За столом уже сидела Моника и уплетала еду, принесенную камердинером для Лиз.
– Вкусно, – сообщила она, макая в соус кусок белого хлеба. – Это ты заказала?
– Я. Оставь мне попробовать.
Продолжая есть, Моника беззаботно ответила:
– Тут на двоих хватит. А не хватит – Мэтью еще принесет… Я сказала предкам, что ты здесь.
С сандвичем в руке Лиз замерла в ожидании рассказа о реакции предков на ее приезд. Но Моника, видно, считала, что сказала все. Лиз не выдержала:
– Они не возражают?
– Им очень хочется познакомиться с тобой.
Что она наболтала им? – с тревогой размышляла Лиз. О чем они будут расспрашивать меня?
– Знаешь, здесь ужасно скучно, – пожаловалась Моника.
Лиз спросила, куда подевалась ее компания. Моника ответила, что компания лопнула.
– Я сказала Стиву, что давно все знаю про него и Мэри. Он стал уверять, что я все не так поняла. Но я ответила, что даже такие малолетние идиотки, как я, увидев трахающихся, вряд ли поймут это как-то иначе. А уж после того, как они вволю потешались надо мной, пусть он и не мечтает, чтобы я протежировала ему перед дядей Чарльзом. И вообще, я скорее всего расскажу дяде Чарльзу, как они подсыпали мне – мне, его любимой племяннице! – снотворное. – Последние слова Моника произнесла, посмеиваясь. Она была удовлетворена своей отповедью этому толстому дураку. – У Стива был такой вид, будто он прямо на месте прибьет меня. – Моника беспечно махнула рукой. – На прощание Я пожелала ему и Мэри счастья… Пойдем, покажу тебе дом…
Она повела Лиз по комнатам. Было красиво, как в кино. Моника весело объясняла Лиз, что вот тут любил останавливаться троюродный брат ее отца, который был членом парламента, а здесь обычно пила чай двоюродная бабушка Сандра и ее многочисленные внучки, одна из которых вот уже год как стала женой французского маркиза. Вся эта пестрая родня съезжалась в имение по праздникам, прихватывая с собою всех своих друзей и знакомых…
Наконец они остановились перед широкими дубовыми дверьми, на которых цветными фломастерами был неуклюже нарисован клоун верхом на крошечной белой лошадке.
– Я рисовала! – с гордостью сообщила Моника. – Мне было семь лет. Мама хотела смыть, а папа сказал, пусть остается…
Она отворила дверь и, просунув голову, громко спросила:
– Можно?
Женский голос произнес:
– Сколько раз я просила: стучать!
Моника постучала, уже находясь в комнате.
– Входи, входи! – отозвался, смеясь, мужской голос.
Моника подмигнула Лиз и, держа ее за руку, вывела на середину комнаты.
Мать Моники, крупная женщина с властным лицом, сидела в бархатном кресле с очень высокой спинкой. Отец Моники сидел напротив нее в таком же бархатном кресле, но в отличие от жены не величественно, с прямой, как у балерины, спиной, а поджав под себя одну ногу. У него было круглое, веселое лицо; казалось, он ждет момента, чтобы улизнуть от строгой супруги в свои конюшни или, по крайней мере, к приятелям, с которыми можно не опасаться выговора за сорвавшееся крепкое словцо.
Супругов разделял стол, заваленный журналами с цветными глянцевыми обложками, в которых миссис Рассел читала светскую, а мистер Рассел спортивную хронику и статьи по коневодству. Как раз перед приходом девушек он, нацепив очки на крупный нос, читал вслух одну из таких статей, а жена без всякого интереса слушала его.
– Моя подруга Лиз! – торжественно объявила Моника. – Это о ней говорил вам Джек.
При имени Джека Лиз от неожиданности вздрогнула и сердце ее забилось быстро, а в горле сразу пересохло. Джек говорил им обо мне! О чем? Что он рассказал?.. Но мистер Рассел перебил ее мысли. Скинув очки и улыбаясь, он сказал:
– Молодец, девочка! Джек сказал, если б не ты, он бы там, на дороге, откинул копыта.
При словах «откинул копыта» миссис Рассел издала шипящий звук и осуждающе взглянула на мужа. После этого она перевела взгляд на Лиз и милостиво ей улыбнулась.
– Вы поступили благородно, – сказала она.
Лиз молчала, не зная, что надо отвечать в таких случаях, и боясь сказать что-нибудь такое, что вызовет расспросы. Моника нетерпеливо сказала:
– Мы с Лиз идем на конюшни.
– Не забудь, мы обедаем через час, – напомнила мать.
– Не цепляйся к девочкам, дай им оттянуться вволю, – вмешался мистер Рассел.
Миссис Рассел снова посмотрела на мужа с осуждением, но и на этот раз при посторонних не сделала ему замечания.
– Так мы пошли, – сказала Моника, увлекая подругу за собой в коридор.
Лиз облегченно вздохнула. Хотя бы на сей час она избавилась от любопытных взглядов и вопросов. Ей хотелось узнать, когда Джек рассказывал о ней. Если это произошло до их размолвки, то его слова уже не имели значения. А может, он рассказывал после, в надежде на примирение, зная, что Лиз приедет к Монике и ей все передадут?..
Они шли по широкой аллее, окружавшей беговые дорожки. Вдали виднелись трибуны.
Моника говорила:
– Ты можешь выбрать себе любую лошадь. Я тебе подскажу, какая из них самая смирная.
– Я не умею ездить, – созналась Лиз.
– Это ничего. Ты быстро научишься. Возьмешь Баронессу. Я тоже на ней начинала. Она уже старая, зато не понесет.
Лиз слушала вполуха. Мысли ее были заняты Джеком. Рассказал ли он, что она никакая не миллионерша, а всею лишь горничная? Увидит ли она Джека здесь? Это занимало ее куда больше разговоров о лошадях. Она готова была спросить, приедет ли Джек, но побоялась спровоцировать Монику на ответные расспросы и промолчала.
Сразу за аллеей протянулось длинное кирпичное здание конюшен. Круглое здание с широкими воротами делило конюшни на два крыла. Из ворот навстречу Монике и Лиз женщина-конюх вывела серого в яблоках жеребца. Моника спросила у нее про Баронессу.
– Ее Том чистит.
В денниках, по обе стороны широкого прохода, стояли лошади. Сквозь верхние решетки видны были их головы с влажными глазами и нежными ноздрями, шумно втягивающими воздух, и мощные, гладкие шеи… Лиз вдруг захотелось потрогать их, ощутить живую, теплую, упругую кожу. Ею овладела беспричинная, как ей казалось, радость.
– Вот и Баронесса! – сказала Моника, когда они подошли к деннику, в котором стояла рыжая кобыла. Услышав свое имя, лошадь призывно фыркнула и переступила передними ногами.
– Не балуй! – скорее ласково, чем сердито сказал стоявший к ним спиной конюх, проводя скребком по ее крупу.
– Том, – сказала Моника, входя в денник, – Лиз никогда не ездила. Покажи ей, как седлать, как садиться…
Конюх обернулся, держа в руке скребок, и Лиз не удержалась от восклицания:
– Том?!
– Лиз?!
Моника восторженно спросила:
– Вы знакомы?
Том молчал, насупившись. Он был красный, как курточка Моники. Лиз, тоже смущаясь, сказала тихо:
– Мы вместе с Томом учились.
– Как интересно! – Моника посмотрела на них с некоторым удивлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Вкусно, – сообщила она, макая в соус кусок белого хлеба. – Это ты заказала?
– Я. Оставь мне попробовать.
Продолжая есть, Моника беззаботно ответила:
– Тут на двоих хватит. А не хватит – Мэтью еще принесет… Я сказала предкам, что ты здесь.
С сандвичем в руке Лиз замерла в ожидании рассказа о реакции предков на ее приезд. Но Моника, видно, считала, что сказала все. Лиз не выдержала:
– Они не возражают?
– Им очень хочется познакомиться с тобой.
Что она наболтала им? – с тревогой размышляла Лиз. О чем они будут расспрашивать меня?
– Знаешь, здесь ужасно скучно, – пожаловалась Моника.
Лиз спросила, куда подевалась ее компания. Моника ответила, что компания лопнула.
– Я сказала Стиву, что давно все знаю про него и Мэри. Он стал уверять, что я все не так поняла. Но я ответила, что даже такие малолетние идиотки, как я, увидев трахающихся, вряд ли поймут это как-то иначе. А уж после того, как они вволю потешались надо мной, пусть он и не мечтает, чтобы я протежировала ему перед дядей Чарльзом. И вообще, я скорее всего расскажу дяде Чарльзу, как они подсыпали мне – мне, его любимой племяннице! – снотворное. – Последние слова Моника произнесла, посмеиваясь. Она была удовлетворена своей отповедью этому толстому дураку. – У Стива был такой вид, будто он прямо на месте прибьет меня. – Моника беспечно махнула рукой. – На прощание Я пожелала ему и Мэри счастья… Пойдем, покажу тебе дом…
Она повела Лиз по комнатам. Было красиво, как в кино. Моника весело объясняла Лиз, что вот тут любил останавливаться троюродный брат ее отца, который был членом парламента, а здесь обычно пила чай двоюродная бабушка Сандра и ее многочисленные внучки, одна из которых вот уже год как стала женой французского маркиза. Вся эта пестрая родня съезжалась в имение по праздникам, прихватывая с собою всех своих друзей и знакомых…
Наконец они остановились перед широкими дубовыми дверьми, на которых цветными фломастерами был неуклюже нарисован клоун верхом на крошечной белой лошадке.
– Я рисовала! – с гордостью сообщила Моника. – Мне было семь лет. Мама хотела смыть, а папа сказал, пусть остается…
Она отворила дверь и, просунув голову, громко спросила:
– Можно?
Женский голос произнес:
– Сколько раз я просила: стучать!
Моника постучала, уже находясь в комнате.
– Входи, входи! – отозвался, смеясь, мужской голос.
Моника подмигнула Лиз и, держа ее за руку, вывела на середину комнаты.
Мать Моники, крупная женщина с властным лицом, сидела в бархатном кресле с очень высокой спинкой. Отец Моники сидел напротив нее в таком же бархатном кресле, но в отличие от жены не величественно, с прямой, как у балерины, спиной, а поджав под себя одну ногу. У него было круглое, веселое лицо; казалось, он ждет момента, чтобы улизнуть от строгой супруги в свои конюшни или, по крайней мере, к приятелям, с которыми можно не опасаться выговора за сорвавшееся крепкое словцо.
Супругов разделял стол, заваленный журналами с цветными глянцевыми обложками, в которых миссис Рассел читала светскую, а мистер Рассел спортивную хронику и статьи по коневодству. Как раз перед приходом девушек он, нацепив очки на крупный нос, читал вслух одну из таких статей, а жена без всякого интереса слушала его.
– Моя подруга Лиз! – торжественно объявила Моника. – Это о ней говорил вам Джек.
При имени Джека Лиз от неожиданности вздрогнула и сердце ее забилось быстро, а в горле сразу пересохло. Джек говорил им обо мне! О чем? Что он рассказал?.. Но мистер Рассел перебил ее мысли. Скинув очки и улыбаясь, он сказал:
– Молодец, девочка! Джек сказал, если б не ты, он бы там, на дороге, откинул копыта.
При словах «откинул копыта» миссис Рассел издала шипящий звук и осуждающе взглянула на мужа. После этого она перевела взгляд на Лиз и милостиво ей улыбнулась.
– Вы поступили благородно, – сказала она.
Лиз молчала, не зная, что надо отвечать в таких случаях, и боясь сказать что-нибудь такое, что вызовет расспросы. Моника нетерпеливо сказала:
– Мы с Лиз идем на конюшни.
– Не забудь, мы обедаем через час, – напомнила мать.
– Не цепляйся к девочкам, дай им оттянуться вволю, – вмешался мистер Рассел.
Миссис Рассел снова посмотрела на мужа с осуждением, но и на этот раз при посторонних не сделала ему замечания.
– Так мы пошли, – сказала Моника, увлекая подругу за собой в коридор.
Лиз облегченно вздохнула. Хотя бы на сей час она избавилась от любопытных взглядов и вопросов. Ей хотелось узнать, когда Джек рассказывал о ней. Если это произошло до их размолвки, то его слова уже не имели значения. А может, он рассказывал после, в надежде на примирение, зная, что Лиз приедет к Монике и ей все передадут?..
Они шли по широкой аллее, окружавшей беговые дорожки. Вдали виднелись трибуны.
Моника говорила:
– Ты можешь выбрать себе любую лошадь. Я тебе подскажу, какая из них самая смирная.
– Я не умею ездить, – созналась Лиз.
– Это ничего. Ты быстро научишься. Возьмешь Баронессу. Я тоже на ней начинала. Она уже старая, зато не понесет.
Лиз слушала вполуха. Мысли ее были заняты Джеком. Рассказал ли он, что она никакая не миллионерша, а всею лишь горничная? Увидит ли она Джека здесь? Это занимало ее куда больше разговоров о лошадях. Она готова была спросить, приедет ли Джек, но побоялась спровоцировать Монику на ответные расспросы и промолчала.
Сразу за аллеей протянулось длинное кирпичное здание конюшен. Круглое здание с широкими воротами делило конюшни на два крыла. Из ворот навстречу Монике и Лиз женщина-конюх вывела серого в яблоках жеребца. Моника спросила у нее про Баронессу.
– Ее Том чистит.
В денниках, по обе стороны широкого прохода, стояли лошади. Сквозь верхние решетки видны были их головы с влажными глазами и нежными ноздрями, шумно втягивающими воздух, и мощные, гладкие шеи… Лиз вдруг захотелось потрогать их, ощутить живую, теплую, упругую кожу. Ею овладела беспричинная, как ей казалось, радость.
– Вот и Баронесса! – сказала Моника, когда они подошли к деннику, в котором стояла рыжая кобыла. Услышав свое имя, лошадь призывно фыркнула и переступила передними ногами.
– Не балуй! – скорее ласково, чем сердито сказал стоявший к ним спиной конюх, проводя скребком по ее крупу.
– Том, – сказала Моника, входя в денник, – Лиз никогда не ездила. Покажи ей, как седлать, как садиться…
Конюх обернулся, держа в руке скребок, и Лиз не удержалась от восклицания:
– Том?!
– Лиз?!
Моника восторженно спросила:
– Вы знакомы?
Том молчал, насупившись. Он был красный, как курточка Моники. Лиз, тоже смущаясь, сказала тихо:
– Мы вместе с Томом учились.
– Как интересно! – Моника посмотрела на них с некоторым удивлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41