Позднее, когда Антон Л. нашел время задуматься над положением вещей, примерно в пятницу или в субботу, он себе сказал: «Как знать, а не пощадила ли меня катастрофа из-за моего запаха, как знать…»
В квартире было тихо. Само по себе это беспокойства не вызывало, но в столь ранний час было весьма заметным. Обычно фрау Хоммер вставала раньше Антона Л. и сновала, поглощенная загадочными занятиями, по квартире (за исключением, разумеется, сданных в поднаем комнат). Было ли это постоянное метание, которое приводило к улетучиванию из памяти образа этой женщины – никто не был в состоянии увидеть ее иначе, чем. так сказать, в размытых линиях, – или это метание было врожденным? Или, может быть, эта женщина сновала для того, чтобы у ее мужа возникало меньше причин, или причин менее ясных, для гнева? Ее страдания, конечно же, были тщетными, ибо звуковые волны чиновничье-хоммеровских распоряжений настигали и мечущегося человека. Господин Хоммер имел обыкновение, с тех пор как ушел на пенсию, весьма долго лежать в постели, но ему удавалось и из постели держать свою жену в мечущемся состоянии. Издаваемые при этом звуки сгущались – поскольку женщина снова становилась более телесной – до похожего на осиное жужжания, когда господин чиновник в отставке Хоммер вставал, чтобы, иначе сказать нельзя, отдать дань своему пищеварению. Акт сей происходил с точной регулярностью, незадолго до половины восьмого, когда Антон Л. (в рабочие дни) как раз собирался уходить. В это время господин Хоммер выходил из супружеской спальни в турецком домашнем халате с золотым веревочным пояском, кисти которого крутил в руках, и удивленно произносил – каждое утро, словно эта встреча была большой случайностью: «Ах, господин Л.! – каждое утро: – Желаю вам доброго утра! – и добавлял – каждое утро – светским баритоном, подмигивая глазом, как мужчина мужчине: – А я сейчас как раз иду кактусы садить».
Антону Л., конечно, не было известно, что же в подробностях происходило затем за дверью туалета. Посадка кактусов продолжалась долго. По опыту выходных дней Антон Л. знал, что господин Хоммер, который взвешивался до и после посадки кактусов, задумчиво возвращался с газетой в кровать и что ему еще в туалет должны были подавать чашку с подогретой сельтерской водой.
«Где же старушка сегодня?» – подумал Антон Л. Трудно было даже вообразить, что она могла проспать. Она еще никогда не просыпала. Может, она заболела? Она никогда не болела. Пользуясь случаем, Антон Л. попытался представить себе смерть фрау Хоммер. В воображении всплывала только одна картина: однажды фрау Хоммер исчезнет из дома, сбежит по трем пролетам лестницы вниз, порхнет, словно легкий ветерок, к кладбищу, там проскользнет мимо двух озадаченных гробоносцев, влетит прямо в случайно открытый гроб, и тот, подобно ракушке, закроет над ней свои створки. Лишь таким образом она могла бы спастись от простирающегося дальше смерти гнева, который охватил бы ее мужа. Ибо кто же будет тогда подогревать его сельтерскую воду? Когда Антон Л. уже после без пятнадцати семь вышел из ванной и снова прошел по коридору, направляясь в свою комнату, он не увидел фрау Хоммер и не услышал ее.
Антон Л. оделся. Между семью часами и половиной девятого он в соответствии с выданным ему письменным распорядком имел право на чайник горячей воды. И здесь тоже Антон Л. отказывался от большей части того, на что имел право. Он бросил в стакан две ложечки кофе-порошка и с этим отправился на кухню. В квартире по-прежнему не было слышно никакого движения. Антон Л. поставил на плиту чайник, очень старый предмет хоммеровской домашней обстановки, шестнадцатиугольный (то есть квазикруглый, но не являющийся таковым), из ставшего уже матовым металла. Антон Л. ориентировался здесь и без фрау Хоммер.
Пока вода грелась, Антон Л. вышел – туда можно было выйти из кухни – на веранду. Собаки на соседней веранде, наискось напротив, визжали еще более жалко, чем прежде. Стоял ясный, солнечный день. Игуана в террариуме по точнейшей касательной смотрела мимо головы Антона Л. Это был красивый зверь, большая игуана. «Зеленой» мог бы ее назвать лишь поверхностный созерцатель. Антон Л. наблюдал – пока вода в шестнадцатиугольном чайнике не стала пускать первые пузыри – за животным в прозрачных лучах утреннего солнца. На его теле отсвечивались все мыслимые оттенки зеленого цвета, не меньше, чем в умытом росой смешанном лесе среди лета, от почти желтого до почти синего. Игуану звали Соня. Первоначально игуану звали Эрнст, пока какой-то знаток игуан не обратил внимания господина Хоммера на то, что это была самка.
«Может Хоммеры куда-то ушли? Уехали?» – подумал Антон Л. За все время его пребывания тут Хоммеры никуда не уезжали. Они говорили всегда, что не могли никуда уезжать из-за дочери. «А если они уехали, то кто же будет кормить игуану Соню?» И тогда, наверное, они оставили бы для Антона Л. записку. Но: Антон Л. отправился вчера спать после Хоммеров. То, что Хоммеры после этого снова встали и тайком куда-то уехали, было в высшей степени невероятным. Конечно же, можно уехать и очень рано, в пять часов, например. Но если отъезжают такие особы, как Хоммеры, которые не привыкли к отъездам, неизбежно возникает шум. Антон Л. обязательно бы его услышал.
Вода закипела. Антон Л. налил кипяток в стакан с кофейным порошком. Стакан лопнул. Горячая вода – или это был уже кофе? – потекла по левому колену и голени Антона Л. Мокрые горячие брюки приклеились к ноге. Он снял – прямо в кухне! – штаны. Стоя там в слегка желтоватых подштанниках, он подумал: «Какое счастье, что здесь нет Хоммеров». Хотя господин Хоммер и был, по его собственному утверждению, вольнодумцем, все же он слишком уж чтил мораль. Господин Хоммер никогда бы не позволил своей жене увидеть его собственные, собственные Хоммера, то есть ее супруга, подштанники, не говоря уже о подштанниках квартиросъемщика. Чего доброго господин Хоммер моментально расстался бы и с женой, и с квартиросъемщиком.
Антон Л. побежал в ванну, вытерся (в соответствии с распорядком о поднайме ему полагался один крючок в душевом гардеробе; о полотенце он должен был позаботиться сам), после чего прошел в свою комнату и одел другие брюки. Он посмотрел на часы: семь часов восемнадцать минут. Если он не откажется от кофе, то опоздает на работу.
«Я не думаю отказываться от кофе», – подумал Антон Л. Тут впервые его мозг пронзила мысль, а не заболел ли он чего доброго.
Это был последний стакан, который вообще был у Антона Л.
Антон Л. снова отправился на кухню. В квартире по-прежнему не было слышно ни единого звука. «Они действительно уехали», – подумал Антон Л. Он осмелел. Достал из кухонного шкафа хоммеровскую чашку, насыпал (из собственных запасов) в чашку кофейный порошок и снова поставил воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71