Я сидела, чувствуя страдания Китти, как свои собственные, и размышляла о сложностях жизни. Когда-то меня обрадовало бы, что Китти такая беспомощная и не в состоянии раздавать мне тумаки, и оскорблять, и унижать мое достоинство. Теперь же я была полна сочувствия к ней и желала сделать все от меня зависящее, чтобы смягчить ее страдания, хотя в действительности мало что могла сделать. Но все же пыталась, думая, что таким образом я искупаю грехи.
Медсестры давали ей лекарства, а мне приходилось делать ей теплые ванны. Китти давала мне понять, что ждет от меня услуг, на которые у медсестер не хватало времени. Например, смазывать лосьоном тело, расчесывать волосы или делать ей прическу, которую ей хочется. Часто, когда вначале начесывала ей волосы, а потом укладывала, я чувствовала, что могла бы ее полюбить, если бы она дала мне хотя бы полшанса. Дважды в день я делала ей макияж, орошала ее любимыми духами, лакировала ногти, и все время Китти смотрела на меня странным взглядом.
– Когда я умру, ты выйдешь за Кэла, – прошептала она однажды.
Пораженная услышанным, я подняла глаза и задала ей вопрос, но она снова закрыла глаза, а когда она так делала, то уже молчала, даже если не спала. О Господи, пожалуйста, дай ей выздороветь, ну пожалуйста! Я молилась и молилась за это. Я любила Кэла и нуждалась в нем как в отце. Я не смогу любить его так, как он этого хочет.
В других случаях, ухаживая за Китти, я говорила и говорила, обращаясь то к себе, то к ней. Я рассказывала ей о ее родных, о том, как они беспокоятся о ее здоровье (даже если такого не было), стараясь поднять ей настроение и дать надежду и мужество бороться с болезнью, от которой сейчас зависела ее жизнь. Глаза Китти часто наполнялись слезами. А то вдруг она начинала смотреть, не сводя с меня своего совершенно бесстрастного взгляда. Я чувствовала, что с Китти что-то происходит, но не могла понять, к лучшему это или к худшему.
– Мама, не смотри на меня так, – сказала я как-то, вся напрягшись.
Я боялась, что Мейзи наплела ей чего-нибудь про нас с Кэлом. «Я не была в этом виновата, Китти», – хотелось объяснить мне, меняя ей сорочку и положение рук, чтобы она не лежала, как в параличе.
Я все еще сидела с Китти, когда вошла Рива, недовольно хмурясь. Ее большие сильные руки были сложены, как щит, на груди, лицо портила угрожающая гримаса.
– Она выглядит лучше без всей этой краски, – процедила она сквозь зубы, бросая на меня недовольный взгляд. – Она и тебя научила всяким своим гадостям? И тебя сделала такой же, как сама? Всю свою дурь, небось, тебе передала. Лупила я ее, лупила, чтоб выбить из нее дьявола, да так ничего и не вышло, так и не смогла. Дьявол до сих пор сидит в ней, он ее и убивает. Бог ведь в конце концов все равно одерживает верх, правильно я говорю?
– Если вы имеете в виду, что все мы умрем, миссис Сеттертон, то это правильно. Но добрая христианка, вроде вас, должна верить в жизнь после смерти…
– Ты что, издеваешься надо мной, девчонка, да? Ее глаза полыхали такой же злобой, какую я видела иногда во взгляде Китти. Мое возмущение этой женщиной нарастало.
– Но Китти любит выглядеть красивой, миссис Сеттертон.
– Красивой? – переспросила она, с отвращением глядя на Китти. – У нее что, других рубашек нет, кроме розовых?
– Она любит розовый цвет.
– Это показывает, что у нее нет вкуса. Рыжие, вроде нее, не должны носить розового. Всю жизнь долбила ей, а она все за свое.
– Каждый одевается в тот цвет, который ему нравится. Она выбрала розовый.
– Не обязательно раскрашивать ее, как клоуна.
– Нет, я подкрашиваю ей лицо, чтобы она выглядела, как кинозвезда.
– Скорее, как потаскуха! – безапелляционно заявила Рива Сеттертон и обратила свой тяжелый взгляд на меня. – Теперь-то я знаю, что ты из себя представляешь, Мейзи мне все рассказала. В этом дружке моей дочери, я так и знала, нет ничего хорошего, иначе он ее не взял бы. Она всегда была дрянью, даже в младенчестве. И ты туда же. В общем, убирайся из моего дома! И чтобы ноги твоей там не было, дикарка грязная! Катись в мотель на Браун-стрит! Там крутится такое же отребье, вроде тебя. Я сказала ее дружку, чтобы он забирал твое барахло, и свое тоже, и уматывал.
У меня глаза полезли из орбит от изумления и возмущения, а чувство вины и стыда заставило покраснеть. Она заметила это и зло улыбнулась.
– И чтобы я тебя больше не видела. Не вздумай попадаться мне на дороге!
Дрожа всем телом, я в нерешительности развела руками.
– Но я должна навещать Китти, я ей нужна сейчас.
– Ты слышала, что я сказала, дрянь паршивая?! Больше не подходи к моему дому!
И она стремглав вылетела из палаты, лишь мельком взглянув на Китти и даже не подумав сказать ей что-нибудь ободряющее, слово сочувствия или сострадания. Неужели она приходила сюда специально для того, чтобы высказать свое мнение обо мне?
Китти не отрывала взгляда от двери, глаза ее лихорадочно горели.
Когда я снова повернулась к Китти, лицо у меня было залито слезами. Я поправила ей одежду, чтобы она выглядела аккуратнее, а затем снова занялась ее волосами.
– Ты хорошо выглядишь, Китти. Не верь тому, что ты только что слышала. У тебя странная мать. Мэйзи показывала мне ваш семейный альбом, и ты очень похожа на мать, когда она была в твоем возрасте.
Только ты симпатичнее, и она наверняка всю жизнь завидует тебе.
Не пойму, почему я с такой добротой относилась сейчас к Китти, такой жестокой? Скорее всего, потому, что Рива Сеттертон так же третировала Китти, как Китти – меня.
– А теперь уходи отсюда, – с трудом произнесла Китти, когда я закончила дела.
– Мама!
– Никакая я тебе не мама. – И такая боль, такое отчаяние прочла я в ее глазах, что вынуждена была опустить голову, чтобы скрыть жалость. – Я всегда хотела быть матерью, больше всего на свете хотела родить ребенка. Ты тогда была права, когда говорила мне, что не гожусь в матери. Никогда не годилась. И жить не гожусь.
– Китти!
– Оставь меня! – слабо выкрикнула она. – Имею я право спокойно умереть? Когда придет время, я знаю что делать.
– Нет, ты не имеешь права умирать. Не имеешь потому, что у тебя есть муж, который тебя любит! Ты должна жить! У тебя есть Кэл, которому ты нужна. Что тебе нужно – так это заставить свой организм бороться. Китти, пожалуйста, сделай это ради Кэла. Пожалуйста. Он любит тебя. Он всегда любил тебя.
– Уходи! – крикнула она чуть посильнее. – Беги к нему! Заботься о нем, когда меня не станет. Это будет скоро! Теперь он твой. Это мой подарок тебе! Я взяла его в мужья, потому что в нем было что-то от Люка, но только от такого Люка, который вырос в хорошей городской семье. – Она зарыдала, и у меня сердце стало разрываться от ее приглушенного и хриплого рыдания. – Когда он подсел за мой столик и я впервые увидала его, то скосила на него глаза и представила, что это Люк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Медсестры давали ей лекарства, а мне приходилось делать ей теплые ванны. Китти давала мне понять, что ждет от меня услуг, на которые у медсестер не хватало времени. Например, смазывать лосьоном тело, расчесывать волосы или делать ей прическу, которую ей хочется. Часто, когда вначале начесывала ей волосы, а потом укладывала, я чувствовала, что могла бы ее полюбить, если бы она дала мне хотя бы полшанса. Дважды в день я делала ей макияж, орошала ее любимыми духами, лакировала ногти, и все время Китти смотрела на меня странным взглядом.
– Когда я умру, ты выйдешь за Кэла, – прошептала она однажды.
Пораженная услышанным, я подняла глаза и задала ей вопрос, но она снова закрыла глаза, а когда она так делала, то уже молчала, даже если не спала. О Господи, пожалуйста, дай ей выздороветь, ну пожалуйста! Я молилась и молилась за это. Я любила Кэла и нуждалась в нем как в отце. Я не смогу любить его так, как он этого хочет.
В других случаях, ухаживая за Китти, я говорила и говорила, обращаясь то к себе, то к ней. Я рассказывала ей о ее родных, о том, как они беспокоятся о ее здоровье (даже если такого не было), стараясь поднять ей настроение и дать надежду и мужество бороться с болезнью, от которой сейчас зависела ее жизнь. Глаза Китти часто наполнялись слезами. А то вдруг она начинала смотреть, не сводя с меня своего совершенно бесстрастного взгляда. Я чувствовала, что с Китти что-то происходит, но не могла понять, к лучшему это или к худшему.
– Мама, не смотри на меня так, – сказала я как-то, вся напрягшись.
Я боялась, что Мейзи наплела ей чего-нибудь про нас с Кэлом. «Я не была в этом виновата, Китти», – хотелось объяснить мне, меняя ей сорочку и положение рук, чтобы она не лежала, как в параличе.
Я все еще сидела с Китти, когда вошла Рива, недовольно хмурясь. Ее большие сильные руки были сложены, как щит, на груди, лицо портила угрожающая гримаса.
– Она выглядит лучше без всей этой краски, – процедила она сквозь зубы, бросая на меня недовольный взгляд. – Она и тебя научила всяким своим гадостям? И тебя сделала такой же, как сама? Всю свою дурь, небось, тебе передала. Лупила я ее, лупила, чтоб выбить из нее дьявола, да так ничего и не вышло, так и не смогла. Дьявол до сих пор сидит в ней, он ее и убивает. Бог ведь в конце концов все равно одерживает верх, правильно я говорю?
– Если вы имеете в виду, что все мы умрем, миссис Сеттертон, то это правильно. Но добрая христианка, вроде вас, должна верить в жизнь после смерти…
– Ты что, издеваешься надо мной, девчонка, да? Ее глаза полыхали такой же злобой, какую я видела иногда во взгляде Китти. Мое возмущение этой женщиной нарастало.
– Но Китти любит выглядеть красивой, миссис Сеттертон.
– Красивой? – переспросила она, с отвращением глядя на Китти. – У нее что, других рубашек нет, кроме розовых?
– Она любит розовый цвет.
– Это показывает, что у нее нет вкуса. Рыжие, вроде нее, не должны носить розового. Всю жизнь долбила ей, а она все за свое.
– Каждый одевается в тот цвет, который ему нравится. Она выбрала розовый.
– Не обязательно раскрашивать ее, как клоуна.
– Нет, я подкрашиваю ей лицо, чтобы она выглядела, как кинозвезда.
– Скорее, как потаскуха! – безапелляционно заявила Рива Сеттертон и обратила свой тяжелый взгляд на меня. – Теперь-то я знаю, что ты из себя представляешь, Мейзи мне все рассказала. В этом дружке моей дочери, я так и знала, нет ничего хорошего, иначе он ее не взял бы. Она всегда была дрянью, даже в младенчестве. И ты туда же. В общем, убирайся из моего дома! И чтобы ноги твоей там не было, дикарка грязная! Катись в мотель на Браун-стрит! Там крутится такое же отребье, вроде тебя. Я сказала ее дружку, чтобы он забирал твое барахло, и свое тоже, и уматывал.
У меня глаза полезли из орбит от изумления и возмущения, а чувство вины и стыда заставило покраснеть. Она заметила это и зло улыбнулась.
– И чтобы я тебя больше не видела. Не вздумай попадаться мне на дороге!
Дрожа всем телом, я в нерешительности развела руками.
– Но я должна навещать Китти, я ей нужна сейчас.
– Ты слышала, что я сказала, дрянь паршивая?! Больше не подходи к моему дому!
И она стремглав вылетела из палаты, лишь мельком взглянув на Китти и даже не подумав сказать ей что-нибудь ободряющее, слово сочувствия или сострадания. Неужели она приходила сюда специально для того, чтобы высказать свое мнение обо мне?
Китти не отрывала взгляда от двери, глаза ее лихорадочно горели.
Когда я снова повернулась к Китти, лицо у меня было залито слезами. Я поправила ей одежду, чтобы она выглядела аккуратнее, а затем снова занялась ее волосами.
– Ты хорошо выглядишь, Китти. Не верь тому, что ты только что слышала. У тебя странная мать. Мэйзи показывала мне ваш семейный альбом, и ты очень похожа на мать, когда она была в твоем возрасте.
Только ты симпатичнее, и она наверняка всю жизнь завидует тебе.
Не пойму, почему я с такой добротой относилась сейчас к Китти, такой жестокой? Скорее всего, потому, что Рива Сеттертон так же третировала Китти, как Китти – меня.
– А теперь уходи отсюда, – с трудом произнесла Китти, когда я закончила дела.
– Мама!
– Никакая я тебе не мама. – И такая боль, такое отчаяние прочла я в ее глазах, что вынуждена была опустить голову, чтобы скрыть жалость. – Я всегда хотела быть матерью, больше всего на свете хотела родить ребенка. Ты тогда была права, когда говорила мне, что не гожусь в матери. Никогда не годилась. И жить не гожусь.
– Китти!
– Оставь меня! – слабо выкрикнула она. – Имею я право спокойно умереть? Когда придет время, я знаю что делать.
– Нет, ты не имеешь права умирать. Не имеешь потому, что у тебя есть муж, который тебя любит! Ты должна жить! У тебя есть Кэл, которому ты нужна. Что тебе нужно – так это заставить свой организм бороться. Китти, пожалуйста, сделай это ради Кэла. Пожалуйста. Он любит тебя. Он всегда любил тебя.
– Уходи! – крикнула она чуть посильнее. – Беги к нему! Заботься о нем, когда меня не станет. Это будет скоро! Теперь он твой. Это мой подарок тебе! Я взяла его в мужья, потому что в нем было что-то от Люка, но только от такого Люка, который вырос в хорошей городской семье. – Она зарыдала, и у меня сердце стало разрываться от ее приглушенного и хриплого рыдания. – Когда он подсел за мой столик и я впервые увидала его, то скосила на него глаза и представила, что это Люк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113