У нас появились свои хитрости. Зимними вечерами мы поджидали, когда остановятся машины возле домов, хозяйка начнет выгружать из багажника продукты. Некоторые женщины, чтобы отнести домой покупки, делали несколько ходок. Это давало нам возможность подлететь, схватить пакет и исчезнуть. Это повторялось не раз, воровство оставалось воровством, никуда не денешься, но мы считали, что таким образом спасаем свои жизни и что однажды расплатимся с обкраденными женщинами.
Однажды вечером, только мы успели схватить по пакету, как раздался крик: «На помощь, воры!» Когда мы прибежали домой, в моем пакете оказались бумажные полотенца, промасленная бумага и пара рулонов туалетной бумаги. Фанни покатилась со смеху:
– Дурочка, надо хватать сумки потяжелее. Впервые в жизни у нас была туалетная бумага, бумажные полотенца и промасленная бумага. Только что нам было делать с этой промасленной бумагой? Нам нечего было заворачивать в нее и класть в холодильник, которого тоже не было.
Мы лежали с Томом на наших тюфяках и говорили о том, как хорошо, что дедушка может дать отдохнуть своим старым костям на кровати.
– Мне не по себе все это, – шептал Том. – Воровать у людей, которые вкалывают, чтобы заработать. Мне надо найти работу, пусть даже я буду возвращаться к полуночи. И я смогу подворовывать в садах у богачей. Куда им всего столько?
Проблема состояла в том, что люди в долине не верили ребятам с гор, так как были убеждены, что все они воры. Поэтому этим ребятам найти работу было непросто. В итоге нам вновь и вновь приходилось спускаться в Уиннерроу и воровать. Однажды Том украл пирог, который поставили охлаждать в форточку. Всю дорогу до дома брат бежал, чтобы угостить всех нас. Такого деликатеса я никогда не видела. Ровная корочка была расписана цветами, а в дырочках посреди цветков виднелась пропитка.
Этот яблочный пирог оказался настолько вкусным, что я весьма нехотя отругала Тома за то, что он становится асом в воровском искусстве.
– А, все нормально, – смеясь, ответил мне Том и подмигнул. – Пирог, который мы только что прикончили, делала мать твоего друга, а ты знаешь, что Логан отдал бы все, лишь бы семье Хевен было хорошо.
– А кто это – Логан? – еле слышно спросил дедушка.
Я все еще чувствовала во рту приятный вкус пирога.
– Да, действительно, – пробасил со стороны двери знакомый голос, – кто такой Логан? И где, черт подери, моя жена? И что тут у вас, как в свинарнике?
Отец!
Он вошел, неся за спиной объемный мешок из пеньковой ткани с какими-то крупными вещами. Должно быть, это была провизия для нас. Он небрежно кинул мешок на стол.
– Так куда, к дьяволу, делась Сара? – Прорычал он, оглядывая всех нас по очереди.
Ни у кого не нашлось слов, чтобы ответить ему. Он стоял высокий и худой, его бронзовое лицо было чисто выбрито и казалось бледнее обычного, словно ему пришлось пережить великое потрясение. В весе он потерял с десяток фунтов, не меньше. И все же он выглядел свежее, чище и в некотором роде даже более здоровым, чем когда я его в последний раз видела. Это был темноволосый гигант, от которого несло запахом виски и еще чем-то более сильным, чисто мужским. У меня даже мурашки пошли по коже, когда я поняла, что он вернулся. И в то же время я почувствовала облегчение. Все-таки при всей своей низости отец спас нас от голодной смерти – теперь, когда нам предстояло перенести самый разгар зимы, когда каждый день будет идти снег и вокруг нашего ветхого домика будет завывать ветер, непременно находя для себя способ проникнуть внутрь и заставить нас мерзнуть.
– Что, некому ответить, что ли? – с усмешкой спросил он. – Я-то думаю: мол, посылаю детей в школу. А они не умеют ни как следует поприветствовать отца, ни сказать, что рады снова видеть его дома.
– Нет, мы рады, – ответил Том. А я встала и повернулась к печи, чтобы снова приготовить еду да постараться сделать это повкуснее. Теперь, судя по мешку, у нас полно еды. И еще я отвернулась, чтобы сделать отцу неприятно, так же, как он часто заставлял меня страдать от своего безразличия ко мне.
– Так где моя жена? – снова прорычал он. – Сара! – позвал он. – Я вернулся!
Его крик, наверное, долетел до долины, но Сара все равно не объявилась. Отец отдернул занавеску и осмотрел «спальню». Он стоял, широко расставив ноги, и ничего не понимал.
– Она что, в домике во дворе? – спросил он, снова обращаясь к Тому. – Где мама, я спрашиваю?
– Буду только рада ответить тебе, – подала я голос, когда увидела, что Том мнется.
Он метнул взгляд в мою сторону.
– Я спросил Тома. Отвечай, парень, где, черт побери, твоя мать?
Если бы я была рождена только для того, чтобы уколоть самолюбие отца, то этот миг настал. По выражению его лица я поняла, что он подумал, будто и Сара умерла в его отсутствие – как бабушка. Я не могла решиться, но потом резко выпалила ему, не сводя глаз с его лица:
– Пап, жена бросила тебя. Она больше не могла снести горя, когда ее ребенок родился мертвым. Она не могла больше выдержать этот дом и вечную нехватку всего подряд, мужа, который веселится себе, а у нее одни несчастья. Вот она и ушла, а тебе оставила записку.
– Не верю я тебе! – прокричал он.
Никто не решался слова промолвить, даже Фанни, все только смотрели на него. И тут дедушка нашел в себе силы подняться со своей качалки. Глядя своему сыну в лицо, он промолвил:
– Нет у Тебя больше жены, сынок.
В его голосе звучала жалость к человеку, который уже потерял дважды в жизни и будет нести потери всю жизнь, и виноват в этом будет не кто иной, как он сам. Так, не без злорадства, думала я в этот вечер, когда после месячного отсутствия в доме снова объявился отец.
– Твоя Сара собрала вещи и ушла, ночью, – закончил свое сообщение Дедушка с видимым трудом, потому что столь жестокие слова нелегко ему давались.
– А ну-ка принесите кто-нибудь эту записку, – прошептал отец, словно вдруг силы покинули его и он стал старым, как дедушка.
Молча, продолжая испытывать злорадство, я подошла к высокой полке, где у нас хранились самые дорогие вещи, и из сахарницы с отбитыми краями (ее, как говорила бабушка, отец как-то купил, совсем новенькую, своему ангелу) достала коротенькую записку, сложенную вчетверо.
– Прочти мне, – скомандовал отец, сразу сделавшийся тихим, а его лицо приобрело какое-то странное выражение.
– «Дорогой муж! – читала я. – Я больше не могу жить под одной крышей с человеком, которому ни до чего нет дела. Ушла искать лучшей жизни. Удачи тебе и прощай.
Как любила, так теперь ненавижу тебя.
Сара».
– Что, и все, все?! – воскликнул отец, выхватил у меня из рук записку и стал пытаться разобраться в каракулях, написанных словно детской рукой. – Уходит, оставляет меня с пятью детьми и еще желает удачи! – Он скомкал записку и швырнул ее в открытую дверцу печки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Однажды вечером, только мы успели схватить по пакету, как раздался крик: «На помощь, воры!» Когда мы прибежали домой, в моем пакете оказались бумажные полотенца, промасленная бумага и пара рулонов туалетной бумаги. Фанни покатилась со смеху:
– Дурочка, надо хватать сумки потяжелее. Впервые в жизни у нас была туалетная бумага, бумажные полотенца и промасленная бумага. Только что нам было делать с этой промасленной бумагой? Нам нечего было заворачивать в нее и класть в холодильник, которого тоже не было.
Мы лежали с Томом на наших тюфяках и говорили о том, как хорошо, что дедушка может дать отдохнуть своим старым костям на кровати.
– Мне не по себе все это, – шептал Том. – Воровать у людей, которые вкалывают, чтобы заработать. Мне надо найти работу, пусть даже я буду возвращаться к полуночи. И я смогу подворовывать в садах у богачей. Куда им всего столько?
Проблема состояла в том, что люди в долине не верили ребятам с гор, так как были убеждены, что все они воры. Поэтому этим ребятам найти работу было непросто. В итоге нам вновь и вновь приходилось спускаться в Уиннерроу и воровать. Однажды Том украл пирог, который поставили охлаждать в форточку. Всю дорогу до дома брат бежал, чтобы угостить всех нас. Такого деликатеса я никогда не видела. Ровная корочка была расписана цветами, а в дырочках посреди цветков виднелась пропитка.
Этот яблочный пирог оказался настолько вкусным, что я весьма нехотя отругала Тома за то, что он становится асом в воровском искусстве.
– А, все нормально, – смеясь, ответил мне Том и подмигнул. – Пирог, который мы только что прикончили, делала мать твоего друга, а ты знаешь, что Логан отдал бы все, лишь бы семье Хевен было хорошо.
– А кто это – Логан? – еле слышно спросил дедушка.
Я все еще чувствовала во рту приятный вкус пирога.
– Да, действительно, – пробасил со стороны двери знакомый голос, – кто такой Логан? И где, черт подери, моя жена? И что тут у вас, как в свинарнике?
Отец!
Он вошел, неся за спиной объемный мешок из пеньковой ткани с какими-то крупными вещами. Должно быть, это была провизия для нас. Он небрежно кинул мешок на стол.
– Так куда, к дьяволу, делась Сара? – Прорычал он, оглядывая всех нас по очереди.
Ни у кого не нашлось слов, чтобы ответить ему. Он стоял высокий и худой, его бронзовое лицо было чисто выбрито и казалось бледнее обычного, словно ему пришлось пережить великое потрясение. В весе он потерял с десяток фунтов, не меньше. И все же он выглядел свежее, чище и в некотором роде даже более здоровым, чем когда я его в последний раз видела. Это был темноволосый гигант, от которого несло запахом виски и еще чем-то более сильным, чисто мужским. У меня даже мурашки пошли по коже, когда я поняла, что он вернулся. И в то же время я почувствовала облегчение. Все-таки при всей своей низости отец спас нас от голодной смерти – теперь, когда нам предстояло перенести самый разгар зимы, когда каждый день будет идти снег и вокруг нашего ветхого домика будет завывать ветер, непременно находя для себя способ проникнуть внутрь и заставить нас мерзнуть.
– Что, некому ответить, что ли? – с усмешкой спросил он. – Я-то думаю: мол, посылаю детей в школу. А они не умеют ни как следует поприветствовать отца, ни сказать, что рады снова видеть его дома.
– Нет, мы рады, – ответил Том. А я встала и повернулась к печи, чтобы снова приготовить еду да постараться сделать это повкуснее. Теперь, судя по мешку, у нас полно еды. И еще я отвернулась, чтобы сделать отцу неприятно, так же, как он часто заставлял меня страдать от своего безразличия ко мне.
– Так где моя жена? – снова прорычал он. – Сара! – позвал он. – Я вернулся!
Его крик, наверное, долетел до долины, но Сара все равно не объявилась. Отец отдернул занавеску и осмотрел «спальню». Он стоял, широко расставив ноги, и ничего не понимал.
– Она что, в домике во дворе? – спросил он, снова обращаясь к Тому. – Где мама, я спрашиваю?
– Буду только рада ответить тебе, – подала я голос, когда увидела, что Том мнется.
Он метнул взгляд в мою сторону.
– Я спросил Тома. Отвечай, парень, где, черт побери, твоя мать?
Если бы я была рождена только для того, чтобы уколоть самолюбие отца, то этот миг настал. По выражению его лица я поняла, что он подумал, будто и Сара умерла в его отсутствие – как бабушка. Я не могла решиться, но потом резко выпалила ему, не сводя глаз с его лица:
– Пап, жена бросила тебя. Она больше не могла снести горя, когда ее ребенок родился мертвым. Она не могла больше выдержать этот дом и вечную нехватку всего подряд, мужа, который веселится себе, а у нее одни несчастья. Вот она и ушла, а тебе оставила записку.
– Не верю я тебе! – прокричал он.
Никто не решался слова промолвить, даже Фанни, все только смотрели на него. И тут дедушка нашел в себе силы подняться со своей качалки. Глядя своему сыну в лицо, он промолвил:
– Нет у Тебя больше жены, сынок.
В его голосе звучала жалость к человеку, который уже потерял дважды в жизни и будет нести потери всю жизнь, и виноват в этом будет не кто иной, как он сам. Так, не без злорадства, думала я в этот вечер, когда после месячного отсутствия в доме снова объявился отец.
– Твоя Сара собрала вещи и ушла, ночью, – закончил свое сообщение Дедушка с видимым трудом, потому что столь жестокие слова нелегко ему давались.
– А ну-ка принесите кто-нибудь эту записку, – прошептал отец, словно вдруг силы покинули его и он стал старым, как дедушка.
Молча, продолжая испытывать злорадство, я подошла к высокой полке, где у нас хранились самые дорогие вещи, и из сахарницы с отбитыми краями (ее, как говорила бабушка, отец как-то купил, совсем новенькую, своему ангелу) достала коротенькую записку, сложенную вчетверо.
– Прочти мне, – скомандовал отец, сразу сделавшийся тихим, а его лицо приобрело какое-то странное выражение.
– «Дорогой муж! – читала я. – Я больше не могу жить под одной крышей с человеком, которому ни до чего нет дела. Ушла искать лучшей жизни. Удачи тебе и прощай.
Как любила, так теперь ненавижу тебя.
Сара».
– Что, и все, все?! – воскликнул отец, выхватил у меня из рук записку и стал пытаться разобраться в каракулях, написанных словно детской рукой. – Уходит, оставляет меня с пятью детьми и еще желает удачи! – Он скомкал записку и швырнул ее в открытую дверцу печки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113