«А вору дай хоть миллион — он воровать не перестанет» (Крылов).
Это необычное, не предусмотренное классовой схемой социальное новообразование — сословие надсмотрщиков в огромной «зоне». Оно обязательно должно быть сословием отщепенцев, причем искусственно криминализованных, должно быть проникнуто преступным мышлением, чтобы быть способным контролировать — рублем, телевидением и дубинкой — полторы сотни миллионов человек, еще сохраняющих черты народа. Втиснуть происходящее в классовую схему истмата можно, но это сильно исказит реальность и затруднит ее понимание.
Б.П.Курашвили так отмечает ущербность нашего понимания советской истории: она освещалась односторонне — у нас апологетически, за рубежом клеветнически. Значит, если найти «золотую середину» — упоминать, для равновесия, отрицательные явления, мы бы понимали прошлое лучше. Кстати, сам автор замечает, что в перестройке прибавилось очень немного фактов, порочащих социализм, все они были давно известны — значит, история подавалась не апологетически. Я бы даже больше сказал: начиная с 60-х годов в широких кругах интеллигенции (и даже партработников) восприятие советской истории стало по преимуществу очернительным. Нас учили видеть прошлое через все более и более черные очки.
Но главное не в этом. Я считаю, что объяснение советского периода было не столько односторонним, сколько в принципе бьющим мимо цели, и никакими щепотками черноты дела было не поправить. Хотя правдоподобия было бы больше. Истмат, созданный для анализа «равновесных процессов» — плавных, стабильных состояний, просто не имел языка, чтобы описать происходящее в СССР. Он не проникал в суть явлений «на пределе возможного», а то и запредельных.
Вот сравнительно простой пример — Алексей Стаханов. Как это — нарубить за смену 14 дневных норм угля? Читаем хоть в наших, хоть в западных энциклопедиях — одно и то же. Только у нас это пример социалистического трудового героизма, а там — фанатизм коммуниста. Не раскрыта суть, а здесь как раз зерно советского социализма. Как обстоит дело, если выйти за рамки истмата, в более широкое знание?
Очень кратко, огрубляя, скажу так. Стаханову советский строй позволил вырваться из оков индустриализма с его отчуждением человека от предмета труда, от материала. Можно сказать, что Стаханов «прыгнул в постиндустриализм» или что «вернулся в Средневековье» — подошел к своему материалу, как Мастер. То есть, материал у него приобрел «душу», позволяющую мастеру «слиться с материалом», почувствовать его. Это особое отношение мастера и материала хорошо описано в уральских сказах Бажова. Что же мы знаем из воспоминаний шахтеров бригады Стаханова (в детстве я читал такую книжку)? Что Стаханов учил чувствовать уголь и искать в пласте невидимые равнодушному глазу наемного рабочего точки. Сегодня мы бы сказали «критические точки», «центры напряжения». А Стаханов говорил, что в них сосредоточена сила пласта. И умный шахтер не долбает уголь где попало: ударив в эту точку, он освобождает силу пласта, так что тот сам «выбрасывает» уголь, как взрывом. Стаханов научился «видеть» эти точки — и учил этому других. Разве явление Стаханова объяснить энтузиазмом или фанатизмом? Это же отговорки. Точно так же правильная наука индустриального общества не может объяснить способности йогов.
Чудесные результаты советского периода были «затерты» отговорками. А значит, никто не докапывался и до причин, не дал верного описания условий, в которых возник Стаханов. А ведь в нем — тайна сталинизма. Не вся, конечно, но важная часть.
Октябрь 1996 г.
В кого выстрелит прошлое?

В очередном акте нашей драмы наступила сцена согласий. Поигрывая дубинкой, режим погнал подписывать бумагу и вождей оппозиции. Кое-кто, бочком-бочком, улизнул. Так и слышишь их шепоток: «Борис Николаевич, ну поймите, нам же неудобно. Потеряем имидж. Да и вам, нельзя же без непримиримой оппозиции!».
Следом — согласие непримиримых между собой. Учредили новое движение, даже не сказав, почему же Фронт национального спасения оказался несостоятельным — просто как бы забыв о нем. Согласие движений со столь разной идеологией — вещь сложная, и умолчание различий и приводит к его краху. Нужны не споры, а ясность. Затронем здесь один из основных вопросов — отношение к советскому прошлому. Упредим: оценка прошлого и попытки его возродить — разные вещи, и смешивают их дураки или демагоги.
Советское прошлое — такая больная тема, что коммунисты ее по сути обходят, а «патриоты» пожинают легкие, но ядовитые плоды охаивания. И ладно бы уж экс-диссиденты, так нет, даже просвещенный патриот полковник В.Зорькин. Вот он отмежевывается от тех, кто впал в ностальгию. Для них, мол, «великая Россия есть непременно интернациональная тоталитарная империя сталинского типа, лишенная всякой национальной самобытности, коснеющая в убогих идеологических догмах, разделенная внутренними „классовыми“ противоречиями, страна, медленно, но неуклонно хиреющая под непосильной ношей „добровольной“ помощи многочисленным „братским“ народам». Так в газете «Завтра» Зорькин дословно повторяет формулу, с помощью которой разваливали СССР, принимая первую Декларацию о суверенитете.
Коммунисты же сдвигаются к примиряющей формуле — «не все было плохо при советской власти» — и начинают вспоминать цену буханки, Гагарина и т.д. И там, и здесь я вижу глубокую, исторического масштаба бессовестность — большую, чем у «демократов». Эти признали, что они — сознательные и непримиримые враги советского строя. Сейчас явные, а раньше «солдаты невидимого фронта» холодной войны, которую Запад вел против России, продолжая другими средствами дело недотепы Гитлера. Чего же от них требовать?
Почему же обе формулы бессовестны, а не просто ошибочны? Потому, что никто из них — ни Шафаревич, ни Зюганов, ни Зорькин ни разу не сказали: в какой из критических моментов после 1917 года они в реальном спектре политических сил заняли бы иную позицию чем та, которая и победила в проекте советского социализма? Вот это было бы честно, поскольку тогда их критика этого проекта как якобы худшего из реально возможных была бы сопряжена с личной ответственностью. Пусть бы И.Р.Шафаревич сказал, что он в 1919 году был бы сподвижником генерала Шкуро или громил бы города и местечки вместе с батькой Махно. Пусть бы он сказал, что это был лучший выбор, чем собирать Россию под красным флагом, что лучше было бы ему потом скитаться по эмиграции, чем заниматься математикой в Академии наук СССР. Если он этого не говорит, то честно было бы оставить 1917-1921 годы в покое. Тогда народ сделал свой выбор после огромного кровавого эксперимента на самом себе, и ревизовать тот выбор сегодня — грех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121