Что-нибудь порезче. Может, с запахом ели…
— У нас никто не заболел?
— У нас истерика! — Он уходит к себе и с шумом захлопывает за собой дверь.
Евгения, секунду-другую постояв в пустынном холле, идет в киоск за освежителем, Перенюхав их с добрый десяток, она останавливается на запахе фантазийном.
Впрочем, во второй ее приход запах валерьянки почти не ощущается.
— Лучше этого ничего не было, — говорит она президенту.
— Поставь на полку, — бурчит он, не отрывая взгляда от бумаг: то ли до сих пор злится, то ли ему стыдно за свой взрыв.
Евгения по запаху, как по радиомаяку, доходит до кабинета главного бухгалтера.
Ирина, обессиленная, полулежит в черном кожаном кресле, а Лада обмахивает ее газетой. Увидев входящую, Ирина медленно поднимается, точно панночка из фильма «Вий». Так и кажется, что сейчас по ее бледному, безжизненному лицу скатится кровавая слеза.
— Ира, тебе плохо? — спрашивает Евгения, когда голова женщины опять откидывается на спинку кресла.
— Мне хорошо, — говорит Ирина хрипло. — У меня отняли силы восторг и радость жизни.
— Ты поссорилась с Валентином Дмитриевичем?
— Нет, это личное, — отвечает за нее Лада.
Евгения пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти. Совсем недавно, чуть ли не в первые часы знакомства, они обе вывалили на нее столько личных подробностей, что ей трудно было переварить.
— Личное так личное!
— Эдик… Он развелся женой.
— Ну и что?
Впервые она видела, чтобы женщина рыдала оттого, что ее любовник развелся с женой!
— Как ты не понимаешь! Он! Который никогда бы не развелся просто так!
— Ах да, ты имеешь в виду чепуху по поводу того, что нужно чувствовать ответственность за приручаемых?
Евгения специально говорит об этом резко — ей неприятно. Кому понравится созерцать чужое грязное белье?! Почему нужно обсуждать со всем коллективом подробности своей жизни? Действительно сугубо личные!
— Я знаю, он собирается жениться на другой!
— И ты можешь этому помешать?
— Нет! Его ничто не остановит!
— Тогда чего ты воешь?
— Хочу и вою!
Евгения, взявшись уже было за ручку двери, возвращается и подходит совсем близко к Ирине.
— Если ты собираешься увольняться из фирмы, тогда, конечно, валяй! Нет? Зачем же ты себя позоришь? Что ты услышала нового для себя? Что Эдуард тебя не любит? А прежде ты была уверена в обратном? Валентин Дмитриевич в ужасе — у главбуха истерика! Дожили! Не можешь успокоиться — иди домой, возьми отгул! Служебные романы хорошо кончаются только в кино!
Она бросает в лицо Ирине злые, жестокие фразы и вообще ловит себя на желании отхлестать ее по щекам. Предательство любимого человека, несомненно, тяжело переносит каждая женщина, но выставлять свое горе на всеобщее обозрение, размахивать им, как флагом… Стоп! Лопухина, ты, кажется, переборщила. Кто давал тебе право судить других?
Но оказывается, в критических ситуациях с Ириной нужно говорить именно таким тоном. Буквально на глазах с ней происходят отрадные превращения: она поднимается, вытирает платком лицо и идет к умывальнику. Долго плещется, но выходит внешне вполне спокойная и садится за свой стол, вынув пудреницу.
Несколько уверенных движений — подводятся глаза, на губах появляется помада, — и перед ними главный бухгалтер, готовый к началу рабочего дня.
— Предложение попить кофе в моем кабинете остается в силе, — говорит Евгения и выходит.
Краем глаза она отмечает реакцию Лады — экономист уселась за свой стол и что-то пишет, скрывая усмешку.
— Женя! — звонит ей через полчаса шеф. — Говорят, ты запретила истерику в бухгалтерии?
— Кто говорит?
— Свои люди, — смеется он и кладет трубку.
Евгения откидывается в кресле и закрывает глаза. Со вчерашнего дня у нее не было возможности остаться наедине со своими мыслями. Вроде вчера ничего особенного не случилось, но в атмосфере вокруг нее что-то повисло…
Странная, неизвестно откуда взявшаяся приязнь между Толяном и Виталием настораживает ее — что там у них за встреча? Что за договор такой, о котором она знает лишь то, что его заключают сегодня, так скоро, и что Виталию он очень выгоден?
Вчера перед сном Виталий вдруг спросил ее:
— Что у тебя было с Аристовым?
Вопрос прозвучал обидно. Он был задан почти в утвердительной форме и выглядел как уточняющий: мол, было, но сколько раз? Она хотела возмутиться, наговорить в ответ гадости, но передумала. Решила, как говорит Никита, прикинуться шлангом, лечь в углу и не отсвечивать. Так что сказала как можно более равнодушно:
— Тебя, видно, интересует секс? Секса между нами не было, а вот столкновения были. На почве несхожести мнений в жизненно важных вопросах.
Ну и закрутила! Впрочем, Виталий этим удовлетворился. Он услышал то, что хотел. Остальное можно было пока не трогать.
Вчера Нина Аристова, по ее собственному выражению, набралась. В жизни раз бывает сорок лет! То есть она была просто подшофе, слегка навеселе, но этого ей хватило, чтобы открыть «шлюзы». Слишком долго она молчала.
Огромные рамы лоджии были раздвинуты в стороны, и прохладный воздух ранней осени вливался с улицы освежающим потоком. Евгения сидела с Ниной на маленьком удобном диванчике и молчала. В комнате, разомлевшие от юбилейного ужина, который достойно венчал торт — вершина кулинарного мастерства Аристовой, шумно переговаривались гости. Они представляли собой как бы клубы по интересам. В мужском, единогласно принятый в ряды членов, рассказывал о чем-то Виталий, в женском — увлеченно переговаривались Лена и Маша.
— Мне понравился твой Виталий, — сказала Нина.
«А мне нравится твой муж!» — могла бы ответить Евгения, но промолчала. Она все же надеялась, что со временем ей удастся вырвать из сердца неизвестно как попавший туда росток ее чувства к Толяну. Несмотря на то что растение это она не поливала, упорно старалась не замечать, оно не только не засохло, но со временем разрослось, не давая житья хозяйке. Вырвать его было необходимо, но Евгения пока собиралась с духом, ибо эта операция обещала быть болезненной и стоить большой крови…
— Он чем-то напоминает мою бывшую любовь, — продолжала между тем Нина, обращаясь будто к себе самой. — Такой же уверенный в себе, спокойный. Ты выходи за него. Будешь как за каменной стеной. Он не будет метаться по жизни, требовать от тебя неизвестно чего, будить среди ночи, чтобы поделиться очередной дурацкой мыслью. Он будет вести себя как серьезный человек, а не как мальчишка, забывший повзрослеть…
«Да это же она о своем муже говорит! — изумилась Евгения. — Еще один мне урок. Я-то считала, что между ними царит идиллия. Неужели, выходя за него замуж, Нина этого не видела? Глупая была? Или не хотела видеть?»
— Думаешь, я не видела этого, когда выходила за него замуж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— У нас никто не заболел?
— У нас истерика! — Он уходит к себе и с шумом захлопывает за собой дверь.
Евгения, секунду-другую постояв в пустынном холле, идет в киоск за освежителем, Перенюхав их с добрый десяток, она останавливается на запахе фантазийном.
Впрочем, во второй ее приход запах валерьянки почти не ощущается.
— Лучше этого ничего не было, — говорит она президенту.
— Поставь на полку, — бурчит он, не отрывая взгляда от бумаг: то ли до сих пор злится, то ли ему стыдно за свой взрыв.
Евгения по запаху, как по радиомаяку, доходит до кабинета главного бухгалтера.
Ирина, обессиленная, полулежит в черном кожаном кресле, а Лада обмахивает ее газетой. Увидев входящую, Ирина медленно поднимается, точно панночка из фильма «Вий». Так и кажется, что сейчас по ее бледному, безжизненному лицу скатится кровавая слеза.
— Ира, тебе плохо? — спрашивает Евгения, когда голова женщины опять откидывается на спинку кресла.
— Мне хорошо, — говорит Ирина хрипло. — У меня отняли силы восторг и радость жизни.
— Ты поссорилась с Валентином Дмитриевичем?
— Нет, это личное, — отвечает за нее Лада.
Евгения пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти. Совсем недавно, чуть ли не в первые часы знакомства, они обе вывалили на нее столько личных подробностей, что ей трудно было переварить.
— Личное так личное!
— Эдик… Он развелся женой.
— Ну и что?
Впервые она видела, чтобы женщина рыдала оттого, что ее любовник развелся с женой!
— Как ты не понимаешь! Он! Который никогда бы не развелся просто так!
— Ах да, ты имеешь в виду чепуху по поводу того, что нужно чувствовать ответственность за приручаемых?
Евгения специально говорит об этом резко — ей неприятно. Кому понравится созерцать чужое грязное белье?! Почему нужно обсуждать со всем коллективом подробности своей жизни? Действительно сугубо личные!
— Я знаю, он собирается жениться на другой!
— И ты можешь этому помешать?
— Нет! Его ничто не остановит!
— Тогда чего ты воешь?
— Хочу и вою!
Евгения, взявшись уже было за ручку двери, возвращается и подходит совсем близко к Ирине.
— Если ты собираешься увольняться из фирмы, тогда, конечно, валяй! Нет? Зачем же ты себя позоришь? Что ты услышала нового для себя? Что Эдуард тебя не любит? А прежде ты была уверена в обратном? Валентин Дмитриевич в ужасе — у главбуха истерика! Дожили! Не можешь успокоиться — иди домой, возьми отгул! Служебные романы хорошо кончаются только в кино!
Она бросает в лицо Ирине злые, жестокие фразы и вообще ловит себя на желании отхлестать ее по щекам. Предательство любимого человека, несомненно, тяжело переносит каждая женщина, но выставлять свое горе на всеобщее обозрение, размахивать им, как флагом… Стоп! Лопухина, ты, кажется, переборщила. Кто давал тебе право судить других?
Но оказывается, в критических ситуациях с Ириной нужно говорить именно таким тоном. Буквально на глазах с ней происходят отрадные превращения: она поднимается, вытирает платком лицо и идет к умывальнику. Долго плещется, но выходит внешне вполне спокойная и садится за свой стол, вынув пудреницу.
Несколько уверенных движений — подводятся глаза, на губах появляется помада, — и перед ними главный бухгалтер, готовый к началу рабочего дня.
— Предложение попить кофе в моем кабинете остается в силе, — говорит Евгения и выходит.
Краем глаза она отмечает реакцию Лады — экономист уселась за свой стол и что-то пишет, скрывая усмешку.
— Женя! — звонит ей через полчаса шеф. — Говорят, ты запретила истерику в бухгалтерии?
— Кто говорит?
— Свои люди, — смеется он и кладет трубку.
Евгения откидывается в кресле и закрывает глаза. Со вчерашнего дня у нее не было возможности остаться наедине со своими мыслями. Вроде вчера ничего особенного не случилось, но в атмосфере вокруг нее что-то повисло…
Странная, неизвестно откуда взявшаяся приязнь между Толяном и Виталием настораживает ее — что там у них за встреча? Что за договор такой, о котором она знает лишь то, что его заключают сегодня, так скоро, и что Виталию он очень выгоден?
Вчера перед сном Виталий вдруг спросил ее:
— Что у тебя было с Аристовым?
Вопрос прозвучал обидно. Он был задан почти в утвердительной форме и выглядел как уточняющий: мол, было, но сколько раз? Она хотела возмутиться, наговорить в ответ гадости, но передумала. Решила, как говорит Никита, прикинуться шлангом, лечь в углу и не отсвечивать. Так что сказала как можно более равнодушно:
— Тебя, видно, интересует секс? Секса между нами не было, а вот столкновения были. На почве несхожести мнений в жизненно важных вопросах.
Ну и закрутила! Впрочем, Виталий этим удовлетворился. Он услышал то, что хотел. Остальное можно было пока не трогать.
Вчера Нина Аристова, по ее собственному выражению, набралась. В жизни раз бывает сорок лет! То есть она была просто подшофе, слегка навеселе, но этого ей хватило, чтобы открыть «шлюзы». Слишком долго она молчала.
Огромные рамы лоджии были раздвинуты в стороны, и прохладный воздух ранней осени вливался с улицы освежающим потоком. Евгения сидела с Ниной на маленьком удобном диванчике и молчала. В комнате, разомлевшие от юбилейного ужина, который достойно венчал торт — вершина кулинарного мастерства Аристовой, шумно переговаривались гости. Они представляли собой как бы клубы по интересам. В мужском, единогласно принятый в ряды членов, рассказывал о чем-то Виталий, в женском — увлеченно переговаривались Лена и Маша.
— Мне понравился твой Виталий, — сказала Нина.
«А мне нравится твой муж!» — могла бы ответить Евгения, но промолчала. Она все же надеялась, что со временем ей удастся вырвать из сердца неизвестно как попавший туда росток ее чувства к Толяну. Несмотря на то что растение это она не поливала, упорно старалась не замечать, оно не только не засохло, но со временем разрослось, не давая житья хозяйке. Вырвать его было необходимо, но Евгения пока собиралась с духом, ибо эта операция обещала быть болезненной и стоить большой крови…
— Он чем-то напоминает мою бывшую любовь, — продолжала между тем Нина, обращаясь будто к себе самой. — Такой же уверенный в себе, спокойный. Ты выходи за него. Будешь как за каменной стеной. Он не будет метаться по жизни, требовать от тебя неизвестно чего, будить среди ночи, чтобы поделиться очередной дурацкой мыслью. Он будет вести себя как серьезный человек, а не как мальчишка, забывший повзрослеть…
«Да это же она о своем муже говорит! — изумилась Евгения. — Еще один мне урок. Я-то считала, что между ними царит идиллия. Неужели, выходя за него замуж, Нина этого не видела? Глупая была? Или не хотела видеть?»
— Думаешь, я не видела этого, когда выходила за него замуж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89