Младшую дочь звали Сатоко, и она была на восемь лет старше моего сына. Поэтому я удивилась, что же это за малыши.
Коэйрё сразу же призналась мне, что находится в затруднительном положении. Дело касается знакомой ей молодой вдовы, чей муж из-за полученного на войне пулевого ранения долго был прикован к постели, а три месяца назад скончался. Ее сыновьям было пять и три года, она не может прокормить свою семью, но не в состоянии подыскать себе место, где бы можно было жить с детьми и работать. Она побывала в службе призрения и попечения о несовершеннолетних, но ей отказали, поскольку подобные учреждения предназначались лишь для сирот. Деньги кончались, и положение становилось совершенно отчаянным.
У самой Фудзико не было ни родителей, ни родственников, а со стороны мужа осталась лишь одна старая мать, которая едва сводила концы с концами. Доведенная до отчаяния, она купила лапши, чтобы напоследок досыта накормить своих деток, после Чего решила утопиться вместе с ними в водах Суми-да. Как раз в этот момент рядом оказалась Коэйрё.
— Вы еще так молоды и умереть еще успеете. Лучше повременить, авось мы вместе что-то да придумаем, — сказала она и забрала к себе молодую женщину.
И вот теперь оба малыша шумели возле нее. Особенно громко и часто без всякого повода плакал самый маленький.
Все свои пьесы Кингоро писал сам и представлял их каждый месяц молодым коллегам по ракуго. Подобная нервозная обстановка в доме особенно его раздражала.
— Плачущие, бегающие вокруг дети ему крайне надоедают, — говорила с несчастным видом Коэй-рё. — Но если я сейчас ее выгоню, она потеряет всякую надежду и наложит на себя руки.
Фудзико, с красивым, бледным лицом, которой было всего лишь двадцать шесть лет, помогала ей на кухне.
— Поговори с ней. Хотя я ее приютила, так дальше продолжаться не может.
Я обратилась к Фудзико:
— Если ты хочешь умереть, это твое дело, но решать за детей ты не имеешь права. Ведь неизвестно, что предначертано молодым в дальнейшем. Что сказал бы твой муж, если бы ты их лишила жизни?
— Да, когда я хотела броситься в реку, старшенький сказал: «Мама, мне не хочется умирать» — и стал вырываться. Младшего я усадила на спину, и он крепко спал, наевшись лапши. Так что он не в состоянии был говорить, но… — Фудзико плакала не переставая. — Но с двумя детьми я не могу найти р боту. Везде мне отказывают. У меня просто нет вы-хода… Мы все трое умрем с голода. Поэтому будет лучше, если мы последуем за моим мужем… — внов» залилась слезами Фудзико.
— Хоть я их и приютила, но мужа это крайне раздражает, да и моим детям все это не очень нравится. Однако куда ей податься? — Коэйрё совершенно не знала, что делать.
— Пусть тогда все трое перебираются к нам, — решила я. Нас и так было много, так что двумя детьми больше или меньше — не имело никакого значения. Если она отыщет работу и сможет там жить, мы сумеем позаботиться о детях, а сама мать оставит всякую мысль о самоубийстве. Таким образом, в тот же день Фудзико перебралась к нам со своими обоими детьми.
Поскольку, к счастью, она оказалась приятной и милой женщиной, то нашла работу и кров в чайном заведении «Токива», владельца которого я знала. Я дала ей полный комплект одежды, куда входили летнее и зимнее кимоно с соответствующими оби. Она была молода и красива, так что и сами работодатели остались не внакладе.
Теперь что касается детей.
У меня был салон красоты, куда приходили клиенты. Поэтому было бы утомительно слышать ежедневно их гомон. У подножия холма, где располагался мой дом, находились детские ясли. Туда я их и определила с девяти утра до пяти часов вечера. Питались и мылись они у нас, спали же в моей комнате на втором этаже.
Но самый маленький постоянно плакал. Его звали Минору, но из-за непрекращающегося рева все его звали Рева-Мино. Он никогда не говорил спокойным голосом, всегда слышались плаксивые нотки.
С Такаси, тем, что постарше, мы не знали никаких трудностей, но вот Рева-Мино каждую ночь оправлялся в постель. Будучи уже далеко не младенцем, он оставлял в постели лужу. Пэко и Омо каждое утро злились из-за этого и его не жаловали. Я чувствовала себя виноватой и поэтому сама стирала мокрое белье.
Мой сын тоже злился и боялся, что соседи могут в этом заподозрить его. Хотя свои футон я и просушивала каждое утро, все же на них было полно пятен. Я перепробовала всевозможные способы, к примеру, не давала Мино вечером ничего пить или же поднимала его ночью в туалет, однако ничего не помогало. В итоге подобное происходило каждые три или четыре дня… Раз я приняла его, то должна и отвечать. Будучи от природы очень отзывчивым человеком, мой муж. никогда не выказывал недовольства, и меня очень трогало то, что, покупая что-нибудь моему сыну, он то же самое приносил и Такаси с Минору.
Как и следовало ожидать, мать и бабушка ругали меня за трех непрошеных гостей.
— Ты не от мира сего, невозможно понять, откуда у тебя такие странные причуды, — жаловались они. По их мнению, я вовсе ополоумела.
Однако мне становилось не по себе при мысли о том, что я буду безучастно смотреть на беды других, при том что, когда мне самой было плохо, меня по-отечески тепло приняли супруги Иида после всех тех мытарств, когда я с ребенком на спине и с котомкой риса, рискуя сломать шею, висела на подножке поезда. Мне было очень жалко Фудзико, которая хотела умереть со своими обоими детьми, и я не могла просто отмахнуться от Такаси, сказавшего: «Мама, мне не хочется умирать», — и Минору, впервые в жизни попробовавшего чего-то особенного — а именно лапши, которая должна была оказаться последним обедом приговоренного к смерти, — и жить дальше, словно бы ничего не было.
Мой сын заботился о них, как старший брат, хотя Рева-Мино и ему был в тягость. Если у того не было игрушки, он плакал, если другие дети не играли с ним, он опять плакал, если мой сын и Такаси мирно ладили друг с другом, он тоже плакал. Этот ребенок словно жил исключительно для того, чтобы изводить всех плачем. Даже воспитательницы в саду удивлялись, что тот постоянно плачет. Он был прирожденным плаксой.
Его старший брат Такаси оказался очень смышленым ребенком и мог без посторонней помощи излагать весьма запутанные вещи. Когда я по утрам зажигала перед домашним алтарем священный огонь и молилась, он становился рядом и складывал свои ручонки.
— Все боженьки, дядя и тетя спасли нас. Когда мы вырастем, то воздадим им за это. Прошу вас, все боженьки, проявите свою милость к дяде с тетей, — молился он.
— Очень сообразительный для пяти лет, — считал Н.
Хотя этому его никто не учил, иногда Такаси говорил подобно ребенку из пьесы, что меня крайне поражало.
К счастью, Фудзико вскоре познакомилась с одним славным парнем, который был согласен взять к себе и детей, и они поженились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Коэйрё сразу же призналась мне, что находится в затруднительном положении. Дело касается знакомой ей молодой вдовы, чей муж из-за полученного на войне пулевого ранения долго был прикован к постели, а три месяца назад скончался. Ее сыновьям было пять и три года, она не может прокормить свою семью, но не в состоянии подыскать себе место, где бы можно было жить с детьми и работать. Она побывала в службе призрения и попечения о несовершеннолетних, но ей отказали, поскольку подобные учреждения предназначались лишь для сирот. Деньги кончались, и положение становилось совершенно отчаянным.
У самой Фудзико не было ни родителей, ни родственников, а со стороны мужа осталась лишь одна старая мать, которая едва сводила концы с концами. Доведенная до отчаяния, она купила лапши, чтобы напоследок досыта накормить своих деток, после Чего решила утопиться вместе с ними в водах Суми-да. Как раз в этот момент рядом оказалась Коэйрё.
— Вы еще так молоды и умереть еще успеете. Лучше повременить, авось мы вместе что-то да придумаем, — сказала она и забрала к себе молодую женщину.
И вот теперь оба малыша шумели возле нее. Особенно громко и часто без всякого повода плакал самый маленький.
Все свои пьесы Кингоро писал сам и представлял их каждый месяц молодым коллегам по ракуго. Подобная нервозная обстановка в доме особенно его раздражала.
— Плачущие, бегающие вокруг дети ему крайне надоедают, — говорила с несчастным видом Коэй-рё. — Но если я сейчас ее выгоню, она потеряет всякую надежду и наложит на себя руки.
Фудзико, с красивым, бледным лицом, которой было всего лишь двадцать шесть лет, помогала ей на кухне.
— Поговори с ней. Хотя я ее приютила, так дальше продолжаться не может.
Я обратилась к Фудзико:
— Если ты хочешь умереть, это твое дело, но решать за детей ты не имеешь права. Ведь неизвестно, что предначертано молодым в дальнейшем. Что сказал бы твой муж, если бы ты их лишила жизни?
— Да, когда я хотела броситься в реку, старшенький сказал: «Мама, мне не хочется умирать» — и стал вырываться. Младшего я усадила на спину, и он крепко спал, наевшись лапши. Так что он не в состоянии был говорить, но… — Фудзико плакала не переставая. — Но с двумя детьми я не могу найти р боту. Везде мне отказывают. У меня просто нет вы-хода… Мы все трое умрем с голода. Поэтому будет лучше, если мы последуем за моим мужем… — внов» залилась слезами Фудзико.
— Хоть я их и приютила, но мужа это крайне раздражает, да и моим детям все это не очень нравится. Однако куда ей податься? — Коэйрё совершенно не знала, что делать.
— Пусть тогда все трое перебираются к нам, — решила я. Нас и так было много, так что двумя детьми больше или меньше — не имело никакого значения. Если она отыщет работу и сможет там жить, мы сумеем позаботиться о детях, а сама мать оставит всякую мысль о самоубийстве. Таким образом, в тот же день Фудзико перебралась к нам со своими обоими детьми.
Поскольку, к счастью, она оказалась приятной и милой женщиной, то нашла работу и кров в чайном заведении «Токива», владельца которого я знала. Я дала ей полный комплект одежды, куда входили летнее и зимнее кимоно с соответствующими оби. Она была молода и красива, так что и сами работодатели остались не внакладе.
Теперь что касается детей.
У меня был салон красоты, куда приходили клиенты. Поэтому было бы утомительно слышать ежедневно их гомон. У подножия холма, где располагался мой дом, находились детские ясли. Туда я их и определила с девяти утра до пяти часов вечера. Питались и мылись они у нас, спали же в моей комнате на втором этаже.
Но самый маленький постоянно плакал. Его звали Минору, но из-за непрекращающегося рева все его звали Рева-Мино. Он никогда не говорил спокойным голосом, всегда слышались плаксивые нотки.
С Такаси, тем, что постарше, мы не знали никаких трудностей, но вот Рева-Мино каждую ночь оправлялся в постель. Будучи уже далеко не младенцем, он оставлял в постели лужу. Пэко и Омо каждое утро злились из-за этого и его не жаловали. Я чувствовала себя виноватой и поэтому сама стирала мокрое белье.
Мой сын тоже злился и боялся, что соседи могут в этом заподозрить его. Хотя свои футон я и просушивала каждое утро, все же на них было полно пятен. Я перепробовала всевозможные способы, к примеру, не давала Мино вечером ничего пить или же поднимала его ночью в туалет, однако ничего не помогало. В итоге подобное происходило каждые три или четыре дня… Раз я приняла его, то должна и отвечать. Будучи от природы очень отзывчивым человеком, мой муж. никогда не выказывал недовольства, и меня очень трогало то, что, покупая что-нибудь моему сыну, он то же самое приносил и Такаси с Минору.
Как и следовало ожидать, мать и бабушка ругали меня за трех непрошеных гостей.
— Ты не от мира сего, невозможно понять, откуда у тебя такие странные причуды, — жаловались они. По их мнению, я вовсе ополоумела.
Однако мне становилось не по себе при мысли о том, что я буду безучастно смотреть на беды других, при том что, когда мне самой было плохо, меня по-отечески тепло приняли супруги Иида после всех тех мытарств, когда я с ребенком на спине и с котомкой риса, рискуя сломать шею, висела на подножке поезда. Мне было очень жалко Фудзико, которая хотела умереть со своими обоими детьми, и я не могла просто отмахнуться от Такаси, сказавшего: «Мама, мне не хочется умирать», — и Минору, впервые в жизни попробовавшего чего-то особенного — а именно лапши, которая должна была оказаться последним обедом приговоренного к смерти, — и жить дальше, словно бы ничего не было.
Мой сын заботился о них, как старший брат, хотя Рева-Мино и ему был в тягость. Если у того не было игрушки, он плакал, если другие дети не играли с ним, он опять плакал, если мой сын и Такаси мирно ладили друг с другом, он тоже плакал. Этот ребенок словно жил исключительно для того, чтобы изводить всех плачем. Даже воспитательницы в саду удивлялись, что тот постоянно плачет. Он был прирожденным плаксой.
Его старший брат Такаси оказался очень смышленым ребенком и мог без посторонней помощи излагать весьма запутанные вещи. Когда я по утрам зажигала перед домашним алтарем священный огонь и молилась, он становился рядом и складывал свои ручонки.
— Все боженьки, дядя и тетя спасли нас. Когда мы вырастем, то воздадим им за это. Прошу вас, все боженьки, проявите свою милость к дяде с тетей, — молился он.
— Очень сообразительный для пяти лет, — считал Н.
Хотя этому его никто не учил, иногда Такаси говорил подобно ребенку из пьесы, что меня крайне поражало.
К счастью, Фудзико вскоре познакомилась с одним славным парнем, который был согласен взять к себе и детей, и они поженились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105