Перспективное письмо она освоила довольно быстро. Мы думаем, не стоит ли нам осенью отдать ее в школу сразу во второй класс. Здешняя «Волшебная флейта» была довольно неплохой. Шиндлер собирается на следующей неделе уехать, поэтому я в субботу вырваться не смогу. С пальцем у Анны уже получше.
Приветствующий Вас,
Ваш Солиман Людвиг».
XIV
Ведута Каналетто
Резиденцию курфюрста от гостиницы отделяло всего лишь несколько сот метров. Этот короткий отрезок Антон Л. преодолевал пешком. Теперь он возвращался – был уже почти вечер – сквозь высокую траву и сорняки, которые проросли из всех пазов в брусчатке и из всех трещин в асфальте, в гостиницу. Даже на крышах домов буйствовала сорная трава. С некоторых балконов густая зелень свисала, подобно бородам.
«Той книги» Антон Л. в библиотеке курфюрста не обнаружил. Антон Л. не был разочарован, его бы, скорее, насторожил быстрый и неожиданный успех.
Но у него с собой было кое-что другое: завернутую в кусок простыни, которую он вытащил прямо из огромной кровати курфюрста, он нес под мышкой картину. Это был известный, работы Каналетто, вид города, великолепное творение мастера, которое висело в спальне курфюрста. Антон Л. после безрезультатных поисков в курфюрстской библиотеке на обратном пути снова прошел через спальню. Косой луч заходящего солнца наискось пробежал по комнате, оставив отблеск на золотых лилиях на синем бархате кроватного неба, и осветил Каналетто. Это была небольшая картина с изображением вида города с противоположного берега. В то время оба берега реки не были застроены. Река извивалась множеством русел по лугам и болотистым равнинам. На переднем плане паслось несколько коров, а кроме того, здесь и на мосту через реку до самых ворот (ворота стояли еще по сей день) разыгрывались разнообразные жанровые сцены: торговались бродячие торговцы, у одной деревянной повозки сломалось колесо, семьи горожан предавались идиллии, прыгала какая-то собачка, благородная, запряженная четырьмя лошадьми карета ехала с зашторенными окнами, нищий протянул шапку для подаяния. Вечернее солнце играло лучами на медных куполах только что построенной придворной церкви, барочный квартал Резиденции возвышался над густо теснящимися домами горожан; еще высились городские стены, но жалкие поселения уже располагались за их пределами. Над городом распростерлось ясное вечернее небо осеннего теплого дня. Каналетто рисовал такое невероятно прозрачное небо сильными и вместе с тем нежными мазками: голубым и золотистым. Великолепная картина. Антон Л. тут же решил украсить ею свой гостиничный номер. Позже он решил в придачу принести маленький автопортрет Рембрандта и, может быть, любимую картину, тот захватывающий, почти импрессионистский тернистый венок старого, едва ли не столетнего Тициана из Национальной галереи, хотя при этом – размышлял Антон Л. – из-за размеров картины могут возникнуть проблемы при транспортировке. Для комнаты Сони он присмотрел «Подсолнухи» Ван-Гога из Новой государственной галереи.
Перед старым зданием Главпочтамта на углу дворца Резиденции, где начиналась Анакреонштрассе, все шелестело зарослями сорняков. Большая лужа, уже почти пруд, осталась еще со времени наводнения в небольшой низине, образовавшейся из-за того, что опустился уровень мостовой. Вероятно, под ней обвалился свод какого-нибудь подвала. Антон Л. осторожно опустил Каналетто и прислонил его к одной из колонн придворного театра. Он снял с плеча ружье. (Этот шелест был ему уже знаком.) Между домами было темно, но глаза Антона Л. были к этому достаточно привычными. Вверх поднялся целый рой фазанов. Антон Л. вскинул ружье и выстрелил, второй раз, третий. Один фазан перевернулся в воздухе, замахал крыльями и упал на Анакреонштрассе где-то около шелкового магазина Михельлойтнера. Эхо выстрела прокатилось по улицам. Антон Л. больше ничего подобного не боялся. Тучи птиц взмыли в воздух и некоторое время летали над крышами. Но вдруг послышался грохот другого происхождения: на землю полетели кирпичи. По ту сторону площади стояли дома, к которым бронзовый курфюрст был повернут спиной и в одном из которых располагалась придворная свечная лавка Шиндлера. Вероятно, крыша давно уже была в аварийном состоянии. Эти повреждения еще более усугубились растущими на крышах сорняками. Звуковой волны от трех выстрелов хватило, чтобы теперь эти кирпичи ослабить. Словно плоская лавина сдвинулся слой кирпичей, и они полетел вниз, разбиваясь о мостовую на мелкие кусочки. Они падали долго; в конце концов вход в свечную лавку завалила гора мусора, она была выше человеческого роста.
– Странно, – сказал бронзовый курфюрст.
«Да, странно, – подумал и Антон Л – Я больше не смог бы найти имеющее тяжелые последствия послание. Но теперь мне совершенно не нужно его находить. Путь, который показывает мне это послание, я уже почти полностью прошел. Мне только нужно будет найти новый источник для пополнения запасов свечей. (Ему теперь требовалось не так уж много свечей. За месяцы, прошедшие с 26 июня, его день стал ориентироваться на дневной свет. Когда становилось светло, он вставал, когда наступала темнота, его одолевала усталость и он ложился спать.)
Антон Л. поднял убитого фазана и привязал на пояс. Дойдя почти до гостиницы, он вздрогнул: «Не курфюрст ли произнес сейчас эти слова, или я брежу?»
Он остановился, затем медленно повернулся и поставил Каналетто к стене гостиницы. Антон Л. не хотел снова нести картину к Резиденции и обратно, пусть даже весь этот путь имел длину в несколько сот метров.
Страха у Антона Л. больше не было, не было уже давно. Страх забывается, даже если – как Антон Л. – принадлежишь с детства к робкому десятку. Страх со временем улетучивается, точно так же, как чувство головокружения, которое присутствует поначалу, когда поселяешься в высотном доме на самых верхних его этажах; когда живешь там долго, то привыкаешь к высоте, тело начинает ориентироваться на нее. Это Антон Л. заметил по себе уже много лет назад, когда он работал в издательстве. Издательство находилось в трех самых верхних этажах семиэтажного здания, в котором разместились всевозможные офисы и в котором был чрезвычайно большой световой колодец-двор. Двери офисов выходили в узкий круговой коридор, тянувшийся вокруг светового двора, который казался разверзнутой бездной. (Все, кто здесь работали, называли это здание «Синг-Синг». Но это, конечно же, имело совершенно другое значение.) Комната Антона Л. находилась на пятом этаже. Поначалу ему всегда становилось плохо, как только он выходил из лифта прямо в круговой коридор и шел почти вдоль всей бездны к двери своего кабинета. Но со временем тошнотворное чувство улетучилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Приветствующий Вас,
Ваш Солиман Людвиг».
XIV
Ведута Каналетто
Резиденцию курфюрста от гостиницы отделяло всего лишь несколько сот метров. Этот короткий отрезок Антон Л. преодолевал пешком. Теперь он возвращался – был уже почти вечер – сквозь высокую траву и сорняки, которые проросли из всех пазов в брусчатке и из всех трещин в асфальте, в гостиницу. Даже на крышах домов буйствовала сорная трава. С некоторых балконов густая зелень свисала, подобно бородам.
«Той книги» Антон Л. в библиотеке курфюрста не обнаружил. Антон Л. не был разочарован, его бы, скорее, насторожил быстрый и неожиданный успех.
Но у него с собой было кое-что другое: завернутую в кусок простыни, которую он вытащил прямо из огромной кровати курфюрста, он нес под мышкой картину. Это был известный, работы Каналетто, вид города, великолепное творение мастера, которое висело в спальне курфюрста. Антон Л. после безрезультатных поисков в курфюрстской библиотеке на обратном пути снова прошел через спальню. Косой луч заходящего солнца наискось пробежал по комнате, оставив отблеск на золотых лилиях на синем бархате кроватного неба, и осветил Каналетто. Это была небольшая картина с изображением вида города с противоположного берега. В то время оба берега реки не были застроены. Река извивалась множеством русел по лугам и болотистым равнинам. На переднем плане паслось несколько коров, а кроме того, здесь и на мосту через реку до самых ворот (ворота стояли еще по сей день) разыгрывались разнообразные жанровые сцены: торговались бродячие торговцы, у одной деревянной повозки сломалось колесо, семьи горожан предавались идиллии, прыгала какая-то собачка, благородная, запряженная четырьмя лошадьми карета ехала с зашторенными окнами, нищий протянул шапку для подаяния. Вечернее солнце играло лучами на медных куполах только что построенной придворной церкви, барочный квартал Резиденции возвышался над густо теснящимися домами горожан; еще высились городские стены, но жалкие поселения уже располагались за их пределами. Над городом распростерлось ясное вечернее небо осеннего теплого дня. Каналетто рисовал такое невероятно прозрачное небо сильными и вместе с тем нежными мазками: голубым и золотистым. Великолепная картина. Антон Л. тут же решил украсить ею свой гостиничный номер. Позже он решил в придачу принести маленький автопортрет Рембрандта и, может быть, любимую картину, тот захватывающий, почти импрессионистский тернистый венок старого, едва ли не столетнего Тициана из Национальной галереи, хотя при этом – размышлял Антон Л. – из-за размеров картины могут возникнуть проблемы при транспортировке. Для комнаты Сони он присмотрел «Подсолнухи» Ван-Гога из Новой государственной галереи.
Перед старым зданием Главпочтамта на углу дворца Резиденции, где начиналась Анакреонштрассе, все шелестело зарослями сорняков. Большая лужа, уже почти пруд, осталась еще со времени наводнения в небольшой низине, образовавшейся из-за того, что опустился уровень мостовой. Вероятно, под ней обвалился свод какого-нибудь подвала. Антон Л. осторожно опустил Каналетто и прислонил его к одной из колонн придворного театра. Он снял с плеча ружье. (Этот шелест был ему уже знаком.) Между домами было темно, но глаза Антона Л. были к этому достаточно привычными. Вверх поднялся целый рой фазанов. Антон Л. вскинул ружье и выстрелил, второй раз, третий. Один фазан перевернулся в воздухе, замахал крыльями и упал на Анакреонштрассе где-то около шелкового магазина Михельлойтнера. Эхо выстрела прокатилось по улицам. Антон Л. больше ничего подобного не боялся. Тучи птиц взмыли в воздух и некоторое время летали над крышами. Но вдруг послышался грохот другого происхождения: на землю полетели кирпичи. По ту сторону площади стояли дома, к которым бронзовый курфюрст был повернут спиной и в одном из которых располагалась придворная свечная лавка Шиндлера. Вероятно, крыша давно уже была в аварийном состоянии. Эти повреждения еще более усугубились растущими на крышах сорняками. Звуковой волны от трех выстрелов хватило, чтобы теперь эти кирпичи ослабить. Словно плоская лавина сдвинулся слой кирпичей, и они полетел вниз, разбиваясь о мостовую на мелкие кусочки. Они падали долго; в конце концов вход в свечную лавку завалила гора мусора, она была выше человеческого роста.
– Странно, – сказал бронзовый курфюрст.
«Да, странно, – подумал и Антон Л – Я больше не смог бы найти имеющее тяжелые последствия послание. Но теперь мне совершенно не нужно его находить. Путь, который показывает мне это послание, я уже почти полностью прошел. Мне только нужно будет найти новый источник для пополнения запасов свечей. (Ему теперь требовалось не так уж много свечей. За месяцы, прошедшие с 26 июня, его день стал ориентироваться на дневной свет. Когда становилось светло, он вставал, когда наступала темнота, его одолевала усталость и он ложился спать.)
Антон Л. поднял убитого фазана и привязал на пояс. Дойдя почти до гостиницы, он вздрогнул: «Не курфюрст ли произнес сейчас эти слова, или я брежу?»
Он остановился, затем медленно повернулся и поставил Каналетто к стене гостиницы. Антон Л. не хотел снова нести картину к Резиденции и обратно, пусть даже весь этот путь имел длину в несколько сот метров.
Страха у Антона Л. больше не было, не было уже давно. Страх забывается, даже если – как Антон Л. – принадлежишь с детства к робкому десятку. Страх со временем улетучивается, точно так же, как чувство головокружения, которое присутствует поначалу, когда поселяешься в высотном доме на самых верхних его этажах; когда живешь там долго, то привыкаешь к высоте, тело начинает ориентироваться на нее. Это Антон Л. заметил по себе уже много лет назад, когда он работал в издательстве. Издательство находилось в трех самых верхних этажах семиэтажного здания, в котором разместились всевозможные офисы и в котором был чрезвычайно большой световой колодец-двор. Двери офисов выходили в узкий круговой коридор, тянувшийся вокруг светового двора, который казался разверзнутой бездной. (Все, кто здесь работали, называли это здание «Синг-Синг». Но это, конечно же, имело совершенно другое значение.) Комната Антона Л. находилась на пятом этаже. Поначалу ему всегда становилось плохо, как только он выходил из лифта прямо в круговой коридор и шел почти вдоль всей бездны к двери своего кабинета. Но со временем тошнотворное чувство улетучилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71