Лиз вошла в салон одного из них и стала ждать водителя, который пил кофе за столиком на улице перед ресторанчиком. Наконец водитель поднялся в кабину и они поехали.
Было еще рано, и автобус шел почти пустой. Лиз прислонилась лбом к стеклу и смотрела на проплывающие мимо сонные дома. Вот мелькнул ее дом. Розовые в цветочках занавески уже не закрывали его окон. Значит, мать встала и уже знает, что Лиз ушла. Мать, конечно, бросилась к «тайнику» и обнаружила пропажу денег. Лиз представила ее крики и ругань, которыми сопровождалось это открытие. Чтобы оправдать себя, она снова вспомнила Эдварда – уже не «Эдди»! – рядом с матерью, изгибающеюся на его загорелом теле дракона и твердо сказала себе, что взятые деньги – ее! Потому что со стороны матери это было двойным предательством: она не только заманила в свою постель жениха Лиз, но и спала с ним в той же кровати, укрывалась тем же одеялом, что и с отцом! А ведь не прошло и полугода после его смерти. Никто так и не узнал, почему отец Лиз покончил с собой. В записке он просил никого не винить в своей смерти. Не из-за того ли, что знал о похождениях жены? Мать никогда не любила его. Лиз однажды слышала, как отец упрекал ее в этом…
И Лиз окончательно решила, что четыреста долларов, перекочевавших к ней в сумочку, ничтожная плата за ее и отцовские страдания. Совесть перестала мучить ее.
Автобус довез Лиз до автобусной станции, где уже стояло несколько машин дальних линий. Время их отправления было указано на светящемся табло. Душа Лиз не лежала к возвращению на теткину ферму. Но сейчас это было единственное место, где она могла собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Одно Лиз знала твердо: она не станет жить с матерью. Она возненавидела дом и тех, кто в эту минуту в нем находился. В детстве, когда ее обижали, она воображала, как умрет и как обидчики будут плакать и раскаиваться в том, что дурно с ней поступили. То была детская месть-мечта. Теперешняя месть-мечта не умерщвляла ее, а, наоборот, превращала в сильную, богатую женщину. Перед ней будут трепетать, просить прощения, искать ее любви, но она останется брезгливо-неприступной. Возможно, когда-нибудь она простит мать и даже пожалеет ее. Но Эдварда она не простит никогда! Он еще горько раскается в своем поступке, потому что Лиз вернется не одна!..
Автобус давно оставил пределы города и мчался по скоростному шоссе. По обе стороны тянулись пастбища, за ними, в мареве, дыбилась горная гряда. И где-то за ней были шумные города с увлекательной, радостной жизнью, с веселыми жителями, беззаботно проводящими время и не подозревающими, что на свете есть страдания и предательства.
Автобус проехал мост через небольшую речку, протекающую по дну глубокого оврага, и свернул на дорогу, ведущую к фермерским угодьям. Лиз поднялась, прошла к водительской кабинете и нажала стоп-кнопку. Водитель проехал еще несколько ярдов и затормозил. Лиз подхватила спортивную сумку и спрыгнула на землю там, где несколько часов назад садилась в тот же автобус, возвращаясь домой.
Она обождала, пока автобус уедет, пересекла дорогу и пошла к ферме. Идти надо было не менее получаса. Земля по обе стороны дороги принадлежала тетке Агате. Она была владелицей этих пастбищ, на которых паслись ее коровы, полей, где рос ее хлеб, огородов с овощами, которые с ранней весны до поздней осени собирали наемные рабочие, грузили на грузовики, а потом увозили в города. В ближайшем городке Агата держала ресторан, в котором еда готовилась из собственных продуктов. В качестве управляющего там подвизался дядя Марк. Но хозяйкой всего была Агата. Когда отец был жив, он говорил, что его брат Марк продался этой жадной стерве…
Становилось жарко. Лиз вытащила из сумки кепи и нахлобучила на голову, сдвинув козырек набок.
Это несправедливо, думала она. Настоящая хозяйка не Агата. Агата уже старая, у нее плохо с головой. Она уже не раз грохалась в обморок из-за своих сосудов. По-настоящему все принадлежит кузине Сьюзен. Недаром соседские сынки-переростки вьются вокруг нее, как пчелы вокруг арбузной корки. Сама же Сьюзен втюрилась во вдовца Ричмонда. Ему уже под сорок, но Сьюзен прямо-таки млеет при одном упоминании о нем. Интересно, поженятся они? У Ричмонда тоже большая ферма. Если он и Сьюзен сыграют свадьбу, а старики Сьюзен – дядя Марк и Агата – помрут, две фермы объединятся…
Послышался шум мотора, и навстречу Лиз выкатил темно-зеленый джип. За рулем, как всегда, сидела тетка Агата, не подозревавшая, что после свадьбы дочери ей, хочешь не хочешь, предстоит отправиться на тот свет.
Машина остановилась рядом с Лиз. Тетка Агата была в шелковой черной шляпе, по наличию или отсутствию которой можно было безошибочно определить, собирается ли она посетить местный банк. Тетка распахнула дверцу и, высунувшись – при этом шляпка съехала набок, – удивленно уставилась на племянницу:
– Лиз?! Что случилось? Сломался автобус?
– С автобусом все о'кей.
– С Дженни – так звали мать Лиз, – с Дженни все в порядке?
– Все.
– В чем тогда дело? Почему ты вернулась?
– Она завела любовника.
Брови Агаты дернулись, но она овладела собой и спросила, вернулась ли Лиз только затем, чтобы сообщить эту новость?
– Хотя эту «новость» следовало ожидать, – добавила тетка, глядя на свое пастбище и странно улыбаясь. Она явно намекала на недостойное поведение матери Лиз еще при жизни мужа.
– Я хотела бы пожить у вас, – сказала Лиз. Агата быстро перевела взгляд на нее.
– Что значит «пожить?» – спросила она, давая понять, что об этом не может быть речи.
– Немного, только первое время…
– Что значит «первое время»?
– Ну… пока я привыкну, что у нее любовник…
– Я живу с твоим дядей всю жизнь и до сих пор не могу привыкнуть к этому ничтожеству. – Она помолчала, мысленно охватывая свою жизнь с мужем, и решительно сказала: – Садись!
Лиз полезла в машину.
– Буду с тобой откровенна, – сказала тетка. – Я ничего против тебя не имею. Но не хочу, чтобы ты жила у нас. Сьюзен должна выйти замуж, и я не допущу, чтобы это сорвалось!.. – Она произнесла последние слова энергично и непримиримо. – Да, не потерплю! – повторила она. Она не пояснила, какая роль отводится Лиз в расстройстве свадьбы, и продолжила уже мягче: – Ты должна вернуться домой. Твоя мать не старая женщина, и если у нее появился мужчина, если ей захотелось… – Она опять не сказала, чего именно захотелось матери Лиз. – Помни: дом принадлежит тебе! Это твой дом. Грегори – Грегори был отцом Лиз – завещал дом тебе. Дженни должна была тебе сообщить это… Я все оставляю Сьюзен. И пусть только Марк посмеет завести себе какую-нибудь… – Она говорила так, словно даже после собственной смерти сумеет пресечь разврат мужа…
Лиз подумала, что дядя Марк не то что не посмеет, ему в голову не придет «завести кого-нибудь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Было еще рано, и автобус шел почти пустой. Лиз прислонилась лбом к стеклу и смотрела на проплывающие мимо сонные дома. Вот мелькнул ее дом. Розовые в цветочках занавески уже не закрывали его окон. Значит, мать встала и уже знает, что Лиз ушла. Мать, конечно, бросилась к «тайнику» и обнаружила пропажу денег. Лиз представила ее крики и ругань, которыми сопровождалось это открытие. Чтобы оправдать себя, она снова вспомнила Эдварда – уже не «Эдди»! – рядом с матерью, изгибающеюся на его загорелом теле дракона и твердо сказала себе, что взятые деньги – ее! Потому что со стороны матери это было двойным предательством: она не только заманила в свою постель жениха Лиз, но и спала с ним в той же кровати, укрывалась тем же одеялом, что и с отцом! А ведь не прошло и полугода после его смерти. Никто так и не узнал, почему отец Лиз покончил с собой. В записке он просил никого не винить в своей смерти. Не из-за того ли, что знал о похождениях жены? Мать никогда не любила его. Лиз однажды слышала, как отец упрекал ее в этом…
И Лиз окончательно решила, что четыреста долларов, перекочевавших к ней в сумочку, ничтожная плата за ее и отцовские страдания. Совесть перестала мучить ее.
Автобус довез Лиз до автобусной станции, где уже стояло несколько машин дальних линий. Время их отправления было указано на светящемся табло. Душа Лиз не лежала к возвращению на теткину ферму. Но сейчас это было единственное место, где она могла собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Одно Лиз знала твердо: она не станет жить с матерью. Она возненавидела дом и тех, кто в эту минуту в нем находился. В детстве, когда ее обижали, она воображала, как умрет и как обидчики будут плакать и раскаиваться в том, что дурно с ней поступили. То была детская месть-мечта. Теперешняя месть-мечта не умерщвляла ее, а, наоборот, превращала в сильную, богатую женщину. Перед ней будут трепетать, просить прощения, искать ее любви, но она останется брезгливо-неприступной. Возможно, когда-нибудь она простит мать и даже пожалеет ее. Но Эдварда она не простит никогда! Он еще горько раскается в своем поступке, потому что Лиз вернется не одна!..
Автобус давно оставил пределы города и мчался по скоростному шоссе. По обе стороны тянулись пастбища, за ними, в мареве, дыбилась горная гряда. И где-то за ней были шумные города с увлекательной, радостной жизнью, с веселыми жителями, беззаботно проводящими время и не подозревающими, что на свете есть страдания и предательства.
Автобус проехал мост через небольшую речку, протекающую по дну глубокого оврага, и свернул на дорогу, ведущую к фермерским угодьям. Лиз поднялась, прошла к водительской кабинете и нажала стоп-кнопку. Водитель проехал еще несколько ярдов и затормозил. Лиз подхватила спортивную сумку и спрыгнула на землю там, где несколько часов назад садилась в тот же автобус, возвращаясь домой.
Она обождала, пока автобус уедет, пересекла дорогу и пошла к ферме. Идти надо было не менее получаса. Земля по обе стороны дороги принадлежала тетке Агате. Она была владелицей этих пастбищ, на которых паслись ее коровы, полей, где рос ее хлеб, огородов с овощами, которые с ранней весны до поздней осени собирали наемные рабочие, грузили на грузовики, а потом увозили в города. В ближайшем городке Агата держала ресторан, в котором еда готовилась из собственных продуктов. В качестве управляющего там подвизался дядя Марк. Но хозяйкой всего была Агата. Когда отец был жив, он говорил, что его брат Марк продался этой жадной стерве…
Становилось жарко. Лиз вытащила из сумки кепи и нахлобучила на голову, сдвинув козырек набок.
Это несправедливо, думала она. Настоящая хозяйка не Агата. Агата уже старая, у нее плохо с головой. Она уже не раз грохалась в обморок из-за своих сосудов. По-настоящему все принадлежит кузине Сьюзен. Недаром соседские сынки-переростки вьются вокруг нее, как пчелы вокруг арбузной корки. Сама же Сьюзен втюрилась во вдовца Ричмонда. Ему уже под сорок, но Сьюзен прямо-таки млеет при одном упоминании о нем. Интересно, поженятся они? У Ричмонда тоже большая ферма. Если он и Сьюзен сыграют свадьбу, а старики Сьюзен – дядя Марк и Агата – помрут, две фермы объединятся…
Послышался шум мотора, и навстречу Лиз выкатил темно-зеленый джип. За рулем, как всегда, сидела тетка Агата, не подозревавшая, что после свадьбы дочери ей, хочешь не хочешь, предстоит отправиться на тот свет.
Машина остановилась рядом с Лиз. Тетка Агата была в шелковой черной шляпе, по наличию или отсутствию которой можно было безошибочно определить, собирается ли она посетить местный банк. Тетка распахнула дверцу и, высунувшись – при этом шляпка съехала набок, – удивленно уставилась на племянницу:
– Лиз?! Что случилось? Сломался автобус?
– С автобусом все о'кей.
– С Дженни – так звали мать Лиз, – с Дженни все в порядке?
– Все.
– В чем тогда дело? Почему ты вернулась?
– Она завела любовника.
Брови Агаты дернулись, но она овладела собой и спросила, вернулась ли Лиз только затем, чтобы сообщить эту новость?
– Хотя эту «новость» следовало ожидать, – добавила тетка, глядя на свое пастбище и странно улыбаясь. Она явно намекала на недостойное поведение матери Лиз еще при жизни мужа.
– Я хотела бы пожить у вас, – сказала Лиз. Агата быстро перевела взгляд на нее.
– Что значит «пожить?» – спросила она, давая понять, что об этом не может быть речи.
– Немного, только первое время…
– Что значит «первое время»?
– Ну… пока я привыкну, что у нее любовник…
– Я живу с твоим дядей всю жизнь и до сих пор не могу привыкнуть к этому ничтожеству. – Она помолчала, мысленно охватывая свою жизнь с мужем, и решительно сказала: – Садись!
Лиз полезла в машину.
– Буду с тобой откровенна, – сказала тетка. – Я ничего против тебя не имею. Но не хочу, чтобы ты жила у нас. Сьюзен должна выйти замуж, и я не допущу, чтобы это сорвалось!.. – Она произнесла последние слова энергично и непримиримо. – Да, не потерплю! – повторила она. Она не пояснила, какая роль отводится Лиз в расстройстве свадьбы, и продолжила уже мягче: – Ты должна вернуться домой. Твоя мать не старая женщина, и если у нее появился мужчина, если ей захотелось… – Она опять не сказала, чего именно захотелось матери Лиз. – Помни: дом принадлежит тебе! Это твой дом. Грегори – Грегори был отцом Лиз – завещал дом тебе. Дженни должна была тебе сообщить это… Я все оставляю Сьюзен. И пусть только Марк посмеет завести себе какую-нибудь… – Она говорила так, словно даже после собственной смерти сумеет пресечь разврат мужа…
Лиз подумала, что дядя Марк не то что не посмеет, ему в голову не придет «завести кого-нибудь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41