И для верности поспешил переменить тему.
— Кстати, о женщинах. Как прошла твоя встреча с подругой? На уровне?
— Превосходно. — Если Люк уклоняется от разговора, она будет держаться той же политики. Тем более что его отношение к женщинам не вдохновляет. — На высшем уровне.
Люк впился в нее подозрительным взглядом.
— Ты ей сказала! — прорычал он. — Сказала ведь, почему мы поженились? И это после того, как я велел не говорить!
Хиллари с вызовом вздернула подбородок:
— Совершенно верно. Рассказала.
— Ты что, спятила?
— Именно этот вопрос задала мне Джолин, когда узнала, почему я за тебя пошла, — не осталась в долгу Хиллари.
— Почему у вас, женщин, такой длинный язык? — раздраженно проворчал Люк.
Уже не владея собой, Хиллари схватила с дивана подушку и запустила в Люка.
— Женщины! Женщины! Женофоб выискался! Можно подумать, ты сам не проболтался своему отцу или приятелям.
— Вот уж нет. Не выворачиваюсь перед людьми наизнанку.
— Ни перед кем и никогда?
— Ни перед кем и никогда.
— Не вижу, чем тут гордиться! — возмутилась она;
— Есть чем, не сомневайся.
— Меня не тому учили.
— Точно. Не тому тебя учили, — парировал он.
— Ну что ты за человек! Весь мир не прав, один ты прав. Удивительно, как это у тебя получается.
— Удивительно, — повторил он, улыбаясь. Он уже откровенно ее поддразнивал, с удовольствием наблюдая, как ее огромные синие глаза полыхают гневом.
— Тут уж ничего не поделаешь, Ирландочка. Ты вышла замуж за удивительного человека.
Сердце Хиллари забилось с перебоями. Ирландочкой он не называл ее вот уже четыре года, с тех пор как они расстались. Это прозвище звучало у него как-то по-особенному, ей казалось, он заменял им ласковые слова. Однажды он сказал ей, что у нее ирландские глаза и что ему нравится наблюдать, как они у нее темнеют в минуты страсти. В устах скупого на нежные слова Люка такое признание звучало чуть ли не признанием в любви. Да, когда-то она считала, что он любит ее. Она ошибалась.
— Не называй меня так, — сухо оборвала она его. Она уже думала, что Люк забыл это прозвище. Ни разу не назвал он ее так после ее возвращения в Ноксвилл. Вот и хорошо, утешала она себя, значит, ей уже нечего опасаться. Как бы не так! Заблуждаться не стоит: он не прекратит своих попыток соблазнить ее, и надо быть постоянно начеку.
— А что тут такого? — пробормотал он. — Все-то тебя раздражает.
— У меня голова болит, — нашлась она. Не говорить же ему правду.
— Нервы шалят? — спросил он с участием и проницательностью заботливого мужа, но Хиллари этого не оценила. Потому что взгляд, которым он смотрел на нее, яснее ясного говорил, чему он приписывает ее нервное состояние. Конечно же, взаимному влечению, которое не находит выхода. И она с угрозой в голосе предостерегла:
— Посмей только произнести слово «гормоны», убью!
— Чьи гормоны? Твои или мои? — поинтересовался он.
— Тебе очень хочется на тот свет? Гормоны, кстати, к моей голове отношения не имеют. Она разболелась сразу после ленча.
— С чего бы это? Вы, девочки, случайно не переусердствовали с коктейлями? — И, прочитав ответ у нее на лице, выдал дружеский совет: — Никогда не садись играть в покер. Не такое у тебя лицо,
— Чем оно тебе не нравится?
— Всем нравится. Очаровательная мордашка. Только лгать тебе нельзя — даже чуть-чуть.
— Почему нельзя? Солгала же я папе насчет причины нашей женитьбы, — напомнила она Люку.
— И он удовлетворен твоим объяснением?
— Кажется. Об этом еще рано говорить.
— Мы с ним очень мило побеседовали у него в кабинете.
— Да-да. Ты мне напомнил. Я хотела тебя спросить, ты не в курсе, почему цикламен в отцовском кабинете вдруг стал клониться набок?
Люк пожал плечами.
— Вчера днем цветок был в полном порядке, — недоумевала Хиллари. — Тебе ничего не приходит в голову?
— Может быть, его слишком обильно полили, — высказал предположение Люк, вспомнив, сколько рюмок виски он опрокинул в цветочный горшок.
— Ты думаешь?
— Если мы не выйдем сейчас же, то опоздаем, — спохватился Люк.
— Куда опоздаем?
— Я договорился о нескольких встречах, чтобы осмотреть квартиры.
Люк, как всегда, не терял ни минуты и устроил все по своему усмотрению.
— Надеюсь, мы идем смотреть квартиры с двумя спальнями, — сказала Хиллари, заметив подозрительный блеск в его зеленых глазах. — Еще лучше, если бы их было три.
— Прекрасная мысль.
— Как, ты со мной согласен? — Голос ее выдавал удивление. — То есть я хочу сказать: я рада, что ты согласен.
— Еще бы мне не быть согласным. Третью спальню отведем под детскую комнату. Очень правильная мысль.
— Не под детскую! Под кабинет.
— Вот опять ты дергаешься, — упрекнул он, беря ее под руку и увлекая из дома. — Квартиры все в городских домах. Не сомневайся, сумеем подобрать такую, насчет которой у нас не будет разногласий.
— Впервые не будет, — проговорила Хиллари, не без удивления разглядывая серебристо-голубой «бьюик», к которому Люк ее подвел. — Чья это машина?
— Моя.
— Насколько мне помнится, у тебя пикап.
— И пикап, и «бьюик». А что, это противозаконно? — насмешливо спросил он.
Нет, отнюдь, подумала про себя Хиллари, но хорошо бы иметь закон, запрещающий ему так улыбаться. Его улыбка на нее действует нежелательно. Это нечестно!
Стоя рядом с ним, она видела солнечные блики в его зеленых глазах, глазах, вобравших в себя лучшие оттенки с палитры природы: весеннюю зелень молодой листвы, глубокую изумрудную зелень летней травы с золотисто-коричневыми переливами. Назвать этот цвет просто зеленым — значит ничего не сказать о магии его глаз, не говоря уже обо всем том, что умеет ими выразить Люк, о Тайных сигналах, которые посылает при каждом удобном случае.
Как вот теперь. Помогая ей сесть, он не сводил взора с ее юбки, задравшейся, когда она устраивалась на низком сиденье. Даже отвернувшись от Люка, она чувствовала на себе его взгляд, чувствовала, как его глаза ласкают ее, раздевают, искушают.
Хиллари схватилась за ручку и хлопнула дверцей, сожалея, что нет такой дверцы для ее чувств, которой можно было бы наглухо от него отгородиться.
При манере Люка все делать с напором и с огоньком, да еще импульсивности Хиллари, следовавшей первому порыву, к концу дня они выбрали подходящее жилье — отдельный дом с тремя спальнями, просторной гостиной, где не было недостатка в голых стенах, чтобы выбрать место для картины — свадебного подарка Люка, — а также задним двориком в почтовую марку величиной. Однако раньше конца следующей недели о переезде не могло быть и речи: прежде чем въезжать, дом требовалось наново покрасить и провести в нем мелкие ремонтные работы.
Хиллари такой срок в высшей степени устраивал.
Завтра утром она приступала к работе, и, естественно, в течение рабочей недели перебираться на новое место ей было совсем не с руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49