Учащенно дыша, я бежала мимо Кенсингтонского дворца, огибала Круглый пруд, тащила свои изношенные кости вдоль Роттен-роу до Уголка ораторов. Однажды вечером в полуразобранном состоянии я лежала на траве у озера Серпентайн, моля о смерти, и тогда хляби небесные разверзлись и на землю обрушился дождь. Проклиная все на свете, я заползла под дерево. На этот раз появление Закери вызвало во мне радость.
– Надеюсь, ты на машине?
– Не-а. – Он присел на корточки возле меня.
– А как ты сюда добрался?
– Автостопом.
– Автостопом?!
– Да, ну, знаешь, это то же самое, что идти, только сидя.
Сумничал.
– Я выложил такую кучу бабок за тот чертов автограф, что теперь даже не могу позволить себе метро. Пришлось вычислить этого парня Пинчона через Интернет. Знаешь, в государственной базе данных, там, где водительские права, свидетельства о рождении. Господи. Почему ты не читаешь комиксы, как все нормальные люди?
Я выхватила у него сигарету. Вот так я забочусь о собственном здоровье.
– Как продвигается дело? – начала я светскую беседу.
– Какие-то сукины дети под названием «Комиссия по стандартам радиовещания», мать их в задницу, говорят, что у меня слишком грубые песни, чтобы крутить их в эфире.
– Вот нахалы-твари, – беспечно трепалась я. – Так скажи мне, ты из тех исполнителей, которых критики обливают дерьмом, или… Ну какую музыку ты все-таки играешь?
– Есть только два вида музыки: хорошая и плохая. Если я не поднимусь на рэпе дома в Америке, то перейду на ретро-рок с элементами соула.
– А что твоя мама думает о непристойных текстах, которые ты сочиняешь? – спросила я, стараясь отойти от рок-н-ролльного эсперанто.
– Мама умерла, когда мне было десять. От передозировки.
Мой интерес к нему возрос в миллион раз. Но я не собиралась говорить, как мне его жаль.
– Так вот откуда твоя целеустремленность?
– Не-а… Но это помогает мне: легче добиваться женщин. – Он широко и дерзко улыбнулся. Когда он так улыбается, впору надевать солнцезащитные очки. – Они сразу жалеют меня, понима'шь?
Я с недоверием покачала головой.
– Трудности укрепляют характер, – сдержанно сказала я, поджав губы. – Но для начала характер нужно иметь.
– Моя семья выучила меня всему, чт' я умею. Я видел, как бабушка воровала для меня сласти. Папаша быстро дал деру. Так что я вырос, чтоб' бороться, воровать и выживать, ничего общего с уютным семейным уголком. – Он закурил косяк.
Я посмотрела на серые облака, напоминающие разбухший кочан цветной капусты. Внезапно нас залило бледным солнечным светом, словно в небе прорезали дырку. Душный жаркий воздух поднимался от земли, источая особый едкий запах.
– А ты? – Он предложил косяк мне.
Обычно я не курю траву. Она низводит мой сарказм до тупости. К тому же Джулиану это не нравится. Я взяла косяк, сама себе удивляясь, но еще удивительнее было, что я стала отвечать на его вопрос.
– Я ненавидела своих родителей. Бросила школу. Своим ходом путешествовала по Азии. Поднабралась опыта.
– Ты бросила школу? Отчего же ты го'оришь, как высший класс? Ты самая настоящая леди. Зна'шь, я не могу себе представить, как ты какаешь. Наверно, твои какашки – такие малюсенькие, изящные колбаски.
Да, этот мужчина – поэт! Я засмеялась вопреки себе.
– Потом, получив грант, поступила в школу искусств, – объясняла я. Хотя на самом деле меня облагородил Джулиан.
– Вот я тоже хочу так. Поднабраться опыта. И, к'нечно, выступить в зале «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке.
Горизонт лихорадило. Пурпурные полосы исцарапали небо. Башня «Телекома» высилась за рядами деревьев, как декоративная палочка в экзотическом коктейле.
– Понимаешь, именно поэтому ты мне и нравишься. Ты знаешь все эти умные слова, и ты одна из самых сладких женщин, которым я имел удовольствие лизать в своей жизни.
Я задержала дыхание. Если бы мы сидели где-то в помещении, сработала бы пожарная сигнализация.
– Послушай, Закери, мне все это очень льстит. Но между нами ничего никогда не получится. Мы слишком разные. Понимаешь, ты американец. У тебя даже зубы само совершенство. А у меня есть пломбы. Вот, смотри. – Я открыла рот и повернулась к нему. – Целых пять.
– А по-мо'му, ты чертовски х'рошо выглядишь.
– И еще одна вещь. Американцы такие вежливые. Ну а я старая крикливая перечница, вечно ругаюсь.
– Старая?
– Вот видишь. Ты даже не понимаешь, что я говорю.
– Я хочу трахнуть тебя. Эт' тебе понятно?
Сигарета выскользнула у меня из рук.
Вечерний воздух был таинственным и шелковистым. Казалось, возможно все. Наши бедра заговорщически прижимались друг к другу.
– Но это просто невозможно. Я люблю Джулиана. Я не могу больше с тобой видеться, – сказала я, прилепившись к нему, словно мы оба были обмазаны суперклеем. Вздыхая, я уткнулась разгоряченным лицом в его горячую шею.
Я говорила рассудительно и благоразумно: «Ты едва достиг половой зрелости, а мне пора на пенсию. У тебя есть поклонницы, а я почти замужем». Но мои гормоны предавали меня. Возможно, потому, что на мне уже не было ничего, кроме кроссовок «Адидас».
* * *
– Ты с ним переспала, ведь да? – жестко спросила Кейт, когда я вернулась в офис принять душ и сменить одежду. Она всегда работала допоздна.
– Откуда ты знаешь?
– Да потому, что у тебя в голове пол-Гайд-парка. Может, это ключик к разгадке, ты, королева красоты?!
– Разве секс не самая прекрасная вещь на свете?
Кейт просверлила меня взглядом поверх очков.
– А ты пробовала прыжки с парашютом?
– Только не говори Анушке, ладно? Я не хочу, чтобы об этом прознали все.
– Хорошо.
* * *
– Он засадил ей, – объявила Кейт полчаса спустя, как только Анушка заглянула в офис, чтобы вернуть мороженое, которое полицейский не взял.
– Не может быть! И как это было? А ты расскажешь Джулиану?
– Конечно нет. Послушай, мне нужно было это проделать, чтобы избавиться от него. Понятно?
Теперь я исцелилась. Я больше никогда-никогда его не увижу.
– Хорошо, – сказала Кейт.
– Хорошо, – добавила Анушка.
– Да, – повторила я.
– Ну, – сказала Кейт после короткой паузы. – Так когда ты увидишь его в следующий раз?
– Как только мы закончим этот разговор, – ответила я.
* * *
Той ночью мы занимались любовью в одном из обветшалых мотелей в Кингз-Кросс.
– Можно мы снова увидимся? – спрашивал он.
– Нет. Определенно нет.
– Тогда можно я просто доведу тебя до оргазма?
– А… да.
* * *
На следующий день мы вцепились друг в друга в сауне, словно утопающие за соломинку.
– Ты знаешь, сколько длится просто физическое влечение?
– Хм… не знаю. Пять-шесть часов.
– Тогда нужно поторапливаться.
И, растворяясь в соленых, слепящих глаза поцелуях, мы захлопнули дверь.
* * *
В течение следующей недели мы занимались сексом во всех мыслимых и немыслимых местах и позициях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Надеюсь, ты на машине?
– Не-а. – Он присел на корточки возле меня.
– А как ты сюда добрался?
– Автостопом.
– Автостопом?!
– Да, ну, знаешь, это то же самое, что идти, только сидя.
Сумничал.
– Я выложил такую кучу бабок за тот чертов автограф, что теперь даже не могу позволить себе метро. Пришлось вычислить этого парня Пинчона через Интернет. Знаешь, в государственной базе данных, там, где водительские права, свидетельства о рождении. Господи. Почему ты не читаешь комиксы, как все нормальные люди?
Я выхватила у него сигарету. Вот так я забочусь о собственном здоровье.
– Как продвигается дело? – начала я светскую беседу.
– Какие-то сукины дети под названием «Комиссия по стандартам радиовещания», мать их в задницу, говорят, что у меня слишком грубые песни, чтобы крутить их в эфире.
– Вот нахалы-твари, – беспечно трепалась я. – Так скажи мне, ты из тех исполнителей, которых критики обливают дерьмом, или… Ну какую музыку ты все-таки играешь?
– Есть только два вида музыки: хорошая и плохая. Если я не поднимусь на рэпе дома в Америке, то перейду на ретро-рок с элементами соула.
– А что твоя мама думает о непристойных текстах, которые ты сочиняешь? – спросила я, стараясь отойти от рок-н-ролльного эсперанто.
– Мама умерла, когда мне было десять. От передозировки.
Мой интерес к нему возрос в миллион раз. Но я не собиралась говорить, как мне его жаль.
– Так вот откуда твоя целеустремленность?
– Не-а… Но это помогает мне: легче добиваться женщин. – Он широко и дерзко улыбнулся. Когда он так улыбается, впору надевать солнцезащитные очки. – Они сразу жалеют меня, понима'шь?
Я с недоверием покачала головой.
– Трудности укрепляют характер, – сдержанно сказала я, поджав губы. – Но для начала характер нужно иметь.
– Моя семья выучила меня всему, чт' я умею. Я видел, как бабушка воровала для меня сласти. Папаша быстро дал деру. Так что я вырос, чтоб' бороться, воровать и выживать, ничего общего с уютным семейным уголком. – Он закурил косяк.
Я посмотрела на серые облака, напоминающие разбухший кочан цветной капусты. Внезапно нас залило бледным солнечным светом, словно в небе прорезали дырку. Душный жаркий воздух поднимался от земли, источая особый едкий запах.
– А ты? – Он предложил косяк мне.
Обычно я не курю траву. Она низводит мой сарказм до тупости. К тому же Джулиану это не нравится. Я взяла косяк, сама себе удивляясь, но еще удивительнее было, что я стала отвечать на его вопрос.
– Я ненавидела своих родителей. Бросила школу. Своим ходом путешествовала по Азии. Поднабралась опыта.
– Ты бросила школу? Отчего же ты го'оришь, как высший класс? Ты самая настоящая леди. Зна'шь, я не могу себе представить, как ты какаешь. Наверно, твои какашки – такие малюсенькие, изящные колбаски.
Да, этот мужчина – поэт! Я засмеялась вопреки себе.
– Потом, получив грант, поступила в школу искусств, – объясняла я. Хотя на самом деле меня облагородил Джулиан.
– Вот я тоже хочу так. Поднабраться опыта. И, к'нечно, выступить в зале «Мэдисон-Сквер-Гарден» в Нью-Йорке.
Горизонт лихорадило. Пурпурные полосы исцарапали небо. Башня «Телекома» высилась за рядами деревьев, как декоративная палочка в экзотическом коктейле.
– Понимаешь, именно поэтому ты мне и нравишься. Ты знаешь все эти умные слова, и ты одна из самых сладких женщин, которым я имел удовольствие лизать в своей жизни.
Я задержала дыхание. Если бы мы сидели где-то в помещении, сработала бы пожарная сигнализация.
– Послушай, Закери, мне все это очень льстит. Но между нами ничего никогда не получится. Мы слишком разные. Понимаешь, ты американец. У тебя даже зубы само совершенство. А у меня есть пломбы. Вот, смотри. – Я открыла рот и повернулась к нему. – Целых пять.
– А по-мо'му, ты чертовски х'рошо выглядишь.
– И еще одна вещь. Американцы такие вежливые. Ну а я старая крикливая перечница, вечно ругаюсь.
– Старая?
– Вот видишь. Ты даже не понимаешь, что я говорю.
– Я хочу трахнуть тебя. Эт' тебе понятно?
Сигарета выскользнула у меня из рук.
Вечерний воздух был таинственным и шелковистым. Казалось, возможно все. Наши бедра заговорщически прижимались друг к другу.
– Но это просто невозможно. Я люблю Джулиана. Я не могу больше с тобой видеться, – сказала я, прилепившись к нему, словно мы оба были обмазаны суперклеем. Вздыхая, я уткнулась разгоряченным лицом в его горячую шею.
Я говорила рассудительно и благоразумно: «Ты едва достиг половой зрелости, а мне пора на пенсию. У тебя есть поклонницы, а я почти замужем». Но мои гормоны предавали меня. Возможно, потому, что на мне уже не было ничего, кроме кроссовок «Адидас».
* * *
– Ты с ним переспала, ведь да? – жестко спросила Кейт, когда я вернулась в офис принять душ и сменить одежду. Она всегда работала допоздна.
– Откуда ты знаешь?
– Да потому, что у тебя в голове пол-Гайд-парка. Может, это ключик к разгадке, ты, королева красоты?!
– Разве секс не самая прекрасная вещь на свете?
Кейт просверлила меня взглядом поверх очков.
– А ты пробовала прыжки с парашютом?
– Только не говори Анушке, ладно? Я не хочу, чтобы об этом прознали все.
– Хорошо.
* * *
– Он засадил ей, – объявила Кейт полчаса спустя, как только Анушка заглянула в офис, чтобы вернуть мороженое, которое полицейский не взял.
– Не может быть! И как это было? А ты расскажешь Джулиану?
– Конечно нет. Послушай, мне нужно было это проделать, чтобы избавиться от него. Понятно?
Теперь я исцелилась. Я больше никогда-никогда его не увижу.
– Хорошо, – сказала Кейт.
– Хорошо, – добавила Анушка.
– Да, – повторила я.
– Ну, – сказала Кейт после короткой паузы. – Так когда ты увидишь его в следующий раз?
– Как только мы закончим этот разговор, – ответила я.
* * *
Той ночью мы занимались любовью в одном из обветшалых мотелей в Кингз-Кросс.
– Можно мы снова увидимся? – спрашивал он.
– Нет. Определенно нет.
– Тогда можно я просто доведу тебя до оргазма?
– А… да.
* * *
На следующий день мы вцепились друг в друга в сауне, словно утопающие за соломинку.
– Ты знаешь, сколько длится просто физическое влечение?
– Хм… не знаю. Пять-шесть часов.
– Тогда нужно поторапливаться.
И, растворяясь в соленых, слепящих глаза поцелуях, мы захлопнули дверь.
* * *
В течение следующей недели мы занимались сексом во всех мыслимых и немыслимых местах и позициях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82