Ну, все равно. Я ведь не увижу ее больше.
Тринадцатая глава
Когда-нибудь я стану богатым, я знаю это, только это произойдет слишком поздно. К тому времени я буду уже страдающим желудком несчастным стариком. «Жан, меня ни для кого нет дома. Понял?» – «Да, господин тайный советник…»
Если бы я встретил свое будущее «Я» на улице Сен-Жакоб, я загородил бы ему путь перед лавкой итальянских деликатесов.
«Минутку, почтенный мсье. Я дам тебе мою юность, которая мне теперь не нужна. Когда человек в летах, он наверняка не всегда испытывает голод. За тысячу франков я заберу у тебя даже твой плохой желудок. Даже за пятьсот франков. Погоди, не уходи; изволь, за сто. Ничего не давай на благотворительные цели, таким путем добывают деньги для администрации и для родственников, я же вот он – здесь».
Старик совсем не слушает меня, отстраняет с дороги и, бессердечный, продолжает идти.
«Почтенный мсье, любовь… Я не требовал, чтобы купить что-нибудь поесть. Перед этим я лгал, поверьте».
«Ах, пустое».
Полдень. Время обеда. Я уже могу идти в Люксембургский сад, чтобы поесть видимости. Конечно, даже в этом есть свой глубинный смысл, как и во всем в жизни, только я пока еще не добрался до него.
В два часа я в Обсерваторском саду.
Анн-Клер здесь нет. Я ведь это предвидел, не так ли?
Как может красивая французская девушка пойти на свидание со мной, чужеземцем?
Преклонных лет священник прогуливается по аллее и читает молитвенник. Волосы его белы как снег, глаза излучают доброту. Сутана в сальных пятнах, ботинки стоптаны. Нет, на этого падре я не сержусь, он не толст, не ухожен и не пахнет одеколоном. Постойте, а как звали того святого, который никогда не мылся?
Короче, Анн-Клер не пришла.
Все-таки немного досадно. Но и это пройдет.
Я иду гулять в обратном направлении. Через полчаса я возвращаюсь назад. Она здесь, она сидит точно там, где сидела вчера, и перед ней стоит элегантный молодой человек; он опирается на трость, которую он за спиной воткнул в землю. Некоторое время он говорит с ней, потом откланивается и отваливает восвояси.
Кто этот молодой человек? Знакомый?
Я с минуту выжидаю, потом подхожу.
Она что-то вышивает. Итак, будем равнодушны, но в то же время вежливы.
– Qu'est-ce que vous faites de joli?
(Это такая тупость, что я не буду переводить.)
– Я вышиваю скатерку.
– Такая вещь требует, наверное, много труда?
– О нет.
– Для кого это вы?
– Для себя самой. Хочу положить на свой столик – это будет хорошо смотреться.
Небольшая пауза.
– Что вы делали сегодня до полудня? – (Она скажет о молодом человеке.)
– Писала письма. Я принесла вам интересные фото с альпийскими мотивами, мы отдыхали там на даче. – (Она ни слова не говорит о молодом человеке.)
Из своей сумочки она вытаскивает кипу снимков.
– Очень красиво.
– Видите ли, я писала сегодня своему жениху вот это письмо, – говорит она и протягивает мне убористо исписанный лист.
– Вы помолвлены?
– Да. Но мне он не нравится. Вы можете это прочитать.
Она показывает письмо. Я взглянул на обращение: «Mon tout petit Georges».
Возможно ли, чтобы женщина так писала мужчине, которого не любит? Я в растерянности.
– Он не в Париже, можете не волноваться. Вот это Франция. – Она очерчивает пальцем большой круг на подоле юбки. – Вот здесь Париж, а здесь, в пятистах километрах от него, мой жених.
Милая невеста, можно сказать.
Когда она наклоняется, я вижу ее небольшие груди, стянутые тонкой кофточкой. Господь хочет подвергнуть меня испытанию, поэтому он послал мне именно невесту.
– Я не люблю своего жениха.
Зачем она говорит это? И все же, может быть, она любит его?
– А кто был тот молодой человек, с которым я вас застал?
– Меня? – спрашивает она таким тоном, словно приготовилась все отрицать.
– Да, до того как я пришел.
– Он заговорил со мной, пока я здесь ждала вас. – (Конечно, ему она тоже посылала улыбки.) – Я сказала ему: «Пожалуйста, оставьте меня, я жду кое-кого».
Тем временем я вижу, что молодой человек медленно идет по противоположной аллее и наблюдает за нами. Он тоже видит, что я заметил его.
– Вы не верите мне? Пойдите и спросите его. Типично. Я должен его спрашивать! Она прекрасно знает, что я никогда не сделал бы это. Через некоторое время она говорит:
– Ну вот, мне пора.
Улыбаясь, она встает. Я тоже принял решение.
– Мы больше не увидимся, мадемуазель.
– Почему? – спрашивает она удивленно.
– Я не поддерживаю знакомства с дамами, которые позволяют кому угодно заговаривать с собой. – (Какая чушь! Кто я такой? Принц Уэльский? Но теперь уже все равно.)
Ее лицо вздрагивает и краснеет.
– Вы не верите, что я сказала правду? Я этого молодого человека впервые вижу.
Не верю.
Она нервно теребит перчатки с длинными узкими пальцами и кусает губы. Слеза, совершенно неожиданно, сбегает с ее щеки. Потом она стремительно поворачивается и порывается уйти, но, пройдя несколько шагов, прислоняется к стволу дерева и дает волю слезам. Как река в половодье, прорвавшая плотину, ручьи слез хлынули из ее глаз. Я знаю ее всего два дня, а она уже плачет. Очень нежно и виновато беру ее за руку.
– Не плачьте… Я не то хотел сказать.
Она кусает перчатку, и слезы катятся, как толстые дождевые капли во время летней грозы.
– Простите, если я вас обидел.
В конце концов мы миримся. Я провожаю ее до выхода из сада, потом она идет домой. Я долго смотрю вслед, пока она спешит по аллее.
Она не обернулась ни разу.
Четырнадцатая глава
Шесть грязных черных вагонов метро бешено мчатся под землей, оглушительно скрежеща, как сумасшедший, чувствующий приближение приступа – жуткая дрожь пробегает по его телу, – или как опьяненная солнцем и весной влюбленная женщина. «Ту-у-у-у-у… тит…»
Мы несемся под землей, кружим по темным тоннелям, красные и белые глаза фонарей слепят нас то справа, то слева, и извилистое рельсовое полотно теряется вдали. Приближение станций угадывается уже издали по сгустку ярких огней и длинных рекламных плакатов по обе стороны тоннеля, красными буквами по желтому полю: Дюбонне, Дюбонне…
«Ту-у-у-у-у… тит…»
Мы под Монмартром. Здесь самая глубокая линия метро. Подвально-сырые, дымящиеся паром станции, стены покрыты искрящимися бисеринками.
Я должен был съездить на Монмартр. Эй ты, старина Париж, у меня тоже есть девушка! Прощай, Одиночество!
Ночью я не мог заснуть. Je vous aime – это означает: я вас люблю. Je t'aime – я люблю тебя. Женщина может на это ответить: Moi aussi – я тоже тебя. В конце концов она говорит: Prends-moi – я твоя. Простите, мсье. Ах вот что – это был фонарь.
Белым и выцветшим высится над городом собор Парижской богоматери, словно умирающий, в последний раз приподнявшийся в постели, чтобы проститься с миром.
Узкие тихие переулочки набегают один на другой и гоняются друг за другом среди причудливых домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Тринадцатая глава
Когда-нибудь я стану богатым, я знаю это, только это произойдет слишком поздно. К тому времени я буду уже страдающим желудком несчастным стариком. «Жан, меня ни для кого нет дома. Понял?» – «Да, господин тайный советник…»
Если бы я встретил свое будущее «Я» на улице Сен-Жакоб, я загородил бы ему путь перед лавкой итальянских деликатесов.
«Минутку, почтенный мсье. Я дам тебе мою юность, которая мне теперь не нужна. Когда человек в летах, он наверняка не всегда испытывает голод. За тысячу франков я заберу у тебя даже твой плохой желудок. Даже за пятьсот франков. Погоди, не уходи; изволь, за сто. Ничего не давай на благотворительные цели, таким путем добывают деньги для администрации и для родственников, я же вот он – здесь».
Старик совсем не слушает меня, отстраняет с дороги и, бессердечный, продолжает идти.
«Почтенный мсье, любовь… Я не требовал, чтобы купить что-нибудь поесть. Перед этим я лгал, поверьте».
«Ах, пустое».
Полдень. Время обеда. Я уже могу идти в Люксембургский сад, чтобы поесть видимости. Конечно, даже в этом есть свой глубинный смысл, как и во всем в жизни, только я пока еще не добрался до него.
В два часа я в Обсерваторском саду.
Анн-Клер здесь нет. Я ведь это предвидел, не так ли?
Как может красивая французская девушка пойти на свидание со мной, чужеземцем?
Преклонных лет священник прогуливается по аллее и читает молитвенник. Волосы его белы как снег, глаза излучают доброту. Сутана в сальных пятнах, ботинки стоптаны. Нет, на этого падре я не сержусь, он не толст, не ухожен и не пахнет одеколоном. Постойте, а как звали того святого, который никогда не мылся?
Короче, Анн-Клер не пришла.
Все-таки немного досадно. Но и это пройдет.
Я иду гулять в обратном направлении. Через полчаса я возвращаюсь назад. Она здесь, она сидит точно там, где сидела вчера, и перед ней стоит элегантный молодой человек; он опирается на трость, которую он за спиной воткнул в землю. Некоторое время он говорит с ней, потом откланивается и отваливает восвояси.
Кто этот молодой человек? Знакомый?
Я с минуту выжидаю, потом подхожу.
Она что-то вышивает. Итак, будем равнодушны, но в то же время вежливы.
– Qu'est-ce que vous faites de joli?
(Это такая тупость, что я не буду переводить.)
– Я вышиваю скатерку.
– Такая вещь требует, наверное, много труда?
– О нет.
– Для кого это вы?
– Для себя самой. Хочу положить на свой столик – это будет хорошо смотреться.
Небольшая пауза.
– Что вы делали сегодня до полудня? – (Она скажет о молодом человеке.)
– Писала письма. Я принесла вам интересные фото с альпийскими мотивами, мы отдыхали там на даче. – (Она ни слова не говорит о молодом человеке.)
Из своей сумочки она вытаскивает кипу снимков.
– Очень красиво.
– Видите ли, я писала сегодня своему жениху вот это письмо, – говорит она и протягивает мне убористо исписанный лист.
– Вы помолвлены?
– Да. Но мне он не нравится. Вы можете это прочитать.
Она показывает письмо. Я взглянул на обращение: «Mon tout petit Georges».
Возможно ли, чтобы женщина так писала мужчине, которого не любит? Я в растерянности.
– Он не в Париже, можете не волноваться. Вот это Франция. – Она очерчивает пальцем большой круг на подоле юбки. – Вот здесь Париж, а здесь, в пятистах километрах от него, мой жених.
Милая невеста, можно сказать.
Когда она наклоняется, я вижу ее небольшие груди, стянутые тонкой кофточкой. Господь хочет подвергнуть меня испытанию, поэтому он послал мне именно невесту.
– Я не люблю своего жениха.
Зачем она говорит это? И все же, может быть, она любит его?
– А кто был тот молодой человек, с которым я вас застал?
– Меня? – спрашивает она таким тоном, словно приготовилась все отрицать.
– Да, до того как я пришел.
– Он заговорил со мной, пока я здесь ждала вас. – (Конечно, ему она тоже посылала улыбки.) – Я сказала ему: «Пожалуйста, оставьте меня, я жду кое-кого».
Тем временем я вижу, что молодой человек медленно идет по противоположной аллее и наблюдает за нами. Он тоже видит, что я заметил его.
– Вы не верите мне? Пойдите и спросите его. Типично. Я должен его спрашивать! Она прекрасно знает, что я никогда не сделал бы это. Через некоторое время она говорит:
– Ну вот, мне пора.
Улыбаясь, она встает. Я тоже принял решение.
– Мы больше не увидимся, мадемуазель.
– Почему? – спрашивает она удивленно.
– Я не поддерживаю знакомства с дамами, которые позволяют кому угодно заговаривать с собой. – (Какая чушь! Кто я такой? Принц Уэльский? Но теперь уже все равно.)
Ее лицо вздрагивает и краснеет.
– Вы не верите, что я сказала правду? Я этого молодого человека впервые вижу.
Не верю.
Она нервно теребит перчатки с длинными узкими пальцами и кусает губы. Слеза, совершенно неожиданно, сбегает с ее щеки. Потом она стремительно поворачивается и порывается уйти, но, пройдя несколько шагов, прислоняется к стволу дерева и дает волю слезам. Как река в половодье, прорвавшая плотину, ручьи слез хлынули из ее глаз. Я знаю ее всего два дня, а она уже плачет. Очень нежно и виновато беру ее за руку.
– Не плачьте… Я не то хотел сказать.
Она кусает перчатку, и слезы катятся, как толстые дождевые капли во время летней грозы.
– Простите, если я вас обидел.
В конце концов мы миримся. Я провожаю ее до выхода из сада, потом она идет домой. Я долго смотрю вслед, пока она спешит по аллее.
Она не обернулась ни разу.
Четырнадцатая глава
Шесть грязных черных вагонов метро бешено мчатся под землей, оглушительно скрежеща, как сумасшедший, чувствующий приближение приступа – жуткая дрожь пробегает по его телу, – или как опьяненная солнцем и весной влюбленная женщина. «Ту-у-у-у-у… тит…»
Мы несемся под землей, кружим по темным тоннелям, красные и белые глаза фонарей слепят нас то справа, то слева, и извилистое рельсовое полотно теряется вдали. Приближение станций угадывается уже издали по сгустку ярких огней и длинных рекламных плакатов по обе стороны тоннеля, красными буквами по желтому полю: Дюбонне, Дюбонне…
«Ту-у-у-у-у… тит…»
Мы под Монмартром. Здесь самая глубокая линия метро. Подвально-сырые, дымящиеся паром станции, стены покрыты искрящимися бисеринками.
Я должен был съездить на Монмартр. Эй ты, старина Париж, у меня тоже есть девушка! Прощай, Одиночество!
Ночью я не мог заснуть. Je vous aime – это означает: я вас люблю. Je t'aime – я люблю тебя. Женщина может на это ответить: Moi aussi – я тоже тебя. В конце концов она говорит: Prends-moi – я твоя. Простите, мсье. Ах вот что – это был фонарь.
Белым и выцветшим высится над городом собор Парижской богоматери, словно умирающий, в последний раз приподнявшийся в постели, чтобы проститься с миром.
Узкие тихие переулочки набегают один на другой и гоняются друг за другом среди причудливых домов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75