томазо и покорно двинулся в мгновенно освобожденный для посланника Папы кабинет. — Сейчас все точки над „i“ и будут расставлены…»
— Это вы ведь у нас отвечаете за агентуру в Парагвае? — сразу приступил к допросу ревизор.
— Нет, — покачал головой Томазо. — Это не так.
— Но Генерал утверждает, что все агентурные промахи, из-за которых мы не знаем истинного положения вещей, — ваша вина.
Томазо поперхнулся и закашлялся. Брат Хорхе откровенно не тянул на занятое им генеральское кресло, если сдавал своих — тягчайший грех даже для рядового члена Ордена.
— И, кстати, кассу вы уже сняли? — внезапно поменял тему ревизор.
Томазо насторожился. Папского ревизора парагвайская касса Ордена не касалась — ни в малейшей степени. Такие попытки следовало пресекать в корне.
— А зачем вам это знать? — нагло глядя посланнику в глаза, поинтересовался он. — С каких это пор Орден должен отчитываться кому-либо, кроме своего Генерала и лично Папы?
— С тех пор, как Орден стал нарушать законы, — не отводя глаз, парировал ревизор. — Вы хоть понимаете, какой шум по Европе из-за этого дурацкого похода поднялся?
Томазо понимал. Как понимал он и то, что попавшему в плен Папе приходится считаться с каждым обвинением. Но он не собирался отдавать на растерзание всякой сволочи индейскую армию — главное, пожалуй, достижение Ордена за последние двадцать лет.
— Благодаря этому походу мы разгромили остатки комунерос, — внятно объяснил он, — и теперь можем сделать католическим весь материк.
— Вы уже ничего не сможете сделать, — покачал головой ревизор. — Царь Московский разгромил короля Шведского.
Мелкие волоски на руках Томазо поднялись дыбом. Царь Московский не представлял угрозы сам по себе, но если он опередил султана, это меняло всю расстановку сил воюющей Европы. А если евангелисты победят в Европе, они потеснят католиков и здесь — по праву сильного.
— А султан? — хрипло спросил он. — Султан в Вену вошел?
— Нет, — покачал головой ревизор. — Австриец пошел на уступки, и султан Османский удовлетворился Балканами.
Томазо охнул. Он полагал, что султан пойдет до конца.
— А рабство? Что с ним? — впился он взглядом в ревизора.
— Отлов и торговля новыми черными рабами теперь вне закона. Порабощение индейцев также под запретом.
Томазо скрипнул зубами. Австриец ударил Церковь по самому больному месту — по деньгам.
— А как быть с теми, кто уже в рабстве?
Ревизор пожал плечами.
— Пока так и останутся. Но для Церкви Христовой запрещена всякая торговля рабами. Вообще любая.
Томазо помрачнел.
— Но Гибралтар-то нам вернули?
— Нет. Гибралтар остается в руках англичан.
— А в Неаполе кто?
— Сейчас Австриец. Как и на Майорке.
Томазо опустил лицо в ладони и так и замер.
Папа проиграл едва ли не половину того, что годами, с таким трудом создавали для него люди Ордена. Бессмысленным становилось многое: жертвы в Индии и Эфиопии, изгнание евреев и магометан и уж тем более преследование евангелистов. Даже ликвидация конституций фуэрос теперь уже не виделась такой важной.
Старенький ревизор медленно встал из-за стола и подошел к окну. Там, на площади, уже выводили первых обреченных на сожжение еретиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Но этим… этим воинам он, пожалуй, не сумел бы противопоставить ничего.
Их невозможно было купить за золото — они просто не знали, что такое деньги. Их невозможно было запугать — они, словно дети, были свято убеждены, что все попадут в рай. Они охотно подчинялись монахам, а главное, они им верили, они их даже любили! Ибо то, что обычно ждало их за частоколами редукций, было намного страшнее.
«А ведь мы победили! — счастливо хохотнул Томазо. — Жаль, что раньше не решились…»
Амир отсиживался у дикарей около недели, но выяснить, людоеды ли они, ему так и не удалось. Да, черепа на кольях у хижин торчали, но всю эту неделю питались они в основном рыбой, птицей и какими-то личинками, довольно приятными на вкус.
А когда он решил-таки, оставив раненых поправляться и далее, идти в Асунсьон, Амир вдруг с удивлением обнаружил, что не может собрать своих негров. Двое ушли с мужчинами на рыбалку, еще четверо — на охоту, а вошедший в возраст Ахумба, как ему сказали, прямо сейчас проходит какое-то испытание, чтобы иметь право называться мужчиной.
— Ну, значит, так Аллаху угодно! — рассмеялся Амир и начал прощаться.
Он уже видел, что все его рабы словно вернулись домой после долгого, лично для них совершенно бессмысленного пути.
Когда Томазо вошел в Асунсьон, там уже правили бал индейцы, а если точнее, святые отцы, и на центральной площади даже установили несколько столбов с заранее приготовленным хворостом.
— Для кого поставили? — подошел Томазо к палачу, проверяющему надежность крепления цепей к столбам.
— О-о-о, — протянул тот, — у нас вся городская тюрьма забита. Есть для кого.
— А где Совет редукций заседает? — поинтересовался Томазо.
— А вот здесь по улочке пройдешь, мимо здания магистрата, а там у людей спроси.
Томазо поблагодарил, высоко поднимая ноги, пробрался меж разлегшихся на мостовой отдыхающих индейцев, прошел улочкой, отыскал магистрат, затем Совет и сразу же наткнулся на Бруно.
Его убийца сидел во дворе на скамейке, в тени раскидистого дерева рядом с тощим высоким монахом и что-то чертил палочкой в пыли.
— Здравствуй, Бруно, — подошел Томазо.
Часовщик выронил палочку и медленно поднял глаза.
— Здравствуй, Томазо…
И тогда сидящий рядом высокий тощий монах удовлетворенно улыбнулся и встал.
— Здравствуйте, сеньор Хирон. Счастлив, что вы до нас добрались.
Час десятый
Томазо сидел на самом почетном месте и лениво наблюдал за возбужденными, счастливыми членами Совета.
— Надо сразу на Буэнос-Айрес идти! — предлагал один.
— Нам главное — сахарные заводы от голландцев оборонять, — возражал второй. — Оттуда — главные деньги!
Слепо исполнявшие приказы Короны, а потому никогда не вооружавшие индейцев святые отцы лишь теперь осознавали, какой объем реальной власти они упускали.
— Наши индейцы войдут в Буэнос-Айрес, как крестоносцы в Святую землю, — уверяли они.
— У нас уже появились кандидаты в святые мученики — братья-индейцы Хуан и Мануэль, — рассказывали на перерывах монахи о попавших в руки то ли мамелюков, то ли комунерос воинах.
И все они, на деле доказавшие, что могут не только отстоять интересы Церкви, но и пойти дальше, были исполнены предчувствия большого и прекрасного будущего.
А потом прибыл старичок-ревизор из Ватикана — тихо, несуетно, в неприметном одеянии самого обычного францисканца.
— Да-да, Томазо Хирон… — сверился он со списком, — с вас и начнем.
«Ну, вот и все, — понял Томазо и покорно двинулся в мгновенно освобожденный для посланника Папы кабинет. — Сейчас все точки над „i“ и будут расставлены…»
— Это вы ведь у нас отвечаете за агентуру в Парагвае? — сразу приступил к допросу ревизор.
— Нет, — покачал головой Томазо. — Это не так.
— Но Генерал утверждает, что все агентурные промахи, из-за которых мы не знаем истинного положения вещей, — ваша вина.
Томазо поперхнулся и закашлялся. Брат Хорхе откровенно не тянул на занятое им генеральское кресло, если сдавал своих — тягчайший грех даже для рядового члена Ордена.
— И, кстати, кассу вы уже сняли? — внезапно поменял тему ревизор.
Томазо насторожился. Папского ревизора парагвайская касса Ордена не касалась — ни в малейшей степени. Такие попытки следовало пресекать в корне.
— А зачем вам это знать? — нагло глядя посланнику в глаза, поинтересовался он. — С каких это пор Орден должен отчитываться кому-либо, кроме своего Генерала и лично Папы?
— С тех пор, как Орден стал нарушать законы, — не отводя глаз, парировал ревизор. — Вы хоть понимаете, какой шум по Европе из-за этого дурацкого похода поднялся?
Томазо понимал. Как понимал он и то, что попавшему в плен Папе приходится считаться с каждым обвинением. Но он не собирался отдавать на растерзание всякой сволочи индейскую армию — главное, пожалуй, достижение Ордена за последние двадцать лет.
— Благодаря этому походу мы разгромили остатки комунерос, — внятно объяснил он, — и теперь можем сделать католическим весь материк.
— Вы уже ничего не сможете сделать, — покачал головой ревизор. — Царь Московский разгромил короля Шведского.
Мелкие волоски на руках Томазо поднялись дыбом. Царь Московский не представлял угрозы сам по себе, но если он опередил султана, это меняло всю расстановку сил воюющей Европы. А если евангелисты победят в Европе, они потеснят католиков и здесь — по праву сильного.
— А султан? — хрипло спросил он. — Султан в Вену вошел?
— Нет, — покачал головой ревизор. — Австриец пошел на уступки, и султан Османский удовлетворился Балканами.
Томазо охнул. Он полагал, что султан пойдет до конца.
— А рабство? Что с ним? — впился он взглядом в ревизора.
— Отлов и торговля новыми черными рабами теперь вне закона. Порабощение индейцев также под запретом.
Томазо скрипнул зубами. Австриец ударил Церковь по самому больному месту — по деньгам.
— А как быть с теми, кто уже в рабстве?
Ревизор пожал плечами.
— Пока так и останутся. Но для Церкви Христовой запрещена всякая торговля рабами. Вообще любая.
Томазо помрачнел.
— Но Гибралтар-то нам вернули?
— Нет. Гибралтар остается в руках англичан.
— А в Неаполе кто?
— Сейчас Австриец. Как и на Майорке.
Томазо опустил лицо в ладони и так и замер.
Папа проиграл едва ли не половину того, что годами, с таким трудом создавали для него люди Ордена. Бессмысленным становилось многое: жертвы в Индии и Эфиопии, изгнание евреев и магометан и уж тем более преследование евангелистов. Даже ликвидация конституций фуэрос теперь уже не виделась такой важной.
Старенький ревизор медленно встал из-за стола и подошел к окну. Там, на площади, уже выводили первых обреченных на сожжение еретиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101