Проконтролировав вечернюю поверку и отбой, поздно вечером пошел домой, в маленькую однокомнатную квартирку на первом этаже пятиэтажного панельного дома, в котором проживали в основном семьи военнослужащих, пограничников и военных моряков.
Открыв ключом дверь, еще острее почувствовал свою ненужность, никто не вышел встретить мужа и отца. Ольга смотрела телевизор, тупо уставившись в экран, сын Игорь, первоклассник, несмотря на то, что было поздно, сидел и делал уроки и даже не выбежал ко мне как раньше, когда я приходил со службы.
— Оль, я там продуктов немножко принес, — виновато произнес я, но она даже не пошевелилась. Зайдя на кухню, бросил вещмешок в угол и вернулся в комнату.
— Как учеба? — спросил у сына, — Что получил?
— Нормально, — буркнул тот в ответ.
— Что вы все как немые, нечего рассказать? — я начинал злиться, если уж дом становится не домом, а просто местом ночлега, то это уже не семья.
— А что тебе, Максим, рассказать? — начала в ответ заводиться жена, — Что мы не можем для Игоря сдать деньги на обеды в школе и что с собой я ему в школу ничего не могу дать? Что мне нечего одеть и обуть, что сыну надо куртку и ботинки покупать?
— Хватит, замолчи! Сколько можно это обсуждать? Обещают выплатить…
— Да мне твои обещания вот уже где сидят! Денег нет, тебя днями и ночами дома нет, все Родину защищаешь, сын твой опять двойку за поведение схлопотал… — Ольга заплакала и убежала на кухню, где, всхлипывая, тихонько рыдала.
Я уже тоже не мог остановиться, злость и обида душила меня. Игорь сжался над письменным столом в комочек, стараясь не дышать и, надеясь, что его не заметят.
— А ты чего опять? Под зад давно не получал? Я тебя предупреждал, что если еще раз двойку получишь — выпорю, предупреждал? — сын еще сильнее сжался и виновато опустил голову.
— Меня мальчик отвлекал, а учительница мне двойку поставила…
— Вот за это и получишь! — я схватил его за руку, рывком кинул на кровать, развернув к себе задом и, выдернув ремень из штанов, с размаха опустил его на зад сына. Сын тихонько завыл, я бил его снова и снова в каком — то тумане, пока на моей руке не повисла Ольга.
— Ты что? Совсем сдурел? Посмотри на себя, ты же на человека уже не похож, зверь — зверем! Не трогай сына! — Ольга обхватила и прижала рыдающего Игорька к себе, и я вдруг резко почувствовал его беззащитность, боль и обиду на меня.
Я бросил ремень, стыд и боль душевная душили меня. Уйдя на кухню, сам чуть не зарыдал, перед взором стояли умоляющие не бить его плачущие глаза сына. Там просидел до тех пор, пока Ольга не уложила Игорька спать и не зашла на кухню.
— Никогда больше не смей бить сына, — чеканя каждое слово, произнесла она.
Спать легли, так и не заговорив друг с другом. Оля отвернулась к стенке, я в другую сторону. Кровать сына стояла возле нашего дивана, в голове. Игорек спал неспокойно, ворочаясь и вздыхая, а мне хотелось подойти и обнять его, приласкать, чтобы его глаза засветились радостью, любовью и доверием ко мне.
Как уснул, не знаю, просто забылся тяжелым неспокойным сном, в который провалился как в болото.
Из этого неспокойного сна меня вырвал кошмар. Мир рушился вокруг, все качалось, ходило ходуном, сыпалось и вдруг в какие — то доли секунды рухнуло на меня…
Сознание возвращалось медленно. Я открыл, или попытался открыть глаза, но так и не понял, удалось мне это или нет — вокруг была темнота, боль, страх, пыль, гарь…. Пошевелился и сноп острой боли ударил в сознание, от которой я снова чуть не провалился в темноту. Что-то давило на меня со всех сторон, и я понял, случилось страшное. В мозг резко ударила мысль — Ольга, Игорек! Попытался закричать и с губ сорвался не то стон, не то хрип….
Прислушался к своим ощущениям и понял, что дела плохи. Левая рука немного шевелилась, видимо рухнувшими плитами я был прижат к дивану, и подушки давали какую — то свободу движениям руки. Кисть правой руки была раздроблена и зажата рухнувшей плитой. Самое страшное было с ногами, попытки пошевелить ими говорили, что у меня их нет минимум по колено, и жизнь уходила через эти обрубки толчками, ведя отчет последним минутам моей жизни. Наложить жгуты я не мог, так как свобода движений ограничивалась шевелениями левой руки и головы… Головы…! Впереди была ниша, а значит, Игорек мог выжить в этом кошмаре!
Игорек, кровиночка моя, которую я жестоко обидел перед своей смертью и в памяти которого останусь жестоким и сухим человеком! Игорек, прости меня! Ненависть к себе дает мне силы, и я начинаю миллиметр за миллиметром двигать левую руку вперед, к нише. Двигая руку, натыкаюсь на уже коченеющее тело Ольги…. Прости…. Наконец просунул руку вперед и понял, что впереди действительно ниша, образованная рухнувшими плитами.
Сына, верю, что ты жив! Держись! Правая рука, раздробленная и зажатая плитой, держит тело, и не дает мне еще на несколько сантиметров подвинуться к сыну и я остатками сознания и силы воли заставляю тело шевелить правую руку, разрывая сухожилия и мышцы, чтобы освободить ее. Борьба забирает остатки сил, и я снова проваливаюсь в пропасть.
Приход в себя безболезнен, боль не чувствуется, тело легкое и воздушное. Сил нет вообще, и только сознание двигает или пытается продвинуть тело к сыну. Я не могу понять, галлюцинация это угасающего сознания или нет, но мне кажется, что я слышу плач сына, зовущего меня…. Я прошу у него прощения, но понимаю, что никогда не узнаю, простил ли он меня?…
Неожиданно далеко впереди появляется свет, притягивающий и сулящий добро и теплоту, и к которому вдруг тянется все мое существо. Свет сулит встречу со всеми, кого я любил и люблю, и моя душа, свободная от боли и муки бренного тела, рвется к нему ….
* * *
Мне хорошо. Мне не просто хорошо. Я кутаюсь в волнах блаженства, которые ласкают меня. Я парю над землей и ощущение свободы от телесной оболочки наполняет восторгом дух. Вижу, как внизу подо мной немецкая овчарка скребет в стык между плитами разрушенного дома, и находящиеся рядом люди начинают суетиться, пытаясь осторожно разобрать завал. Они волнуются, теперь надо извлечь обнаруженного собакой человека, чтобы в ходе разбора завала его не придавило обломками. Этот человек — мой сын Игорь. Он жив. Он будет жить. И самое главное — он простил меня!… Он крепко держится за руку моего коченеющего тела, и я чувствую, что в этом кошмаре моя рука была для него той единственной ниточкой, связывающей с реальностью, которая помогла ему выжить….
Наконец спасатели прорезали отверстие в плите и осторожно вытаскивают из маленькой ниши маленького мальчика. Он крепко держится руками за окоченевшие пальцы вытянувшегося в его направлении как струна абсолютно седого старика. Неужели это я?…
— Смотри ты — дед, поди….
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45