Евгения называет Машин адрес и видит, как шофер расплывается в улыбке.
— Повезло! Надо же! Прямо рядом с моим домом. Садитесь. Я сегодня малость подкалымить решил. Правда, после того как в нашем доме мужика убили и из машины его собственной выкинули, энтузиазма у меня мало осталось. Да и жена протестует. Чем, говорит, трястись от страха за тебя, лучше вообще на хлебе и воде сидеть!..
Водитель говорит и говорит, словно вместе со словами освобождается от того самого страха. Потому что везет ее, такую неопасную, которая к тому же едет в соседний дом, и он сможет с ее помощью подкалымить без всякого риска…
Она не возражает. Сейчас ей именно это и нужно — чтобы рядом были люди и чтобы они не молчали.
— Умница, быстро приехала! — радуется Маша и пытается сунуть ей в карман десятку.
— Прекрати! — сердится Евгения. — Что это вы все словно сговорились жалеть меня? Сначала Ткаченки, теперь — ты. Я в такой фирме работаю! Буду получать больше вас с Сергеем, вместе взятых.
— Хвастунишка! — улыбается Маша. — А у меня отпуск. Отца его сестра забрала, чтобы я отдохнула. И вдруг выяснилось, что я совершенно разучилась отдыхать в одиночестве. Мне непременно надо с кем-то разговаривать…
— Вот тут наши желания полностью совпали!
— Правда, я подумала, что у тебя может быть Виталий, но потом решила рискнуть.
— Звони, не ошибешься. Виталия у меня больше не будет.
— За тобой не угонишься. Сегодня ведь среда? Прошли всего сутки с тех пор, как ты представила его нам; коллектив мужика в целом одобрил, а теперь, выходит, придется к другому привыкать?
Она усаживает Евгению на диван и сама садится напротив.
— А глазки-то у нас и правда грустные! Готовься исповедаться, душа моя! Сегодня Мария, к сожалению, не святая, готова подставить тебе свое плечо: плачь, пока не полегчает!
Евгения все никак не может привыкнуть к новому образу Маши — озорному и прямо-таки гусарскому. К счастью, глаза у нее остались те же: добрые и понимающие. Она собирается было открыть рот, но Маша делает знак рукой:
— Молчи! О серьезном — ни слова. Сначала я накрою небольшой стол, но с большим чувством и с ликером, который…
— Привез тебе Майкл!
— Не Майкл, а Джеймс!
— В прошлый раз был Майкл, я помню, — упрямится Евгения.
— С Джеймсом я познакомилась в Филадельфии…
— Что есть Джеймс? — изображает Евгения немецкий акцент.
— Он владелец небольшого туристического бюро. Благодаря тому, что железный занавес проржавел и разрушился, его дело стало процветать. Руссо туристо делают ему баксо!
Маша расставляет чашки и болезненно морщится, зацепившись ногой за угол журнального столика.
Она приподнимает юбку и показывает огромный синяк на бедре.
— Что, опять? — пугается Евгения. Маша заразительно хохочет:
— Еще чего! Это я шлепнулась. Училась на коньках кататься. Роликовых. Джеймс не удержал: я девочка тяжеленькая! — Она улыбается. — Как он, бедный, убивался! Я виноват! Нужно немедленно к врачу! Это у них там без врача и шагу не могут ступить, а у нас в России на женщине все заживает как на кошке!
— А Джеймс отметил ваш новый имидж, миссис Зубенко? — интересуется Евгения.
— Не то слово! Он обалдел! Все интересовался, какая волшебная сила могла меня так изменить?
— И ты открыла ему секрет?
— Я лишь скромно заметила, что время от времени любая наша женщина может проделывать с собой такие изменения. Теперь он еще больше уверился в том, что русские люди загадочны. Особенно женщины.
Маша между разговором накрывает журнальный столик изящной кружевной салфеткой, приносит из кухни какой-то сложный салат, отварные «ножки Буша», то бишь окорочка, шпроты, обещанный ликер. Ставит умопомрачительные кофейные чашки.
— Из таких и пить боязно, — касается их осторожно Евгения.
— У нас девичник! Все должно быть лучшее! Разве мы, такие умницы и красавицы, не заслуживаем шикарной жизни?
— Вне сомнения! — соглашается Машина подруга.
— Теперь о тебе. «Какая на сердце кручина? Скажи, тебя кто огорчил?»
— Аристов! — признается Евгения, хотя за минуту до того вовсе не собиралась о нем говорить.
— Неужели решил признаться?
— А в чем он должен был признаваться?
Маша недоуменно смотрит на нее и медленно произносит:
— В любви, конечно.
Вот как! Оказывается, все давно об этом знают! Все, кроме нее. Как говорится, знали трое: он, она и весь город!
— А вот хмуриться не надо, — говорит Маша ласково. — Думаешь, легко в себе такое носить и ни с кем не поделиться? А меня как раз в ту пору, когда мы с ним говорили, и другие мужчины, не только он, считали особой замкнутой, малоразговорчивой, но умеющей хранить чужие тайны. Иначе почему, ты думаешь, вчера за столом я изо всех сил отвлекала Виталия, чтобы он не мешал вашему разговору?
— Но ты мне ни разу даже не намекнула!
— А о чем я должна была намекать замужней женщине? Толян не имел покоя, так надо было сделать так, чтобы и ты его не имела?.. И что же сейчас делает этот подлый Аристов?
— Маш, ну что ты со мной как с маленькой девочкой? Маша опять смеется. Сейчас она смеется много и охотно.
Будто прежде все копила в себе этот смех, а теперь он переполнил ее и постоянно выплескивается через край.
— Значит, так ничего и не сказал? Вот тебе еще один пример мужской трусости. Женщина непременно захотела бы определенности, а мужик предпочитает плыть по течению в надежде, что все решится как-нибудь само собой… Но что-то он, как я понимаю, все же делает?
— Женихов от меня отваживает да звонит по ночам.
— Влюбленный мальчишка.
— Вот именно!
— Значит, и Виталия — он?..
— Виталия — я сама.
— Поссорились или расстались окончательно?
— Скорее второе.
— Если тебя интересует мое мнение, я — за Толяна!
— Но Толян-то чужой.
— Кто знает, — задумчиво говорит Маша. — Сегодня — чужой, завтра — наш!
— Не хочу я больше ничего слышать о Толяне! — почти кричит Евгения. — Надоел! И вообще, мы хотели в кино пойти!
— Кино так кино, — соглашается Маша. — Кстати, может, хочешь видик посмотреть? У нас есть новая кассета. Комедия с Джимом Керри.
— Не хочу. Общаться давай. Лучше расскажи о себе: как твои дела, есть ли у тебя верный рыцарь?
Звонит телефон.
— О Господи, и здесь! — стонет Евгения. — Он у тебя не отключается? Не переводится на автоответчик?
— Не волнуйся, — успокаивает Маша, — это Сергей. Мы обменяемся всего несколькими словами. Любимый супруг хочет знать, дома ли верная жена… Да, дорогой! Конечно, одна! Чем занимаюсь? Вышиваю. Ты все знаешь, свою любимую салфетку. Телевизор? Нет, не включила. Что нового может сказать наш премьер? Хорошо, я лягу пораньше. Целую!
— Почему ты сказала, что одна?
— Не спрашивай, — посмеивается Маша, — с некоторых пор мой муж стал страдать комплексом неполноценности. Ему кажется, что я изменяю ему направо и налево, что все мужчины меня буквально жаждут, а с подругами я обсуждаю его недостатки и сравниваю со своими многочисленными любовниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Повезло! Надо же! Прямо рядом с моим домом. Садитесь. Я сегодня малость подкалымить решил. Правда, после того как в нашем доме мужика убили и из машины его собственной выкинули, энтузиазма у меня мало осталось. Да и жена протестует. Чем, говорит, трястись от страха за тебя, лучше вообще на хлебе и воде сидеть!..
Водитель говорит и говорит, словно вместе со словами освобождается от того самого страха. Потому что везет ее, такую неопасную, которая к тому же едет в соседний дом, и он сможет с ее помощью подкалымить без всякого риска…
Она не возражает. Сейчас ей именно это и нужно — чтобы рядом были люди и чтобы они не молчали.
— Умница, быстро приехала! — радуется Маша и пытается сунуть ей в карман десятку.
— Прекрати! — сердится Евгения. — Что это вы все словно сговорились жалеть меня? Сначала Ткаченки, теперь — ты. Я в такой фирме работаю! Буду получать больше вас с Сергеем, вместе взятых.
— Хвастунишка! — улыбается Маша. — А у меня отпуск. Отца его сестра забрала, чтобы я отдохнула. И вдруг выяснилось, что я совершенно разучилась отдыхать в одиночестве. Мне непременно надо с кем-то разговаривать…
— Вот тут наши желания полностью совпали!
— Правда, я подумала, что у тебя может быть Виталий, но потом решила рискнуть.
— Звони, не ошибешься. Виталия у меня больше не будет.
— За тобой не угонишься. Сегодня ведь среда? Прошли всего сутки с тех пор, как ты представила его нам; коллектив мужика в целом одобрил, а теперь, выходит, придется к другому привыкать?
Она усаживает Евгению на диван и сама садится напротив.
— А глазки-то у нас и правда грустные! Готовься исповедаться, душа моя! Сегодня Мария, к сожалению, не святая, готова подставить тебе свое плечо: плачь, пока не полегчает!
Евгения все никак не может привыкнуть к новому образу Маши — озорному и прямо-таки гусарскому. К счастью, глаза у нее остались те же: добрые и понимающие. Она собирается было открыть рот, но Маша делает знак рукой:
— Молчи! О серьезном — ни слова. Сначала я накрою небольшой стол, но с большим чувством и с ликером, который…
— Привез тебе Майкл!
— Не Майкл, а Джеймс!
— В прошлый раз был Майкл, я помню, — упрямится Евгения.
— С Джеймсом я познакомилась в Филадельфии…
— Что есть Джеймс? — изображает Евгения немецкий акцент.
— Он владелец небольшого туристического бюро. Благодаря тому, что железный занавес проржавел и разрушился, его дело стало процветать. Руссо туристо делают ему баксо!
Маша расставляет чашки и болезненно морщится, зацепившись ногой за угол журнального столика.
Она приподнимает юбку и показывает огромный синяк на бедре.
— Что, опять? — пугается Евгения. Маша заразительно хохочет:
— Еще чего! Это я шлепнулась. Училась на коньках кататься. Роликовых. Джеймс не удержал: я девочка тяжеленькая! — Она улыбается. — Как он, бедный, убивался! Я виноват! Нужно немедленно к врачу! Это у них там без врача и шагу не могут ступить, а у нас в России на женщине все заживает как на кошке!
— А Джеймс отметил ваш новый имидж, миссис Зубенко? — интересуется Евгения.
— Не то слово! Он обалдел! Все интересовался, какая волшебная сила могла меня так изменить?
— И ты открыла ему секрет?
— Я лишь скромно заметила, что время от времени любая наша женщина может проделывать с собой такие изменения. Теперь он еще больше уверился в том, что русские люди загадочны. Особенно женщины.
Маша между разговором накрывает журнальный столик изящной кружевной салфеткой, приносит из кухни какой-то сложный салат, отварные «ножки Буша», то бишь окорочка, шпроты, обещанный ликер. Ставит умопомрачительные кофейные чашки.
— Из таких и пить боязно, — касается их осторожно Евгения.
— У нас девичник! Все должно быть лучшее! Разве мы, такие умницы и красавицы, не заслуживаем шикарной жизни?
— Вне сомнения! — соглашается Машина подруга.
— Теперь о тебе. «Какая на сердце кручина? Скажи, тебя кто огорчил?»
— Аристов! — признается Евгения, хотя за минуту до того вовсе не собиралась о нем говорить.
— Неужели решил признаться?
— А в чем он должен был признаваться?
Маша недоуменно смотрит на нее и медленно произносит:
— В любви, конечно.
Вот как! Оказывается, все давно об этом знают! Все, кроме нее. Как говорится, знали трое: он, она и весь город!
— А вот хмуриться не надо, — говорит Маша ласково. — Думаешь, легко в себе такое носить и ни с кем не поделиться? А меня как раз в ту пору, когда мы с ним говорили, и другие мужчины, не только он, считали особой замкнутой, малоразговорчивой, но умеющей хранить чужие тайны. Иначе почему, ты думаешь, вчера за столом я изо всех сил отвлекала Виталия, чтобы он не мешал вашему разговору?
— Но ты мне ни разу даже не намекнула!
— А о чем я должна была намекать замужней женщине? Толян не имел покоя, так надо было сделать так, чтобы и ты его не имела?.. И что же сейчас делает этот подлый Аристов?
— Маш, ну что ты со мной как с маленькой девочкой? Маша опять смеется. Сейчас она смеется много и охотно.
Будто прежде все копила в себе этот смех, а теперь он переполнил ее и постоянно выплескивается через край.
— Значит, так ничего и не сказал? Вот тебе еще один пример мужской трусости. Женщина непременно захотела бы определенности, а мужик предпочитает плыть по течению в надежде, что все решится как-нибудь само собой… Но что-то он, как я понимаю, все же делает?
— Женихов от меня отваживает да звонит по ночам.
— Влюбленный мальчишка.
— Вот именно!
— Значит, и Виталия — он?..
— Виталия — я сама.
— Поссорились или расстались окончательно?
— Скорее второе.
— Если тебя интересует мое мнение, я — за Толяна!
— Но Толян-то чужой.
— Кто знает, — задумчиво говорит Маша. — Сегодня — чужой, завтра — наш!
— Не хочу я больше ничего слышать о Толяне! — почти кричит Евгения. — Надоел! И вообще, мы хотели в кино пойти!
— Кино так кино, — соглашается Маша. — Кстати, может, хочешь видик посмотреть? У нас есть новая кассета. Комедия с Джимом Керри.
— Не хочу. Общаться давай. Лучше расскажи о себе: как твои дела, есть ли у тебя верный рыцарь?
Звонит телефон.
— О Господи, и здесь! — стонет Евгения. — Он у тебя не отключается? Не переводится на автоответчик?
— Не волнуйся, — успокаивает Маша, — это Сергей. Мы обменяемся всего несколькими словами. Любимый супруг хочет знать, дома ли верная жена… Да, дорогой! Конечно, одна! Чем занимаюсь? Вышиваю. Ты все знаешь, свою любимую салфетку. Телевизор? Нет, не включила. Что нового может сказать наш премьер? Хорошо, я лягу пораньше. Целую!
— Почему ты сказала, что одна?
— Не спрашивай, — посмеивается Маша, — с некоторых пор мой муж стал страдать комплексом неполноценности. Ему кажется, что я изменяю ему направо и налево, что все мужчины меня буквально жаждут, а с подругами я обсуждаю его недостатки и сравниваю со своими многочисленными любовниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89