Оставалось надеяться, что он не думает, будто она его провоцировала.
— Зря ты это, — неуверенно пролепетала она, все еще под впечатлением его поступка.
— Ничего не зря. Считай это моим свадебным подарком.
— Право, не знаю, что и сказать, — бормотала она, пока он усаживался рядом в кабине.
— Попробуй сказать: «Спасибо, Люк», — откликнулся он.
— Спасибо, Люк.
— А еще можешь попробовать меня поцеловать, — добавил он.
— Ну что ж… — Она повернулась к нему и запечатлела на его щеке целомудренный поцелуй.
— Нет, я имел в виду — по-настоящему поцеловать.
— Я знаю, что ты имел в виду. И если только с этой целью купил мне картину…
— Снова оседлала своего конька? — прервал он ее. — Слезь. Я никогда не стану покупать твое расположение.
— Вот и хорошо.
— Зачем платить за то, что мне положено бесплатно, верно? — добавил он, самодовольно ухмыляясь, и схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отнять. — Всегда было удовольствием разыгрывать тебя. И целовать тоже. — Он приложился губами к ее щеке, игриво имитируя давешний ее демонстративный жест. — И гладить — одно удовольствие. — Он провел кончиком пальца по тому месту, которое только что поцеловал. — Помнишь, как мы играли в «Мои веснушки, твои веснушки»?
Еще бы не помнить. Он всегда начинал эту дьявольски обольстительную игру с того, что подбирался к двум родинкам у нее под левым коленом. Ее бросило в жар при воспоминании, куда его пальцы оттуда обычно поднимались.
— Так веснушки были только у меня, — медленно, как сквозь сон, проговорила она. — У тебя их не было.
Он всегда уверял ее, что она просто плохо ищет.
— Тогда тебя, кажется, это не слишком волновало, — вполголоса откликнулся он.
— Времена, меняются, — сказала она, стряхивая с себя завораживающий зов прошлого.
— И бывает, в лучшую сторону. — Он прижал пальцем две веснушки на кончике ее носа. — Подумай об этом.
Весь остаток пути домой Хиллари только об этом и думала. Она не знала, как ей быть с Люком. Он вел себя так, что адски трудно было сохранять дистанцию, и делал это с умыслом. Она достаточно его изучила, чтобы знать, насколько Люк любит борьбу. Раньше она в его глазах ничего собой не представляла. Была ничто. Теперь стала нечто. Не сознательно, разумеется. А потому, что за нее надо было бороться.
Проблема возникнет тогда, когда борьба закончится победой. Что ее ждет? Да то же, что и раньше. Люк будет жить, как жил, и заниматься своими делами — к черту, незачем ей об этом и думать! — а ее жизнь перевернет вверх дном.
Уже перевернул, всего лишь за неделю. Если бы десять дней назад кто-то сказал ей, что она будет женой Люка и станет носить на пальце надетое им обручальное кольцо, она обозвала бы такого предсказателя сумасшедшим. Но вот пожалуйста… Она нервно покрутила на пальце золотой ободок, который Люк надел на него вчера.
— Конечно, теперь уже поздно об этом спрашивать, но почему мы не могли обойтись помолвкой? Объясни еще раз, почему, чтобы покончить с их идиотской враждой, нам непременно надо было пожениться?
— Потому, что помолвка связывает недостаточно крепко, — ответил Люк, добавляя про себя, что к приезду Энгуса Робертсона ему следовало быть женатым. Не женихом, который только собирается остепениться и обрести постоянную подругу жизни. Женатым. Хиллари он, естественно, такой довод привести не мог. К тому же был и другой довод. Инстинкт подсказывал ему, что нужно привязать ее к себе всеми возможными узами, и как можно скорее. Эмоции Люк не уважал, а вот инстинкту следовал. Он поступил правильно. Никаких сомнений. — Нет, нам по всем статьям необходимо было пожениться. Помолвку наши старики непременно попытались бы порвать.
— А почему ты считаешь, что они не попытаются порвать наш брак? — осведомилась Хиллари.
— Так далеко они не пойдут, — уверил ее Люк.
— Ручаешься, да?
— Опять дергаешься? — попрекнул ее Люк.
— Дергаюсь. Я все время думаю, как лучше сообщить отцу, что мы поженились.
— Только, ради Бога, не вздумай сообщить ему, что мы поженились, чтобы покончить с враждой.
— И не собиралась, — возмутилась она.
— Доверь это дело мне.
— Пожалуйста. И ты скажешь ему, что вот, мол, снял обузу с его плеч, да? — язвительно поинтересовалась Хиллари. — Твое заявление, не сомневаюсь, прозвучит замечательно.
— Может, не надо считать меня идиотом? Я придумаю, что сказать. К тому времени, когда доедем. Что-нибудь такое-разэтакое — сверхумное и искреннее, что сразу его убедит.
Жаль, что Люк не смог сказать ничего сверхумного и искреннего, что убедило бы меня, подумала Хиллари.
К дому Гранта они подъехали к концу дня. Улицы были забиты машинами. В этом районе особенно, потому что из-за ежегодного Праздника кизилового дерева шоферов направляли по особому, специально украшенному маршруту.
В прошедшие годы Хиллари приезжала домой летом и на праздник не попадала. Она много о нем слышала, в том числе и о розовых полосах на тротуарах, указывающих гостям путь от квартала к кварталу по «кизиловой тропе». Она знала, что перед праздником отец обыкновенно часами не вылезал из сада, проводя там все вечера и уик-энды, — готовил сад к этим шестнадцати апрельским дням. Он рассказывал ей, как он и все соседи устанавливали в садах прожекторы, освещавшие деревья по ночам.
Сейчас Хиллари воочию видела, как их квартал и соседние — самые престижные в городе, поблизости от университетского кемпинга и форта Лаудаун-Лейк, — украшались к празднеству. Тщательно ухоженные кизиловые деревья легкими шатрами из бело-розовых цветов нависали над идеально подстриженными газонами. Азалии, нарциссы и тюльпаны добавляли разноцветья к красочному наряду.
Хиллари была приятно удивлена. Когда две недели назад она уезжала из Чикаго, деревья еще стояли голые, почти ничем не обнаруживая приближение весны. А в Ноксвилле у нее буквально не было ни минуты свободной, чтобы полюбоваться всей этой красотой. Ее мысли были заняты совсем другим — новой работой, враждой, в которой погряз отец, а потом и приказом Люка выйти за него замуж.
Ее мысли и сейчас были всем этим заняты. Но как раз в данный момент она от них отключилась, просто шла и наслаждалась ароматом цветов.
Только когда они с Люком уже шагали по выложенной кирпичом садовой дорожке, Хиллари вспомнили, какого рода прием им будет сейчас оказан в доме, и решила, что надо предупредить Люка.
Открывая входную дверь и вступая вместе с ним в просторный — высотой в два этажа — старинный холл, она сказала:
— Как ты отнесешься к тому, что сейчас тебя осыпят поцелуями?
— Кто? Ты? ~ — довольно расплылся Люк.
— Нет, не я.
— Неужели твой папочка? — Такая возможность как будто сильно встревожила Люка. — Столь теплого приема я, признаться, не ожидаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Зря ты это, — неуверенно пролепетала она, все еще под впечатлением его поступка.
— Ничего не зря. Считай это моим свадебным подарком.
— Право, не знаю, что и сказать, — бормотала она, пока он усаживался рядом в кабине.
— Попробуй сказать: «Спасибо, Люк», — откликнулся он.
— Спасибо, Люк.
— А еще можешь попробовать меня поцеловать, — добавил он.
— Ну что ж… — Она повернулась к нему и запечатлела на его щеке целомудренный поцелуй.
— Нет, я имел в виду — по-настоящему поцеловать.
— Я знаю, что ты имел в виду. И если только с этой целью купил мне картину…
— Снова оседлала своего конька? — прервал он ее. — Слезь. Я никогда не стану покупать твое расположение.
— Вот и хорошо.
— Зачем платить за то, что мне положено бесплатно, верно? — добавил он, самодовольно ухмыляясь, и схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отнять. — Всегда было удовольствием разыгрывать тебя. И целовать тоже. — Он приложился губами к ее щеке, игриво имитируя давешний ее демонстративный жест. — И гладить — одно удовольствие. — Он провел кончиком пальца по тому месту, которое только что поцеловал. — Помнишь, как мы играли в «Мои веснушки, твои веснушки»?
Еще бы не помнить. Он всегда начинал эту дьявольски обольстительную игру с того, что подбирался к двум родинкам у нее под левым коленом. Ее бросило в жар при воспоминании, куда его пальцы оттуда обычно поднимались.
— Так веснушки были только у меня, — медленно, как сквозь сон, проговорила она. — У тебя их не было.
Он всегда уверял ее, что она просто плохо ищет.
— Тогда тебя, кажется, это не слишком волновало, — вполголоса откликнулся он.
— Времена, меняются, — сказала она, стряхивая с себя завораживающий зов прошлого.
— И бывает, в лучшую сторону. — Он прижал пальцем две веснушки на кончике ее носа. — Подумай об этом.
Весь остаток пути домой Хиллари только об этом и думала. Она не знала, как ей быть с Люком. Он вел себя так, что адски трудно было сохранять дистанцию, и делал это с умыслом. Она достаточно его изучила, чтобы знать, насколько Люк любит борьбу. Раньше она в его глазах ничего собой не представляла. Была ничто. Теперь стала нечто. Не сознательно, разумеется. А потому, что за нее надо было бороться.
Проблема возникнет тогда, когда борьба закончится победой. Что ее ждет? Да то же, что и раньше. Люк будет жить, как жил, и заниматься своими делами — к черту, незачем ей об этом и думать! — а ее жизнь перевернет вверх дном.
Уже перевернул, всего лишь за неделю. Если бы десять дней назад кто-то сказал ей, что она будет женой Люка и станет носить на пальце надетое им обручальное кольцо, она обозвала бы такого предсказателя сумасшедшим. Но вот пожалуйста… Она нервно покрутила на пальце золотой ободок, который Люк надел на него вчера.
— Конечно, теперь уже поздно об этом спрашивать, но почему мы не могли обойтись помолвкой? Объясни еще раз, почему, чтобы покончить с их идиотской враждой, нам непременно надо было пожениться?
— Потому, что помолвка связывает недостаточно крепко, — ответил Люк, добавляя про себя, что к приезду Энгуса Робертсона ему следовало быть женатым. Не женихом, который только собирается остепениться и обрести постоянную подругу жизни. Женатым. Хиллари он, естественно, такой довод привести не мог. К тому же был и другой довод. Инстинкт подсказывал ему, что нужно привязать ее к себе всеми возможными узами, и как можно скорее. Эмоции Люк не уважал, а вот инстинкту следовал. Он поступил правильно. Никаких сомнений. — Нет, нам по всем статьям необходимо было пожениться. Помолвку наши старики непременно попытались бы порвать.
— А почему ты считаешь, что они не попытаются порвать наш брак? — осведомилась Хиллари.
— Так далеко они не пойдут, — уверил ее Люк.
— Ручаешься, да?
— Опять дергаешься? — попрекнул ее Люк.
— Дергаюсь. Я все время думаю, как лучше сообщить отцу, что мы поженились.
— Только, ради Бога, не вздумай сообщить ему, что мы поженились, чтобы покончить с враждой.
— И не собиралась, — возмутилась она.
— Доверь это дело мне.
— Пожалуйста. И ты скажешь ему, что вот, мол, снял обузу с его плеч, да? — язвительно поинтересовалась Хиллари. — Твое заявление, не сомневаюсь, прозвучит замечательно.
— Может, не надо считать меня идиотом? Я придумаю, что сказать. К тому времени, когда доедем. Что-нибудь такое-разэтакое — сверхумное и искреннее, что сразу его убедит.
Жаль, что Люк не смог сказать ничего сверхумного и искреннего, что убедило бы меня, подумала Хиллари.
К дому Гранта они подъехали к концу дня. Улицы были забиты машинами. В этом районе особенно, потому что из-за ежегодного Праздника кизилового дерева шоферов направляли по особому, специально украшенному маршруту.
В прошедшие годы Хиллари приезжала домой летом и на праздник не попадала. Она много о нем слышала, в том числе и о розовых полосах на тротуарах, указывающих гостям путь от квартала к кварталу по «кизиловой тропе». Она знала, что перед праздником отец обыкновенно часами не вылезал из сада, проводя там все вечера и уик-энды, — готовил сад к этим шестнадцати апрельским дням. Он рассказывал ей, как он и все соседи устанавливали в садах прожекторы, освещавшие деревья по ночам.
Сейчас Хиллари воочию видела, как их квартал и соседние — самые престижные в городе, поблизости от университетского кемпинга и форта Лаудаун-Лейк, — украшались к празднеству. Тщательно ухоженные кизиловые деревья легкими шатрами из бело-розовых цветов нависали над идеально подстриженными газонами. Азалии, нарциссы и тюльпаны добавляли разноцветья к красочному наряду.
Хиллари была приятно удивлена. Когда две недели назад она уезжала из Чикаго, деревья еще стояли голые, почти ничем не обнаруживая приближение весны. А в Ноксвилле у нее буквально не было ни минуты свободной, чтобы полюбоваться всей этой красотой. Ее мысли были заняты совсем другим — новой работой, враждой, в которой погряз отец, а потом и приказом Люка выйти за него замуж.
Ее мысли и сейчас были всем этим заняты. Но как раз в данный момент она от них отключилась, просто шла и наслаждалась ароматом цветов.
Только когда они с Люком уже шагали по выложенной кирпичом садовой дорожке, Хиллари вспомнили, какого рода прием им будет сейчас оказан в доме, и решила, что надо предупредить Люка.
Открывая входную дверь и вступая вместе с ним в просторный — высотой в два этажа — старинный холл, она сказала:
— Как ты отнесешься к тому, что сейчас тебя осыпят поцелуями?
— Кто? Ты? ~ — довольно расплылся Люк.
— Нет, не я.
— Неужели твой папочка? — Такая возможность как будто сильно встревожила Люка. — Столь теплого приема я, признаться, не ожидаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49