Услышала….
— Генка, Андрей погиб… — сдавленно произнес Сергей, — почти у меня на руках умер….
Я не успел ничего сказать и ничего сделать, как услышал приглушенный стон и звук упавшего в приемной тела.
— Перезвони мне через час, — крикнул я в трубку, — я тебе все объясню…
Я бросил телефонную трубку и кинулся в приемную. Татьяна лежала на полу, ее белое как снег лицо с закушенными до крови губами было сведено судорогой, тело била мелкая дрожь и изо рта на каких-то высоких тонах вырывался не то вой, не то крик, идущий из глубин тела и души.
Подхватив на руки, я аккуратно переложил ее на диван, налил стакан воды и попытался влить сквозь сжатые зубы. Вода лилась мимо ее рта, но, понемногу попадала, заставляя захлебываться, сбивая дыхание и постепенно переводя Татьяну от истерического припадка к рыданиям.
Следующие дни были днями боли и страдания. Казалось, что ее душа умерла, она не разговаривала и ничего не ела, сидела, уставившись в одну точку, и была где-то за гранью сознания.
Татьяна не слышала, что ей говорили, и иногда я боялся, что она сошла с ума. Кормить ее приходилось почти что силой. Я никогда не видел, что человек может сгореть за несколько часов, как свеча. И больше всего боялся, что, сгорая, она сожжет ту махонькую жизнь, что зародилась в ней. Которая была кровью и плотью Андрея. И которую надо было, во что бы то ни стало сохранить.
Потом на мой адрес пришло письмо от Андрея. Для Татьяны. Это страшно, получать письма от погибших друзей. Я долго раздумывал, отдавать его ей, или нет, а потом понял, что должен отдать. Это письмо для нее, и она сама должна решить, читать его или нет. Или выждать.
Она читала его при мне. Потом отдала мне этот листок бумаги из обычной ученической тетради, и пока я читал, тихонько рыдала.
"Здравствуй, принцесса! Почему-то возникло острое желание написать тебе письмо, хотя я не любитель писать…. Все самое главное я скажу тебе при встрече, самые нежные и ласковые слова приберегу, а сейчас просто хочу сказать тебе спасибо, за то, что ты есть. С того момента, как мы увиделись, ты стала смыслом моего существования, ты, и только ты, стала предметом моих дум, волнений и тревог, смыслом моей жизни, полной разочарования и презрения ко всем и ко всему. Что влечет меня к тебе? Что составляет основу этого чувства, назвать которое, иначе, как любовь, я не могу? В своей жизни я встречал девушек и красивее тебя внешне, но ни к одной из них я не испытывал того, что испытываю к тебе. Страшно подумать, насколько случайна была наша встреча, как больно и долго я шел к тебе, пока, наконец, не встретил. К счастью мы поняли, что очень нужны друг другу и от этого никуда не деться. Ты единственная, кто сумел заставить меня поверить, что я кому-то нужен, что кому-то трудно без меня, и я всем сердцем и душой доверился тебе. Ты единственная, кому я произнес слова «Я люблю тебя…». Милая, любимая, своенравная, — я люблю тебя, и только тебя, это правда. Мне не жить без твоих глаз, без твоей улыбки, без твоего взгляда, в котором соединились дьявол с ангелом, чтобы сильнее очаровать меня. Ты стала для меня тем единственным цветком, без которого все звезды на небе для меня погаснут… Любовь моя, светлая песнь моей жизни! Что бы ни случилось между нами, я буду любить тебя вечно…
P.S. Как тебя встретила эта большая обезьяна по прозвищу Гена? Ты скажи ей, что если плохо встретила, то я приду, и ноги ей повыдергиваю, так что будет ниже меня ростом".
Я чуть не плакал. Лучше бы он повыдергивал мне ноги.
Я ничего не мог понять. Нет, я понимал, что потерял друга, который осознанно пошел на смерть. Но ради чего? И не зная ответа, я не мог и не хотел осуждать Андрея. Быть судьей и с превеликим удовольствием корчить из себя саму справедливость может каждый. А чтобы появился герой, требуются века. Коренев пошел на смерть, потому что родился не в свое время. И, невзирая на все свои споры с Андреем, не одобряя его смерть, я считал его мудрым. Которых мало, потому что от окружающей действительности они либо кончают жизнь самоубийством, либо пьют, чтобы заглушить голос мысли. Андрей выбрал смерть во благо Родины, которая предала его. Выбрал в тот момент, когда все же решил попытаться жить дальше….
Татьяна была сильной женщиной. В чем-то она очень напоминала Андрея. И материнский инстинкт победил ее боль. Она носила траурные черные цвета и почти ни с кем не общалась, за исключением меня. Она жила памятью Андрея, ради его ребенка.
И вот однажды я предложил Татьяне поехать со мной в детский дом к сыну Одинцова, Игорьку, рассказав о трагедии, произошедшей с ним. О наших с Андреем планах, что кто первый обзаведется семьей, усыновит его. И, наконец, надо было сообщить мальчику нерадостную весть. Татьяна поняла, что я боюсь брать ее, так как не знаю, как она снова переживет свою боль, сообщая подростку о гибели Коренева, и прямо сказала:
— Я тоже поеду. Ты не бойся, я выдержу. Я сильная. Если Андрей хотел его усыновить, значит, он и мой сын….
Игорек выбежал к нам радостный, с ходу обнял меня и вопросительно взглянул на Татьяну.
— Это жена дяди Андрея, — произнес я, и лицо мальчишки засветилось от удивления и радости.
— А дядя Андрей, когда приедет? Он же опять в Чечне? В командировке?
Я беспомощно посмотрел на Татьяну, из глаз которой покатились слезинки. Игорь переводил свой вдруг окаменевший взгляд с одного на другого и неожиданно фальцетом закричал:
— Ну что вы молчите!?….
— Не приедет он, Игорь…. Погиб дядя Андрей…. — Я обхватил забившегося в истерике подростка и прижал к себе. Игорек долго плакал, потом отстранился от меня и тихо произнес:
— Пойду я, дядя Гена, простите меня…. Хочу побыть один.
И сгорбившись, словно маленький старичок, направился к дверям детдома…. Я смотрел ему вслед и чувство вины за что-то, что не делал, но мог предотвратить, грызло меня изнутри. Я повернулся, взял Татьяну под руку, и мы направились к выходу.
— Господи! — сквозь слезы простонала она, — За что это все нам!…
* * *
Татьяна видимо не знала и не понимала, насколько мы с Андреем были дружны, потому что раз собравшись с мыслями, она обратилась ко мне:
— Геннадий Григорьевич, как я понимаю, нас теперь ничего не связывает? — ей было трудно говорить об этом, — И мне надо собираться домой?
— Татьяна, — огорченно покачал я головой, — девочка! Тебе самой решать. Если ты считаешь нужным уехать, и тебя там ждут — уезжай. В сейфе лежат двадцать тысяч долларов, которые оставил тебе Андрей, ты их можешь забрать в любую минуту. Андрей мне был ближе родного брата. Я — офицер, хотя у меня сейчас и нет погон, но живу я по офицерскому кодексу чести. Андрей — тоже офицер, до кончиков ногтей, порядочный настоящий офицер. Если бы таких было в армии побольше, армию никогда не втоптали бы в грязь, как сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Генка, Андрей погиб… — сдавленно произнес Сергей, — почти у меня на руках умер….
Я не успел ничего сказать и ничего сделать, как услышал приглушенный стон и звук упавшего в приемной тела.
— Перезвони мне через час, — крикнул я в трубку, — я тебе все объясню…
Я бросил телефонную трубку и кинулся в приемную. Татьяна лежала на полу, ее белое как снег лицо с закушенными до крови губами было сведено судорогой, тело била мелкая дрожь и изо рта на каких-то высоких тонах вырывался не то вой, не то крик, идущий из глубин тела и души.
Подхватив на руки, я аккуратно переложил ее на диван, налил стакан воды и попытался влить сквозь сжатые зубы. Вода лилась мимо ее рта, но, понемногу попадала, заставляя захлебываться, сбивая дыхание и постепенно переводя Татьяну от истерического припадка к рыданиям.
Следующие дни были днями боли и страдания. Казалось, что ее душа умерла, она не разговаривала и ничего не ела, сидела, уставившись в одну точку, и была где-то за гранью сознания.
Татьяна не слышала, что ей говорили, и иногда я боялся, что она сошла с ума. Кормить ее приходилось почти что силой. Я никогда не видел, что человек может сгореть за несколько часов, как свеча. И больше всего боялся, что, сгорая, она сожжет ту махонькую жизнь, что зародилась в ней. Которая была кровью и плотью Андрея. И которую надо было, во что бы то ни стало сохранить.
Потом на мой адрес пришло письмо от Андрея. Для Татьяны. Это страшно, получать письма от погибших друзей. Я долго раздумывал, отдавать его ей, или нет, а потом понял, что должен отдать. Это письмо для нее, и она сама должна решить, читать его или нет. Или выждать.
Она читала его при мне. Потом отдала мне этот листок бумаги из обычной ученической тетради, и пока я читал, тихонько рыдала.
"Здравствуй, принцесса! Почему-то возникло острое желание написать тебе письмо, хотя я не любитель писать…. Все самое главное я скажу тебе при встрече, самые нежные и ласковые слова приберегу, а сейчас просто хочу сказать тебе спасибо, за то, что ты есть. С того момента, как мы увиделись, ты стала смыслом моего существования, ты, и только ты, стала предметом моих дум, волнений и тревог, смыслом моей жизни, полной разочарования и презрения ко всем и ко всему. Что влечет меня к тебе? Что составляет основу этого чувства, назвать которое, иначе, как любовь, я не могу? В своей жизни я встречал девушек и красивее тебя внешне, но ни к одной из них я не испытывал того, что испытываю к тебе. Страшно подумать, насколько случайна была наша встреча, как больно и долго я шел к тебе, пока, наконец, не встретил. К счастью мы поняли, что очень нужны друг другу и от этого никуда не деться. Ты единственная, кто сумел заставить меня поверить, что я кому-то нужен, что кому-то трудно без меня, и я всем сердцем и душой доверился тебе. Ты единственная, кому я произнес слова «Я люблю тебя…». Милая, любимая, своенравная, — я люблю тебя, и только тебя, это правда. Мне не жить без твоих глаз, без твоей улыбки, без твоего взгляда, в котором соединились дьявол с ангелом, чтобы сильнее очаровать меня. Ты стала для меня тем единственным цветком, без которого все звезды на небе для меня погаснут… Любовь моя, светлая песнь моей жизни! Что бы ни случилось между нами, я буду любить тебя вечно…
P.S. Как тебя встретила эта большая обезьяна по прозвищу Гена? Ты скажи ей, что если плохо встретила, то я приду, и ноги ей повыдергиваю, так что будет ниже меня ростом".
Я чуть не плакал. Лучше бы он повыдергивал мне ноги.
Я ничего не мог понять. Нет, я понимал, что потерял друга, который осознанно пошел на смерть. Но ради чего? И не зная ответа, я не мог и не хотел осуждать Андрея. Быть судьей и с превеликим удовольствием корчить из себя саму справедливость может каждый. А чтобы появился герой, требуются века. Коренев пошел на смерть, потому что родился не в свое время. И, невзирая на все свои споры с Андреем, не одобряя его смерть, я считал его мудрым. Которых мало, потому что от окружающей действительности они либо кончают жизнь самоубийством, либо пьют, чтобы заглушить голос мысли. Андрей выбрал смерть во благо Родины, которая предала его. Выбрал в тот момент, когда все же решил попытаться жить дальше….
Татьяна была сильной женщиной. В чем-то она очень напоминала Андрея. И материнский инстинкт победил ее боль. Она носила траурные черные цвета и почти ни с кем не общалась, за исключением меня. Она жила памятью Андрея, ради его ребенка.
И вот однажды я предложил Татьяне поехать со мной в детский дом к сыну Одинцова, Игорьку, рассказав о трагедии, произошедшей с ним. О наших с Андреем планах, что кто первый обзаведется семьей, усыновит его. И, наконец, надо было сообщить мальчику нерадостную весть. Татьяна поняла, что я боюсь брать ее, так как не знаю, как она снова переживет свою боль, сообщая подростку о гибели Коренева, и прямо сказала:
— Я тоже поеду. Ты не бойся, я выдержу. Я сильная. Если Андрей хотел его усыновить, значит, он и мой сын….
Игорек выбежал к нам радостный, с ходу обнял меня и вопросительно взглянул на Татьяну.
— Это жена дяди Андрея, — произнес я, и лицо мальчишки засветилось от удивления и радости.
— А дядя Андрей, когда приедет? Он же опять в Чечне? В командировке?
Я беспомощно посмотрел на Татьяну, из глаз которой покатились слезинки. Игорь переводил свой вдруг окаменевший взгляд с одного на другого и неожиданно фальцетом закричал:
— Ну что вы молчите!?….
— Не приедет он, Игорь…. Погиб дядя Андрей…. — Я обхватил забившегося в истерике подростка и прижал к себе. Игорек долго плакал, потом отстранился от меня и тихо произнес:
— Пойду я, дядя Гена, простите меня…. Хочу побыть один.
И сгорбившись, словно маленький старичок, направился к дверям детдома…. Я смотрел ему вслед и чувство вины за что-то, что не делал, но мог предотвратить, грызло меня изнутри. Я повернулся, взял Татьяну под руку, и мы направились к выходу.
— Господи! — сквозь слезы простонала она, — За что это все нам!…
* * *
Татьяна видимо не знала и не понимала, насколько мы с Андреем были дружны, потому что раз собравшись с мыслями, она обратилась ко мне:
— Геннадий Григорьевич, как я понимаю, нас теперь ничего не связывает? — ей было трудно говорить об этом, — И мне надо собираться домой?
— Татьяна, — огорченно покачал я головой, — девочка! Тебе самой решать. Если ты считаешь нужным уехать, и тебя там ждут — уезжай. В сейфе лежат двадцать тысяч долларов, которые оставил тебе Андрей, ты их можешь забрать в любую минуту. Андрей мне был ближе родного брата. Я — офицер, хотя у меня сейчас и нет погон, но живу я по офицерскому кодексу чести. Андрей — тоже офицер, до кончиков ногтей, порядочный настоящий офицер. Если бы таких было в армии побольше, армию никогда не втоптали бы в грязь, как сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45